Глаза тьмы (СИ) - Зорина Светлана - Страница 48

— Это ты зажёг статую? — спросила Гинта, обернувшись, но хеля уже не было. Лишь слегка покачивались ветки ближайших кустов.

Гинта не узнала свой любимый дворик. Сначала она решила, что это светятся диуриновые звёзды в мозаичном полу вокруг фонтана, но голубыми огоньками оказались эринны. Солнечные цветы… Она садила их здесь год назад, незадолго до отъезда в Эриндорн.

«Солнце давно уже зашло, — подумала Гинта, глядя на маленькие голубые костры, догорающие среди тёмного многоцветья ночного сада. — Они должны были уже погаснуть. Наверное, это всё он…»

Девочка улыбнулась диуриновому хелю и осторожно коснулась его рукой.

— Пора спать. До завтра.

Статуя погасла, а за ней и цветы. Дворик погрузился во тьму, только откуда-то сверху падал мягкий желтоватый свет. Гинта подняла голову. Таома… Это её окно. Опять ей не спится. Наверное, сидит за рукоделием и думает о своей госпоже.

Гинта миновала оранжерею, соединявшую голубой дворик с замком, поднялась на второй этаж и осторожно отворила маленькую резную дверь…

В комнате горел один единственный светильник. Тот самый, в виде жёлтого цветка. Гинта помнила его столько же, сколько и себя. Таома сидела в своём любимом продавленном кресле с высокой спинкой и круглыми подлокотниками. Она едва не выронила рукоделие, когда увидела Гинту, стоящую посреди комнаты в своём элегантном валлонском наряде: высокие сапожки на каблуках, узкие, облегающие брюки и пелла — накидка, надеваемая через голову, закрывающая руки до локтя, доходящая спереди до пояса, а сзади чуть подлиннее (последний писк моды). Растрепавшиеся во время полёта волосы выбились из-под широкой белой шляпы.

Гинта огляделась. Здесь всё было по-прежнему. Мягкий, пушистый ковер, в котором утопают ноги, широкое ложе, застланное пёстрым покрывалом, камин с фигурками нафтов по бокам, низкий столик, уставленный разными шкатулками и шкатулочками, заваленный мотками цветных ниток. Несколько клубков на полу — как обычно. Здесь всё было как прежде. Как всегда. Здесь всё дышало покоем, а светильник на столе, казалось, излучал не только свет, но и тепло. Гинта почувствовала, что это тепло обволакивает, расслабляет её. Она вдруг поняла, что ужасно устала. А ещё больше устала скрывать от окружающих эту усталость, неуверенность, постоянное напряжение. Здесь она могла ничего не скрывать. Вся усталость вместе с обидой горячим комом подкатила к горлу, и Гинта почувствовала странное облегчение, когда из глаз её неудержимым потоком хлынули слёзы.

Немного успокоившись, она обнаружила, что сидит в глубоком кресле Таомы, а старуха протягивает ей глиняную чашку с тёмным дымящимся напитком. Отвар из листьев тиги…

«Когда она успела его приготовить? — подумала Гннта. — Такое впечатление, что у Таомы всегда всё под рукой».

Это старое продавленное кресло почему-то всегда казалось ей большим. Как будто, садясь в него, она сразу становилась маленькой. Вся эта комната — заколдованное место. Входишь сюда и снова становишься пятилетней.

— Я так и знала, что они тебя обидят, — вздохнула Таома, покачав головой.

Глава 5. Эрлин и его двойник

— Господин мой Эрлин, тебя снова мучают кошмары?

— С чего ты взял?

— У тебя утомлённый вид. Как будто ты не высыпаешься. Это бросается в глаза, и не только мне… Не подумай, что я опять тайком пробрался в твою спальню. Даже если бы я посмел нарушить твой запрет, этот зверь меня бы и близко к тебе не подпустил. Я его понимаю. Наверное, он очень горд, что теперь именно ему позволено охранять твой сон.

Айнагур улыбался, но в его словах Эрлин уловил горечь.

— Рон хороший сторож, — сказал он, почесав за ушами белого вунха, который ласково тыкался мордой ему в бок. — Представляешь, какая это будет громадина, когда он вырастет окончательно. Зря ты его боишься. Рон отличный сторож, но он совсем не злой. И никогда не тронет того, кто для меня не опасен. На тебя он реагирует спокойно, ты же видишь.

— По-моему, он мня недолюбливает.

— А по-моему, тебе это кажется. Правда, что тебя в детстве напугал белый вунх?

— Ну… не совсем в детстве… Эрлин, откуда ты это знаешь?

— Слышал. Уже не помню, от кого. Тот вунх на тебя набросился?

— Нет. Не будем об этом, мой повелитель.

— Айнагур, почему мы так упорно избегаем воспоминаний от том, что нас напугало?

— Чтобы избавиться от страха.

— Избавиться или убежать? По-моему, убежать от страха невозможно. Говорят, есть другой способ избавиться от него.

— И какой же?

— Пережить его снова, пропустить через себя. И посмотреть на него со стороны.

— Догадываюсь, кто это сказал. Аттана из Ингамарны очень умна для своих лет, и всё же она ещё дитя. Не стоит принимать всерьёз каждое её суждение…

— Дитя она только по возрасту, и ты это прекрасно знаешь. Ты невзлюбил её с самого начала. Даже подарки, которые она мне делала, вызывали у тебя отвращение, едва ли не ужас… Этот камешек, похожий на глаз… До сих пор помню, как ты на него смотрел, когда я надел его первый раз. Как будто я повесил на шею не кулон, а ядовитую гинзу. Или он тоже тебе что-то напоминает?

— Нет… То есть… Такие камни раньше приносили в храмы водяных демонов. Ты же заметил, как он светится в воде. Естественно, мне стало не по себе. После того, как тебя мучил твой водяной двойник…

— Айнагур, я не знаю, кто это был. Я не уверен, что это водяной демон. И почему, собственно, демон, если он мой близнец? Я бог, а значит и он бог.

— Называй его, как хочешь, мой повелитель, но он причинил тебе много зла. А белый вунх… Я не говорил тебе этого, и, наверное, зря… Белые вунхи — слуги Арны. В Валлондоле никто не держал их дома, кроме… В общем, это звери демоницы, и среди них много оборотней.

— Среди людей их ещё больше. Айнагур, хватит пугать меня злыми демонами. Я не боюсь ни их слуг, ни их самих. Опасаться надо людей.

— Да, Эрлин. Даже если они считают тебя богом… Тем более, если они считают тебя своим богом, своим кумиром. Божества порой так беспечны. Живут, царствуют, исполненные величия и благосклонности… И не ведают, какую они способны вызывать любовь. И какую ненависть…

Айнагур замолчал и отвернулся, как будто что-то увидел за окном. Он уже не в первый раз напомнил Эрлину подстреленную птицу. Хищную, когда-то очень грозную, а теперь беспомощную и уже давно отчаявшуюся взлететь.

— Выходит, твоя любовь ко мне тоже может перерасти в ненависть?

— Нет, Эрлин. Никогда. Уже хотя бы потому, что я устал ненавидеть. Так устал, что даже не могу по-настоящему ненавидеть своих врагов. Моя любовь к тебе ни во что не перерастёт… Расти ей некуда, потому что любить ещё больше невозможно. Моя любовь к тебе всегда останется любовью. Но есть другие люди. И как бы они тебя ни любили, ни почитали, раздражать их не стоит. В Сантаре никогда не боялись белых вунхов, но среди твоих подданных много валлонов, и хотя сейчас они не трепещут перед демонами, которым поклонялись их предки в Валлондоле, страх перед Арной и её слугами ещё жив в народе. А недовольство народа — опасная вещь. Особенно если учесть, что на этом могут сыграть твои противники.

— Ты имеешь в виду Канамбера?

— Не только. После твоего запрета на изготовление хармина врагов у тебя прибавилось. И заметно.

— Мне это тоже заметно, — усмехнулся Эрлин. — Но я верю, что друзей и сторонников у меня всё-таки больше. Канамбер меня давно уже тревожит. Он явно что-то замышляет. Амнита его терпеть не может, а она редко ошибается в людях. К тому же, она давно его знает.

— Она также знает, что Канамбер давно уже по ней сохнет. Согласись она на связь с этим человеком, тебе было бы легче им управлять. По крайней мере, ты бы больше о нём знал…

— Я не могу требовать от своих друзей подобных жертв, — нахмурился Эрлин. — Канамбер ей противен.

— Ей противны все мужчины…

— Это её дело, Айнагур. И довольно об этом. Канамбера раздражает не столько запрет на изготовление хармина — его личных запасов, думаю, хватит надолго, сколько мой дайвер. Потому-то я и разместил на Агерланде целый отряд. А за Канамбером следят. Уже полгода.