Снежная Принцесса (СИ) - Зорина Светлана - Страница 14

Эту легенду в Гаммеле узнали пятнадцать лет назад, когда выходцы из Леброна построили здесь церковь Святой Анны. Ортодоксалы, считавшие элианское направление ересью, называли приход Святой Анны капищем нечестивцев. Пастор Коул говорил, что та, кого лебронцы называют святой, дочь дьявола. Дескать Элианская Церковь наделала святых из древних языческих богов, а каждый правоверный христианин знает, что языческие боги — суть бесы. На самом деле элианские Святая Анна и ангел Анаэль — местные божки древнего северно-европейского племени далленов. Божественные близнецы и супруги Ана и Анаэль. Причём мужское имя Анаэль — производное от женского Ана, и Анаэль занимал при своей сестре-супруге явно подчинённое положение. У этого народа были сильны пережитки матриархата, и женщины там воевали чуть ли не наравне с мужчинами. В общем, занимались тем, чем представительницам слабого пола заниматься не положено. Когда в Даллении распространялось христианство, последователи пророка Элиана переделали мерзкое языческое святилище Аны и Анаэля в храм Святой Анны, которой якобы являлся ангел Анаэль. И легенду соответствующую сочинили. Так что Анна Далленская — ложная святая.

Ортодоксалов многое раздражало в Элианской Церкви, а особенно обилие святых женщин, способных общаться с высшими силами.

— Естественно, — ехидно заметила однажды Таня Коэн. — Ведь в нашей-то церкви женщина — существо второсортное. Голову прикрой, опусти пониже, к алтарю не подходи… Нечистые мы, видите ли! А кто их, козлов, рожает?

— Да ты-то, вроде, никого ещё не родила, — поддел её Джереми.

— И не собираюсь! Если бы можно было выбрать пол ребёнка, я бы родила девочку. А то ведь заранее не знаешь… Родится какой-нибудь свинтус. Сперва будет цепляться за твою юбку, а как яйца вырастут, возомнит себя представителем высшей расы…

Илана заметила, что Лидия тихонько пихает Таню в бок, и еле сдержалась, чтобы не расхохотаться. Подумаешь — яйца! В 7-й гимназии и не такое услышишь. От того же пасторского сыночка Ральфа. Однажды он выцарапал совершенно похабную надпись на столе учительницы географии. Все знали, что это сделал он. Другое дело, что за руку его не поймали. Когда старший воспитатель беседовал с шестым классом, пытаясь вычислить виновного, Ральф Джефферсон сказал: «Что вы, господин наставник, я и слов-то таких не знаю». При этом у него было такое же выражение лица, как и у его папаши, когда тот выступал в программе «Мы и наша вера». Илана смотрела эту передачу в гостях у Кейнов. Там как раз собралась вся компания. Передача заинтересовала всех без исключения, даже Мартин оторвался от своего альбома. Кто-то из журналистов спросил пастора, как он относится к приходу Святой Анны. И спросил не случайно — все знали, что пастор Коул настроен по отношению к лебронской общине весьма враждебно, а последние два-три года делает всё, чтобы не допустить учреждения в Германаре Элианской епархии.

— Бог велел нам любить всех, — благостно пропел пастор, — в том числе и заблуждающихся. Но разве мы не в праве оградить наших детей от тех, кто может вольно или невольно сбить их с истинного пути?

Когда же зашла речь о веротерпимости, пастор, возведя очи долу, загнусавил ещё более елейным тоном:

— Представьте, что у вас чистое, невинное дитя, а вокруг него — испорченные дети, которые сквернословят, курят, употребляют наркотики. Так неужели вы не постараетесь оградить его от них?

— Неужели все лебронцы курят и колются? — удивилась Илана.

— Не больше, чем наши, поверь, — усмехнулась Лидия Мортенсон.

— Тогда почему он так говорит? Что же они там такого делают? Ну, те, кто ходит в церковь Святой Анны…

— То же, что делают в любой христианской церкви, — отозвался Мартин. — Молятся Богу.

— Только у них там все вперемешку сидят, — вставила Таня Коэн. — Кто где хочет. А у нас женщины отдельно — за загородкой. Как прокажённые.

Эта перегородка была даже здесь, в маленькой школьной часовне. Илана знала, что, достигнув зрелости, она, как и другие девушки, будет молиться в специально огороженной части помещения слева от алтаря. И лишится права подходит к алтарю ближе, чем на три шага. Если она, конечно достигнет зрелости, как это бывает в положенный срок с каждой дочерью Адама и Евы. Илана знала, когда примерно наступает этот срок. У дочерей Адама и Евы. Как это будет у неё и будет ли вообще, она не знала. Ведь она даже не знала, чья она дочь.

Илана давно уже заметила: порядок в школьной часовне соблюдается только тогда, когда там есть кто-нибудь из взрослых. В остальное же время — а доступ сюда был открыт почти весь день — все, включая старших учениц, спокойно подходили к алтарю. И даже трогали изображения святых. В прошлом году в школе был грандиозный скандал. Кто-то написал на статуе ангела с мечом «клёвый пидор». Илана не удивилась бы, узнав, что это сделал Ральф Джефферсон. Впрочем, таких, как он, в 7-й гимназии хватало.

«Хорошо, что Таддеуш не такой», — думала она, глядя на статую ангела.

Меч, сделанный из фосфоресцирующего материала, слегка светился в полутьме. На фамильном гербе графов Бельски — меч, увитый белыми лилиями. Меч и лилии… Как в легенде из Элианского Писания. Илана никому этого не говорила, но элианская легенда об ангеле с мечом нравилась ей гораздо больше, чем та, которая излагалась в Каноническом Писании Ортодоксальной Церкви. А единственным, что ей нравилось в школьной часовне, была статуя ангела. Она мысленно называла его Анаэлем и, если случалось оказаться здесь одной, подолгу им любовалась. Скульптор изобразил ангела прелестным отроком в короткой тунике. Крупные локоны обрамляли тонкое большеглазое лицо, нежное, но исполненное достоинства и огромной внутренней силы. Совсем как у юного принца с картины Мартина. Илана до сих пор не могла понять, почему персонажи его картины появились в часах «Сказочного мира». После этого случая она бывала там не раз. И в полдень, и в другое время. Во всех башенных часах появлялись только те сказочные герои, которых она привыкла видеть там с тех пор, как помнила себя. И в арке той башни, часы которой отбивали полдень и полночь, в положенное время возникала лишь холодная злая красавица, держащая за руку мальчика, совершенно не похожего на принца. Вообще-то в полночь Илана там не бывала. Бабушка Полли не за что не выпустила бы её из дому в такой час, да Илана и сама бы не решилась бродить по городу ночью.

Меч ангела в полумраке часовни светился всё ярче и ярче. Потом это сияние как бы разделилось на сгустки света, которые стали стремительно превращаться в цветы. Вскоре похожие на язычки белого пламени лилии оплели и меч, и алтарь, засиявший вдруг снежной белизной. Ангел взмахнул крыльями, а в следующую минуту девочка увидела, что это уже не крылья, а развевающийся от ветра белый плащ.

— Проснись! — сказал юный принц. Его серебристый голос казался слишком нежным для мальчика-подростка, но в нём звучали твёрдость и отвага.

— Проснись же! — повторил он.

Метель, поднявшаяся у него за спиной, застилала сумрачное небо и силуэт замка на горизонте, но Илана видела сквозь пургу смутную фигуру. Её очертания становились всё чётче и чётче. Илана уже могла разглядеть того, кто приближался к ней, словно спеша на помощь. Это был широкоплечий воин с длинными белыми волосами, в венце со звездой, которая сверкала подобно алмазу в лучах солнца, хотя в небе не было даже луны… Снежный король! Илане уже казалось, что она слышит сквозь завывания ветра его голос…

— Проснись!

Неожиданно серебристая пурга превратилась в дым, который чернел и сгущался с каждым мгновением. Огромная тень заслонила от Иланы и Снежного короля, и принца…

— Проснись! — голос звучал строго, едва ли не угрожающе. Его знакомые неприятные интонации тут же разрушили сказку, грубо вырвав Илану из чудесного полузабытья. Она вскочила, чувствуя себя так, как в далёком детстве, когда чьи-то жёсткие руки вытаскивали её из тёплой постели. Приютские воспоминания… Они существовали в виде смутных, расплывчатых образов и куда более чётких ощущений, достаточно сильных, чтобы остаться с ней на всю жизнь.