Тень Эндера - Кард Орсон Скотт - Страница 14

— Вы пугаете меня, говоря, что времени не осталось?

— Не понял. Христиане уже несколько тысячелетий ждут конца света.

— Но он же не наступает.

— Вот и ладно, пусть будет так и дальше.

Сначала Боба интересовала только пища. Еды было много.

Сперва он съедал все, что перед ним ставили на стол. Он ел до тех пор, пока не наедался до отвала. Это было чудесное слово" значения которого он до сих пор просто не мог представить.

Он ел до тех пор, пока в животе уже не оставалось места. Он ел так часто и так много, что на горшок ходил не только ежедневно, но и по два раза в день. Он со смехом сказал сестре Карлотте:

— Я только и делаю, что ем и…

— Точно так же ведут себя и все лесные зверюшки, — ответила она Бобу. — А теперь тебе надо учиться отрабатывать свой хлеб.

Конечно, она уже занималась с ним, занималась ежедневно, чтением и арифметикой, стараясь «поднять его уровень», хотя никогда не говорила, что она подразумевает под этим. Она отвела ему время для рисования, а иногда бывали и такие уроки, когда Боб просто сидел и старался вспомнить малейшие детали своего прошлого. Особенно сестру Карлотту заинтересовало «место, где было чисто». Но у памяти были свои пределы. Боб тогда был слишком мал, а его словарный запас слишком ограничен. Казалось, покров тайны не приоткрыть. Боб помнил, как перебирался через ограждение своей кроватки и падал на пол. В то время он еще плохо ходил. Ползать было лучше, но ему нравилось ходить, как это делали взрослые.

Руками он хватался за всякие предметы и за стены и уже неплохо держался на двух ногах, а ползал лишь тогда, когда надо было пересечь открытое пространство.

— Вероятно, тебе тогда было восемь или девять месяцев, — сказала сестра Карлотта. — У большинства детей память глубже не простирается.

— Я помню, что все беспокоились. Потому-то я и вылез из кровати. Всем детям угрожала опасность.

— Всем детям?

— Таким же малышам, как и я. И взрослым людям тоже.

Некоторые из взрослых входили к нам, смотрели на нас и начинали плакать.

— Почему?

— Беда была, вот и все. Я чувствовал, что приближается беда, знал, что с нами, с теми, кто лежит в кроватках, произойдет что-то очень плохое. Поэтому я выбрался из кровати.

Но я не был первым. Не знаю, что случилось с остальными.

Я слышал, как кричат взрослые, как они огорчены, увидев пустые кроватки. Я спрятался. Меня не нашли. Может быть, они спасли остальных, может — нет. Все, что я увидел, когда вылез, — это пустые кроватки и темная комната, на двери которой висела светящаяся табличка с надписью «выход».

— Ты уже умел читать? — Голос сестры Карлотты звучав скептически.

— Когда я научился читать, я вспомнил, что уже видел такую надпись, — ответил Боб. — Это были первые увиденные мной буквы, я не мог их забыть.

— Значит, ты был один, кроватки пусты, комната темная?

— Взрослые вернулись. Я слышал, как они говорят. Однако большей части слов не понимал. Снова спрятался. В следующий раз, когда вылез, в комнатах не было даже кроватей.

Вместо них стояли столы и шкафы. Офис. Нет, тогда я не знал, что такое офис, но теперь знаю и понимаю, во что превратились те комнаты. Люди приходили туда днем и работали.

Сначала их было мало, но мое убежище оказалось плохим, особенно в часы, когда эти люди работали. Кроме того, мне очень хотелось есть.

— Где же ты прятался?

— Так вы же знаете где, правда?

— Знала бы, не спрашивала.

— Вы же видели, как я действовал, когда вы показали мне туалет?

— Ты спрятался в туалете?

— Да, в водяном бачке, что стоял у стенки. Было очень трудно поднять крышку. И внутри тоже неуютно. Я не знал, к чему это все. Но люди стали пользоваться туалетом, уровень воды падал и поднимался, какие-то железные детали двигались и пугали меня. Кроме того, я уже говорил, что хотел есть. Воды для питья — хоть отбавляй, но ведь мне самому приходилось туда писать. Моя пеленка промокла и свалилась с меня. Я был совсем голый.

— Боб, ты понимаешь, что ты говоришь? Ты утверждаешь, что все это происходило с тобой, когда тебе и года еще не было?

— Это вы говорите, сколько мне было, а не я, — ответил Боб. — Я тогда о годах ничего не знал. Вы сказали: вспоминай. Чем больше я рассказываю, тем больше вспоминаю. Но если вы мне не верите…

— Я только… Нет, я тебе верю. Но кто были эти другие дети? Что за место, где ты жил, — «место, где чисто»? Кем были эти взрослые? Почему они куда-то унесли детей? Ясно, что там происходило что-то противозаконное.

— Возможно, — сказал Боб. — Я очень обрадовался, когда вылез из бачка.

— Ты был гол, как ты только что сказал. И ты" ушел оттуда сам?

— Нет, меня нашли. Я вышел из туалета, и какой-то взрослый меня нашел.

— И что случилось?

— Он взял меня домой. Вот откуда у меня появилась одежда. То, что я тогда называл одеждой.

— Ты уже говорил?

— Немного.

— И этот взрослый отнес тебя к себе домой и купил тебе одежду?

— Я думаю, это был сторож. Теперь я уже кое-что знаю о профессиях и думаю, что он был сторожем. Работал по ночам, а мундира охранника у него не было.

— И что же случилось дальше?

— Тогда я впервые узнал, что есть вещи законные, а есть — незаконные. Для него взять к себе ребенка было делом противозаконным. Я слышал, как он кричал той женщине насчет меня, многого не понял, но под конец он сдался, проиграл, а она выиграла, так что мне пришлось уйти, что я и сделал.

— Он просто выбросил тебя на улицу?

— Нет, я сам ушел. Теперь я думаю, что он хотел меня к кому-то устроить, но я испугался и ушел от него, чтобы он не успел этого сделать. Но я уже не был ни гол, ни голоден.

Сторож был хороший. Я надеюсь, у него не было больших неприятностей после моего ухода.

— Вот тогда-то ты и стал жить на улице?

— Вроде бы так. Сначала мне повезло: я нашел два места, где меня подкармливали. Но каждый раз другие мальчишки — постарше — узнавали об этом, являлись туда, вопили и клянчили, так что люди или переставали меня кормить, или большие мальчишки начинали меня пинать и отнимали всю еду. Я очень боялся. Однажды один мальчишка так разозлился, увидев, что я ем, что засунул мне в горло палку, заставив выблевать все съеденное прямо на мостовую. Он попытался было съесть это, но не смог, его тоже вырвало. Это было самое страшное время. Я все время прятался. Прятался. Все время.

— И голодал?

— И наблюдал. Ел что-то. Иногда. Я ведь не умер.

— Верно, не умер.

— Но я видел многих умерших. Очень много мертвых детей. Больших и маленьких. И все время думал: а нет ли среди них тех — из «места, где было чисто»?

— Ты узнал кого-нибудь?

— Нет. Не было похожих на тех, кто жил в «месте, где было чисто». Но все умерли от голода.

— Боб, спасибо, что ты мне это рассказал.

— Вы же спросили.

— Ты понимаешь, что ты — такой малыш — не мог протянуть в таких условиях целых три года?

— Я полагаю… Это значит, что я умер?

— Я только… Я хотела сказать, что, должно быть, Бог хранил тебя.

— Ага! Возможно. Но почему же он не позаботился о других погибших детях?

— Он прижал их к своему сердцу и возлюбил.

— А чего ж он тогда меня не возлюбил?

— Нет, он любит тебя тоже. Он…

— Потому что если он так тщательно следил за мной, он же должен был бы посылать мне хоть чуточку чего-то поесть время от времени?

— Он привел меня к тебе. Наверное, у него на тебя большие планы. Ты о них можешь и не знать, но Бог помог тебе выжить, значит, он ждет от тебя чего-то большого.

Разговор на отвлеченные темы, видимо, утомил Боба. Сестра Карлотта выглядела такой счастливой, когда говорила о Боге, а он пока вообще ничего о Боге не знал, даже не знал, кто это такой. Похоже было, что она приписывает Богу каждое хорошее событие, но когда ей попадается что-то плохое, тогда она или вообще не вспоминает о Боге; либо находит объяснение, согласно которому это плохое в конце концов оборачивается хорошим. Бобу же, насколько он мог судить, казалось, что умершие дети предпочли бы остаться живыми — при условии, что будут питаться получше. И уж если Бог их так любит и к тому же может осуществлять все свои желания, то почему бы ему не сотворить немного больше пищи для этих малышей?