Тень Гегемона - Кард Орсон Скотт - Страница 35

— В кампусе электронные адреса не защищены, — сказал отец очень кстати.

— Но ведь любой адрес можно взломать? — спросила мать.

— Мы напишем шифром, — успокоил их Боб.

— Мне это не кажется разумным, — покачал головой отец. — Пусть Питер считает, что его занятия — пустая формальность, но в этой жизни без диплома не обойтись. Если чем-то занялся, Питер, это надо закончить. Если по твоей зачетке будет видно, что ты учился урывками, на серьезных работодателей это произведет плохое впечатление.

— И как ты думаешь, какую карьеру я себе рисую? — спросил Питер с досадой. — Унылого ботаника в корпорации?

— Терпеть не могу, когда ты пытаешься говорить сленгом Боевой школы, — заявил отец. — Ты там не был, и не надо строить из себя боевого аса.

— Не согласен, — возразил Боб, предупреждая вспышку Питера. — Я там был и считаю, что слово «ботаник» — обычное слово в лексиконе. Ведь выражение «строить из себя» тоже когда-то было жаргоном? Слово врастает в язык, когда его используют.

— Все равно он говорит как мальчишка, — буркнул отец, но это была всего лишь попытка оставить последнее слово за собой.

Питер ничего не сказал, но не был благодарен Бобу за то, что Боб встал на его сторону. Наоборот, этот парень действительно его вывел из себя. Как будто Боб считал, что может войти в жизнь Питера и встать между ним и его родителями как спаситель какой-то. Это принижало Питера в собственных глазах. Никогда не было, чтобы читатели его работ под псевдонимами Локи или Демосфена относились к нему презрительно, — потому что не знали, что он еще ребенок. Но то, как вел себя Боб, могло быть предупреждением о будущем. Если Питер выступит под собственным именем, ему немедленно придется встретиться именно с таким отношением. Люди, которые когда-то дрожали от страха попасть под аналитический скальпель Демосфена, люди, которые когда-то мечтали снискать одобрение Локи, в грош не поставят все, что будет писать Питер, и скажут: «Чего же еще ждать от ребенка», или добрее, но не менее уничижительно: «Когда он наберется опыта, тогда и посмотрим…» Взрослые всегда говорят что-нибудь в этом роде. Как будто опыт действительно имеет какую-то корреляцию с мудростью, как будто не все глупости в мире делались взрослыми.

А к тому же Питер не мог избавиться от чувства, что Боб получает удовольствие от его невыгодного положения. Зачем этот маленький хорек пролез в его дом? Ах, пардон, в дом Эндера, конечно же. Но он знал, что это дом Питера, и прийти домой и застать Боба за разговором с матерью — это было как застигнуть грабителя на месте преступления. Боб ему не понравился с самого начала — и особенно тот наглый вид, с которым он обиженно ушел, когда Питер не сразу ответил на его вопрос. Да, Питер действительно его слегка поддразнивал, и в этом был элемент презрительности — подразнить ребенка перед тем, как сказать ему, что он хочет знать. Но отмщение Боба перехлестнуло далеко через край. Особенно этот несчастный обед.

И все же…

Боб — настоящий человек. Лучший, кого выпустила Боевая школа. И Питер может его использовать. Может быть, Питеру он даже нужен на самом деле, именно потому, что сам он не мог себе позволить выступить публично. Боб же пользовался уважением, несмотря на рост и возраст, потому что он участвовал в битве. Он мог действовать сам, вместо того чтобы дергать за ниточки за сценой или добиваться решений правительства, влияя на общественное мнение. Если бы Питер заключил с ним какой-то рабочий союз, это сильно компенсировало бы его бессилие. Если бы только Боб не был таким невыносимым наглецом!

Нельзя, чтобы личные чувства сказывались на работе.

— Знаете что? — спросил Питер. — У вас, мама и папа, завтра есть что делать, а у меня первое занятие лишь после полудня. Давайте-ка я пройду с нашими гостями туда, где они заночуют, и поговорю насчет возможности с ними поехать.

— Я не согласен, чтобы ты просто так взял и уехал, а мать тут будет волноваться, что там с тобой случилось, — сказал отец. — Я думаю, все мы понимаем, что юный мистер Дельфийски притягивает опасность, и думаю, твоя мать уже потеряла достаточно детей, чтобы не переживать, как бы с тобой не случилось еще худшего.

Питер внутренне поморщился — отец всегда говорил так, будто только мать будет тревожиться, только мать будет думать, что с ним. А если это так — кто его, отца, знает? — то еще хуже. То ли отцу все равно, что с ним случится, то ли он так упрям, что не может признать обратного.

— Я не уеду из города, не согласовав с мамой, — ответил Питер.

— И не надо такой иронии, — сказал отец.

— Милый, — вмешалась в разговор мать, — Питеру не пять лет, чтобы его отчитывать перед людьми.

То есть уже наверняка шесть. Спасибо, мама.

— Да, сложно жить в семье, — заметила сестра Карлотта. И тебе спасибо, монашеская стерва, сказал Питер про себя. Это же вы с Бобом усложнили положение и теперь отпускаете шуточки насчет того, насколько легче жить одиноким людям вроде вас. Да, эти родители — мое прикрытие. Я их не выбирал, но должен пользоваться тем, что есть. А ваши насмешки только показывают ваше невежество. Или зависть, когда вы видите семью и знаете, что у вас никогда детей не будет и никто с вами не ляжет, миссис Иисус.

— Бедняге Питеру из обоих миров достается худшее, — сказала мать. — Он старший, и всегда к нему относились строже других, а теперь из всех детей дома остался только он, а это значит, что его нянчат больше, чем это можно выдержать. Это так ужасно, что родители — всего лишь люди и постоянно что-нибудь делают не так. Я думаю, Питеру иногда хочется, чтобы он был воспитан роботами.

Питеру захотелось нырнуть в тротуар и остаток жизни пробыть незаметным пятном бетона.

Я говорил со шпионами и военными, с политическими лидерами и воротилами, а моя собственная мать до сих пор сохраняет власть унизить меня, когда захочет!

— Поступай как хочешь, — сказал отец. — Ты же не малыш. Мы тебе помешать не можем.

— Мы никогда не могли помешать ему делать то, что он хочет, даже когда он был малышом.

Чертовски правильно, подумал Питер.

— Когда дети умнее тебя, то самое худшее в том, что они считают, будто рациональность их мышления искупает недостаток жизненного опыта.

Если бы я был испорченным мальчишкой вроде Боба, это замечание было бы последней каплей. Я бы ушел и не приходил домой неделю, а то и никогда бы не пришел. Но я не ребенок, я умею контролировать эмоциональные побуждения и делать, что должно. Я не могу из-за каприза сбросить маску.

И в то же время нельзя меня обвинять, если я иногда хочу, чтобы отца хватил удар и он онемел навсегда.

Они подошли к станции. После раунда прощаний отец и мать поехали на север, домой, а Питер с Карлоттой и Бобом сели на автобус, едущий на восток.

Как Питер и думал, они вышли на первой остановке и пересели на автобус, идущий на запад. Мания преследования была у них возведена в религию.

Даже вернувшись к отелю аэропорта, они не вошли в здание, а пошли по рядам магазинов, где была автостоянка в те времена, когда люди приезжали в аэропорт на машинах.

— Даже если здесь поставили жучки, — сказал Боб, — вряд ли у них хватит людей слушать все, что здесь говорят.

— Если они поставили жучки у вас в номере, — ответил Питер, — значит, они уже напали на ваш след.

— В номерах отелей постоянно ставят жучки, — возразил Боб. — Чтобы предотвращать вандализм и кражи. Сканирует компьютер, но ничто не мешает служащим подслушивать.

— Но это же Америка! — удивился Питер.

— Ты слишком много времени проводишь, думая о глобальных вопросах, — сказал Боб. — Если тебе когда-нибудь придется уходить в подполье, ты не будешь знать, как выжить.

— Это ты меня позвал скрываться вместе с вами, — ответил Питер. — Зачем городить всю эту чушь? Я никуда не еду. У меня слишком много работы.

— Ах да. Тянуть за ниточки из-за ширмы. Только беда в том, что мир готов перейти от политики к войне и твои ниточки обрежут.