Седьмой сын - Кард Орсон Скотт - Страница 48

– Да, ему кое-что известно о таящихся внутри силах. Он мог сотворить с камнем что угодно.

– Сказать прямо, никогда не слышал о подобном даре. Я рассказал Вере о том, как он обтесал камень, нанеся нарезку без всякого инструмента, так она сразу принялась читать мне Книгу Пророка Даниила и что-то верещать о исполнившемся пророчестве. Хотела бежать к мальчику в комнату и предупредить о железных и глиняных ногах 41, но я ее остановил. Разве не глупо? Религия превращает людей в буйнопомешанных. Я ни разу не встречал женщины, которая бы не сходила с ума по религии.

Дверь открылась.

– А ну вон отсюда! Ты что, настолько туп, Кэлли, что тебе двадцать раз повторять приходится? Так, где мать, неужели она не может держать семилетнего пацана подальше от…

– Помягче с парнишкой, Миллер. Он уже убежал.

– Не знаю, что с ним случилось. С той поры, как Эл-младший слег, куда ни брошу взгляд, повсюду вижу Кэлли. Он как гробовщик, выбивающий плату.

– Может, он растерян. Он ведь никогда не видел Элвина больным…

– Элвин неоднократно был на волосок от смерти…

– Но ни разу не пострадал.

Долгое молчание.

– Сказитель…

– Да, мистер Миллер?

– Ты был нам хорошим другом, хотя порой мы этого не заслуживали. Я хочу спросить, ты ведь не завязал со странствиями?

– Вроде нет, мистер Миллер.

– Не то чтобы я тебя из дому гоню, но если ты в ближайшее время решишь пуститься в путь и, мало ли, направишься на восток, не мог бы ты отнести одно письмецо?

– С радостью. И не возьму ни монеты – ни с отправителя, ни с получателя.

– Спасибо тебе большое. Я долго обдумывал твои слова. Ну, насчет мальчика, которого следует отослать, чтобы избегнуть опасностей, угрожающих ему. Я вдруг подумал: а есть ли вообще такие люди, которым бы я мог доверить присмотр за ним? Там, откуда мы приехали, то есть в Новой Англии, особых родственников у нас не имеется, да и, кроме того, мне что-то не хочется, чтобы моего сына превратили в фанатика-пуританина.

– Я рад слышать это, мистер Миллер, потому что сам не горю желанием вновь посещать земли Новой Англии.

– Но если ты пойдешь по дороге, по который мы ехали сюда, на запад, то рано или поздно выйдешь к одной деревеньке, что на берегу реки Хатрак, милях в тридцати к северу от Гайо, недалеко от форта Дикэйна. Там есть один постоялый двор, по крайней мере был когда-то, за ним еще кладбище, на котором стоит камень с надписью: «Вигор – он погиб, спасая жизнь брата».

– Ты хочешь, чтобы я отвел туда мальчика?

– Нет, нет. Пока снег лежит на земле, я никуда его не пущу. Вода…

– Понимаю.

– В той деревеньке есть кузня, и я подумал, может, тамошнему кузнецу сгодится подмастерье. Элвин молод годами, но для своего возраста он вымахал дай Боже. Думаю, он будет стоящим приобретением для кузнеца.

– Подмастерьем?

– Ну, мне не хочется делать из него раба. А денег, чтобы послать его в школу, у меня нет.

– Я отнесу письмо. Но, надеюсь, могу задержаться еще на пару дней? Хочу дождаться, когда мальчик очнется, чтоб попрощаться.

– Да я ж не выталкиваю тебя прямо сегодня ночью. На улице слишком глубокие сугробы, так что и завтра ты никуда не пойдешь.

– Вот уж не подозревал, что за эти дни ты хоть раз выглянул в окно.

– Воду под ногами я замечу всегда.

Он сухо засмеялся, и они покинули комнату.

Элвин-младший лежал на кровати и тщетно пытался разобраться, почему папа хочет отослать его в другую деревню. Разве Элвин плохо себя вел? Разве не старался помогать всем, чем мог? Разве не ходил в школу преподобного Троуэра, пусть проповедник твердо вознамерился превратить его в сумасшедшего или дурака? И, кроме того, не он ли выточил прекрасный жернов, следил за ним, наставлял, каким быть, а в самом конце разве не он рисковал ногой, лишь бы камень не раскололся? И вот теперь его собираются куда-то отправить.

Подмастерьем! К кузнецу! За десять лет жизни он в глаза кузнеца не видел. До ближайшей кузни три дня пути, и папа никогда не брал его с собой. За всю свою жизнь он ни разу не отходил от дома дальше чем на десять миль.

По сути дела, чем больше он раздумывал над словами отца, тем больше злился. Он ведь столько раз умолял маму и папу позволить ему погулять по лесу одному, но они не отпускали его. Все время рядом с ним должен был кто-то находиться, будто он пленник или раб, норовящий сбежать. Если он опаздывал куда-нибудь хотя бы на пять минут, вся семья дружно бросалась на поиски. Он никогда не уезжал далеко от дома – лишь пару раз добирался с папой до каменоломен. И вот теперь, продержав его десять лет на коротком поводке, как рождественского гуся, они вознамерились отправить его на другой конец земного шара.

От подобной несправедливости на глаза навернулись слезы. Он крепко сжал веки, и капельки побежали по щекам, скатились в уши и защекотали. Он почувствовал себя ужасно глупо и рассмеялся.

– Ты чего смеешься? – спросил Кэлли.

Элвин не слышал, как малыш вошел.

– Тебе лучше? Кровь больше не течет, Эл.

Кэлли дотронулся до его щеки.

– Ты плачешь, потому что тебе больно?

Элвин мог бы поговорить с ним, но не было сил, ведь сначала нужно открыть рот, потом выдавить слова… Поэтому он медленно покачал головой.

– Ты умрешь, Элвин? – спросил Кэлли.

Он снова помотал головой.

– А-а, – протянул Кэлли.

Голос его звучал так разочарованно, что Элвин даже взбесился. Ровно настолько, чтобы все-таки открыть рот.

– Ну, извини, – прокаркал он.

– Это нечестно, – сказал Кэлли. – Я не хотел, чтобы ты умирал, но все только и говорили о твоей смерти. И я представил, а что будет, когда они начнут заботиться обо мне так, как сейчас о тебе. Все время за тобой кто-нибудь приглядывает, а на меня, стоит словечко вымолвить, сразу орут: «Уматывай, Кэлли!», «Заткнись, Кэлли!» Никто не спросит: «Кэлли, а разве тебе не пора в кроватку?» Им плевать на меня. За исключением тех случаев, когда я начинаю бороться с тобой. Тогда мне говорят: «Кэлли, не дерись».

– Для мыши-полевки ты дерешься неплохо. – Так по крайней мере хотел сказал Элвин, правда, он не знал, получилось ли у него что-нибудь.

– Знаешь, что я сделал, когда мне исполнилось шесть лет? Я ушел из дому и заблудился в лесу. Я шел и шел. Иногда закрывал глаза и несколько раз проворачивался на пятках, чтобы наверняка потеряться. Я плутал полдня, не меньше. И хоть одна живая душа побежала искать меня? В конце концов мне пришлось развернуться и самому искать дорогу домой. И никто не спросил: «Кэлли, а где ты был весь день?» Мама только сказала: «Твои руки вымазаны, как задница у страдающей поносом лошади, иди умойся».

Элвин рассмеялся, почти неслышно, его грудь тяжело заходила.

– Тебе смешно. О тебе-то все заботятся.

На этот раз Элвину пришлось собрать все силы, чтобы спросить:

– Ты хочешь, чтоб я ушел?

Кэлли долго не отвечал, но потом произнес:

– Да нет. Кто со мной играть будет? Кузены – дураки все. Из них никто бороться толком не умеет.

– Я уеду скоро, – прошептал Элвин.

– Никуда ты не уедешь. Ты седьмой сын, тебя не отпустят.

– Уеду.

– Я много раз пересчитывал, и каждый раз выходило, что это я седьмой. Дэвид, Кальм, Мера, Нет, Нед, Элвин-младший – это ты, а затем иду я. Получается семь.

– Вигор.

– Он умер. Давным-давно. Почему-то никто не сказал об этом маме и папе.

Те несколько слов, что пришлось произнести, израсходовали все силы. Элвин чувствовал себя вымотанным до крайности. Кэлли больше ничего не говорил. Сидел тихонько, как мог. И крепко сжимал руку Элвина. Вскоре Элвина закачали волны сна, поэтому он так и не понял, приснились ему или нет следующие слова Кэлли. Но вроде бы он точно слышал, как Кэлли произнес: «Я никогда, никогда не хотел, чтобы ты умер, Элвин». А потом он, похоже, добавил: «Вот если б я был тобой…» Элвин провалился в сон, а когда снова проснулся, никого рядом не было. Дом был погружен в ночную тишину, изредка разрываемую стуками-шорохами – то ветер ставней грохнет, то балки затрещат, сжимаясь от холода, то бревно выстрелит в очаге.