Седьмой сын - Кард Орсон Скотт - Страница 32

Что Элвин может поделать, если Библия постоянно смешит его в самый неподходящий момент? Однажды Элвин даже удрал из школы и спрятался в доме у Дэвида – его обнаружили только к вечеру. Нашедший его Мера потрепал мальчика по голове и сказал лишь:

– Если б ты не хохотал так громко, когда он читает Библию, он бы тебя и пальцем не тронул.

Но ведь смешно же! Взять, к примеру, тот случай, когда Ионафан, опытный воин, делал вид, что с трех стрел не может попасть в цель, гоняя собирать их отрока 28. Когда фараон упорно не отпускал колена израильские из страны 29. Да и неужели Самсон был настолько туп, что с готовностью раскрыл тайну своей силы Далиле, когда она успела предать его аж трижды? 30

– Но я не могу удержаться от смеха!

– А ты каждый раз вспоминай о багровых рубцах на заднице, – посоветовал Мера. – Смех как рукой снимет.

– Не получается. Я вспоминаю о них, когда уже рассмеюсь.

– Что ж, это проблема. Значит, лет до пятнадцати на стул тебе не садиться, – посочувствовал Мера. – Потому что бросить школу тебе не разрешит мама, да и Троуэр тебя так просто не отпустит, а у Дэвида ты вечно прятаться не можешь.

– Почему?

– Потому что прятаться от врага – все равно что заранее признавать свое поражение.

Если даже Мера не мог защитить его, Элвину ничего не оставалось делать, как вернуться домой, где он получил хорошую взбучку не только от мамы, но и от папы за то, что перепугал всех до смерти своим побегом. Однако Мера помог ему. Элвин немного утешился, узнав, что не один он мнит Троуэра своим врагом. Всех остальных переполнял восторг: ах, какой замечательный этот Троуэр, какой благовоспитанный, образованный и набожный, как он добр, что взялся обучать детей. От таких речей Элвину блевать хотелось.

Все же Элвин научился держать себя в руках во время посещений школы – соответственно, уменьшились и наказания. Но самым страшным испытанием был воскресный день, потому что приходилось сидеть на жесткой скамье прямо перед Троуэром и делать вид, что внимательно его слушаешь, хотя иногда Элвину хотелось смеяться до упаду, а иногда встать и закричать: «Вы только послушайте! Взрослый человек, а мелет глупости!» Элвину почему-то казалось, что папа не очень сильно отругает его за такой поступок, поскольку папа никогда не испытывал восторга от Троуэра. Но мама – она не простит ему подобного святотатства в доме Господнем.

Воскресное утро, решил Элвин, специально придумано, чтобы показать всем грешникам, каков будет их первый день в аду.

Наверное, сегодня о рассказах и речи быть не может: мама слова Сказителю не даст вымолвить, если только тот не заговорит о Библии. А поскольку Сказитель вроде бы не знал библейских историй, Элвин-младший окончательно уверился, что сегодняшний день для жизни потерян.

Снизу раздался громкий голос мамы:

– Элвин-младший, я устала от того, что каждое воскресенье ты одеваешься три часа кряду. Отправлю в церковь голышом – тогда попляшешь!

– Вовсе я не голый! – крикнул в ответ Элвин. То, что на нем была надета ночная рубашка, ничуть не умаляло его вины, а наоборот, усугубляло. Он стянул фланелевую рубашку, повесил ее на колышек и принялся как можно быстрее облачаться в воскресный костюм.

Смешно. В любой другой день стоило ему руку протянуть, как рубашка или штаны, носки или башмаки, что бы он ни пожелал, мигом оказывались у него в пальцах. Всегда находились под рукой. Но в воскресное утро одежда словно убегала и пряталась от него. Он шел за рубашкой – возвращался со штанами. Тянулся за носком – доставал башмак. И так раз за разом. Похоже, Элвин и воскресный костюм испытывали друг к другу взаимную неприязнь: одежда не хотела надеваться на него, а он вовсе не жаждал облачаться в эту гадость.

Поэтому, когда стукнула о стену распахнувшаяся дверь, отворенная разъяренной мамой, Элвин был ничуть не виноват в том, что даже штаны еще не успел надеть.

– Ты пропустил завтрак! И до сих пор шляешься полуголым! Если ты считаешь, что все будут ждать тебя одного и в конце концов опоздают в церковь, то ты…

– Жестоко заблуждаешься, – закончил за нее Элвин.

Не его вина, что каждое воскресенье она говорила одно и то же. Но она разозлилась на него так, будто он должен был изумиться и испугаться фразы, которую она повторяла, наверное, в сотый раз. Все, головомойка ему обеспечена, может быть, она папу позовет, а это еще хуже. Но на помощь к нему пришел Сказитель.

– Достопочтенная Вера, – сказал он. – Я с радостью приведу его в церковь. Вы можете никуда не торопиться.

В ту секунду, когда Сказитель заговорил, мама быстренько повернулась к нему, попытавшись скрыть кипящую ярость. Элвин сразу наслал на нее заклятие спокойствия – правой рукой, которую она не видела. Если б она заметила, что он насылает на нее чары, то переломала бы ему руки-ноги. Этой маминой угрозе Элвин-младший искренне верил. Конечно, заклятие лучше сработало бы, если б он коснулся ее, но… Впрочем, она так старалась прикинуться спокойной, что все и без того прошло гладко.

– Мне не хотелось бы доставлять тебе беспокойство, – сказала мама.

– Никакого беспокойства, тетушка Вера, – запротестовал Сказитель. – Эта услуга ничтожно мала по сравнению с добротой, которую вы проявляете ко мне.

– Ничтожно мала! – Голос мамы понизился до нормального уровня. – Напротив, мой муж говорит, что ты работаешь за двоих. А когда ты рассказываешь свои истории детишкам, в доме воцаряется такой мир и покой, каких не было тут со времен… со времен… да, в общем, никогда. – Она повернулась к Элвину и вновь напустилась на него, впрочем, гнев ее был скорее притворным. – Будешь слушаться Сказителя? Обещаешь поспешить в церковь?

– Да, мама, – ответил Элвин. – Постараюсь управиться как можно быстрее.

– Значит, договорились. Благодарю тебя от всего сердца, Сказитель. Если тебе удастся заставить этого мальчишку слушаться, ты достигнешь большего, чем кто-либо. Научившись спорить, он стал сущим наказанием.

– Мелкое отродье, – обозвалась стоящая в коридоре Мэри.

– А ты заткни рот, Мэри, – немедленно приказала мама, – иначе я натяну твою нижнюю губу тебе на нос и так оставлю.

Элвин с облегчением вздохнул. Когда мама начинала сыпать неправдоподобными угрозами, это означало, что она больше не сердится. Мэри задрала нос к небу и гордо прошествовала вниз по лестнице. Однако Элвин этого не заметил. Он улыбнулся Сказителю, а Сказитель улыбнулся в ответ.

– Что, парень, никак не можешь надеть свой воскресный костюм? – спросил Сказитель.

– Да я лучше мешок на голову нацеплю и пройду через стаю голодных медведей, – сказал Элвин-младший.

– Ну, я немало людей знаю, которые всю жизнь ходили в церковь и остались живы-здоровы. Зато ни разу не видел человека, который умудрился бы уцелеть в схватке с выводком взбесившихся медведей.

– Можешь посмотреть. Я уцелею.

Вскоре Элвин оделся. Кроме того, ему удалось уговорить Сказителя немного срезать путь и пройти через лес за домом, чем обходить холм по кружной дороге. Погода стояла не такая уж холодная, дождей несколько дней не было, впрочем, как и снега, а значит, не было и грязи – стало быть, мама не узнает. Так что за это Элвина не накажут.

– Я заметил, – заговорил Сказитель, когда они начали подниматься по усеянному опавшей листвой склону, – что твой отец не пошел вместе с мамой, Кэлли и девочками.

– Он не ходит в церковь, – кивнул Элвин. – Говорит, что преподобный Троуэр – осел. Не при маме, разумеется.

– Естественно, – усмехнулся Сказитель.

Они стояли на вершине холма, оглядывая распростершийся у ног широкий луг. Возвышенность, на которой был возведен собор, закрывала собой город Церкви Вигора. Утренний иней еще не успел оттаять с побуревшей осенней травы, поэтому церковь выглядела ярчайшим белым пятном посреди мира белизны, и отражающиеся от ее чистых стен солнечные лучи превращали здание в новое светило. Элвин разглядел подъезжающие к ней телеги и лошадей, привязанных к столбикам на лугу. Если бы они поспешили, то успели бы занять места, до того как преподобный Троуэр начнет первый псалом.