Люди на краю пустыни - Кард Орсон Скотт - Страница 49

Дивер даже зажмурился, услышав, как она произносит это слово.

— И что же он сказал?

— Они — семья, вот что он сказал. Как будто это все объясняло. Семья должна тянуться к семье, так он сказал тогда. Он даже слушать не хотел о том, что их можно выгнать. Об этом не заходила речь, даже когда в университете прекратились занятия и все мы лишились работы, и когда нам пришлось есть стебли одуванчиков и превратить весь внутренний дворик университета в огород, а хлынувший впоследствии ливень вырвал все наши посадки с корнем. В тот первый послевоенный год ужасные ливни день за днем смывали посадки...

На мгновение она остановилась, чтобы заново прожить те тяжелые дни и вспомнить еще какой-то эпизод. Когда она снова заговорила, ее голос становился все более и более отрывистым.

— Потом Маршу в голову пришла эта идея о фургоне бродячих комедиантов. В самом начале мы назывались «Труппа семейства Аалей». Тогда у нас еще был трейлер, а не грузовик, так что это было на самом деле нечто вроде фургона. Мы сделали декорации, а Марш написал «Славу Америке» и адаптировал древнюю мистерию Кумранских холмов. Введя в репертуар инсценировку Писания Мормона, мы отправились в путь. О да, мы всегда были театральной семьей. Я познакомилась с Маршем, когда его мать ставила пьесы в церкви.

Она посмотрела на спящую в кресле свекровь.

— Но кто мог подумать, что лицедейство спасет нас от гибели! Именно Марш, взяв имя Ааль, сделал его известным в каждом уголке Дезерета. И как только он это сделал, мы заставили свою известность приносить такие доходы, что сумели поставить на ноги и собственных детей, и детей Ройала. Все мы были сыты и довольны. Его жене было нелегко жить с нами, она никогда не справлялась со своей работой, но мы все время ее поддерживали. Пока однажды она не сбежала. Но даже после этого мы продолжали поддерживать ее детей и не отдали их в чужие дома. Они знали, что всегда могут рассчитывать на то, что мы их никогда не прогоним.

Она не могла знать, как глубоко ранят эти слова сердце Дивера. Эти слова напомнили ему о людях, бравших его на воспитание, и о том, что они всегда начинали с обещания: «Ты остаешься здесь насовсем». А заканчивалось всегда тем, что Дивер, забросив свою неказистую картонную коробку на заднее сиденье чьей-нибудь машины, снова куда-то уезжал, так и не получив от прежних приемных родителей ни письма, ни даже открытки. Он не хотел больше слышать все эти разговоры о местах, на которые можно рассчитывать. Поэтому он снова перевел тему разговора на Олли.

— Я не понимаю, чем Олли похож на Ройала. Ведь он не бросил детей и никуда не сбежал.

Скарлетт пристально посмотрела ему в глаза.

— Так уж и не бросил? Попыток сделать это было немало.

Дивер вспомнил то, о чем мэр говорил Тули сегодня утром. Семья Аалей была замешана. Сделать девушку беременной и сбежать было делом нешуточным и грозило тюрьмой. А Скарлетт фактически признавала то, что эти обвинения были сущей правдой, а не вздорными вымыслами жителей захолустного городка. Она знала это точно. Вспомнив слова мэра, Дивер понял, что если Олли поймают, то семья наверняка лишится своей лицензии. Они окончательно разорятся — кому они продадут свои костюмы и декорации и если продадут, то по какой цене? В конце концов, они окажутся на какой-нибудь ферме у края пустыни. Дивер попытался представить себе, как Маршалл уживается с другими фермерами, приноравливается к их образу жизни. Он попытался увидеть его, всего покрытого грязью и потом. Вот с чем играет Олли, если Скарлетт говорит правду.

— Держу пари, что Олли такого бы не сделал, — сказал Дивер.

— Олли — это копия Роя. Он не в состоянии себя контролировать. Как только у него возникает желание, он его удовлетворяет и плевать ему на последствия. Мы никогда не остаемся долго на одном месте из-за того, что его могут поймать. Он считает, что так будет продолжаться вечно.

— Вы когда-нибудь объясняли все это самому Олли?

— Ему невозможно что-либо объяснить. Во всяком случае, я не могу это сделать. Марш и Тули тоже не могут. Он либо начинает ругаться, либо просто уходит. Но, может быть, ты, Дивер, сможешь ему объяснить. Ты ведь его друг.

Дивер покачал головой.

— Не стоит обсуждать такие вещи с человеком, которого вы впервые увидели сегодня утром.

— Я понимаю. Но, может, со временем...

— Я только что получил возможность подать заявление с просьбой зачислить меня в состав всадников сопровождения.

Ее лицо помрачнело.

— Так, значит, ты уедешь.

— Я бы в любом случае уехал. В Моаб.

— Конные рейнджеры приезжают в города. Они привозят почту. Мы могли бы поддерживать связь.

— Таким же способом можно поддерживать связь и со всадником сопровождения.

—Для нас это исключено, — возразила она. Дивер знал, что это правда. Они не могли поддерживать связь с одним из всадников Ройала. Во всяком случае, пока Маршалл так относится к своему брату.

Но все же, если Олли действительно так похож на Ройала в молодости, то это вселяло некоторую надежду.

— Но ведь Ройал вернулся домой, не так ли? Может быть, и Олли когда-нибудь угомонится.

— Ройал так и не вернулся домой.

— Но сейчас он живет с женой и детьми, — сказал Дивер. — Я читал об этом в газетах.

— Это только в газетах Ройал вернулся домой. Мы тоже узнали из газет о всадниках сопровождения и о том, что самого отважного из них зовут Ройал Ааль. В те времена мы были достаточно известной труппой и в газетах частенько давали маленькую сноску: «Никаких родственных связей с актерской семьей Ааль не имеет». Это означало, что они спрашивали его об этом, а он отрицал всякую связь с нами. Некоторые из его детей уже были достаточно большими и могли все это сами прочитать. Мы никогда от него не отказывались. Мы говорили его детям: «Да, это ваш папа. Он уехал и выполняет очень важную работу — спасает жизни людей, обезвреживает ракеты, сражается с бандитами». Мы говорили им, что в такое трудное время каждому приходится чем-то жертвовать и что их жертва заключается в том, что нужно какое-то время обходиться без папы. Мы с Маршаллом даже писали Рою. В своих письмах мы рассказывали ему о его детях, о том, какие они смышленые, сильные и добрые. Когда старший из них, Джозеф, упал c дерева и так сильно ушиб руку, что врачи хотели ее ампутировать, мы написали ему о том, какой храбрый у него сын и о том, что мы заставили врачей любым способом сохранить ему руку. Но он так и не ответил на наши письма.

Этот эпизод произвел на Дивера гнетущее впечатление. Он-то хорошо знал, что такое расти без матери и отца. Но он, по крайней мере, знал, что его родители погибли. Он верил, что они бы обязательно к нему приехали, если бы были живы. А каково знать, что твой отец жив и даже знаменит, но тем не менее не приезжает и не пишет письма и даже не пришлет коротенькой весточки.

— А может быть, он просто не получал письма? Она горько усмехнулась.

— Он их получал, не сомневайся. Однажды, тогда Джозефу было уже двенадцать, спустя всего несколько недель после того, как его рукоположили в дьяконы, в нашем лагере, разбитом возле Пангвитча, появился судебный исполнитель. Он привез распоряжение суда. В нем Ройал и его жена значились как предъявители иска — да-да, они снова были вместе. Нам было предписано передать детей Ройала Ааля на попечение шерифа, в противном случае грозило обвинение в похищении детей!

По ее щекам покатились слезы, но это была не та пресная водица, которую обычно выдавливают из себя актрисы, а настоящие, горячие и горькие слезы. На лице Скарлетт отразились все ее горестные воспоминания.

— Сам он не приехал и даже не написал письмо, в котором попросил бы нас передать детей. Он даже не поблагодарил нас за то, что мы на протяжении десяти лет их содержали. Точно так же обошлась с нами и эта неблагодарная сучка, его жена. А ведь она целых пять лет ела наш хлеб.

— Как же вы поступили?

— Мы с Маршем отвели его детей в палатку и сказали им, что их отец и мать послали за ними и что пришло время им всем снова жить одной семьей. В тот момент счастливее их не было никого на свете. Они же читали газеты, в которых было написано, что Ройал Ааль великий герой. Это ведь то же самое, что, будучи сиротой, через много лет узнать, что твой отец-король наконец-то отыскал тебя и скоро ты станешь принцем или принцессой. Они были настолько счастливы, что чуть было не забыли с нами попрощаться. Мы не упрекаем их в этом. Ведь тогда они были детьми, которые спешили вернуться домой. Мы даже не упрекаем их в том, что с тех пор они не написали нам ни одного письма. Скорее всего, Ройал запретил им это делать. А может быть, он оклеветал нас, и теперь они нас ненавидят, — она закрыла лицо левой рукой, тогда как ее правая рука безостановочно теребила колени, собирая в складки мокрое от слез платье. — Так что не надо убеждать меня в том, что Ройал стал другим.