Люди на краю пустыни - Кард Орсон Скотт - Страница 38

Дивер почувствовал, как напряглось тело сидевшего рядом с ним отца Олли. «Почему они придают этому такое большое значение?»

— Мое имя Дивер Тиг.

Теперь, похоже, напрягся Олли. Улыбка, которой светилось его лицо, когда он запускал двигатель и включал передачу, теперь как-то померкла. Они, что, поспорили? Тот, кто держал пари, что Дивер назовет свое имя, тот выиграл, а Олли расстроился, потому что теперь ему придется платить?

— Вы сами-то откуда родом? — спросил отец Олли.

— Я иммигрант, — ответил Дивер.

— По большому счету все мы здесь иммигранты. А откуда вы приехали?

«Да что я, на самом деле, поступаю на работу, что ли?»

— Я не помню.

Отец и мать Олли переглянулись. Они, конечно, подумали, что он лжет и, вероятно, уже считают его преступником или кем-нибудь в этом роде. Волей-неволей Диверу пришлось объяснить.

— Когда меня подобрали, мне было, наверное, года четыре. Все мои родственники были убиты в прерии бандитами.

Напряжение, которое испытывали родители Олли, немедленно ослабло.

— Простите, — сказала женщина. В ее голосе было столько сочувствия, что Диверу пришлось посмотреть на нее, чтобы убедиться в том, что она не смеется над ним.

— Ничего, — сказал Дивер. Он даже не помнил своих родителей, поэтому и не мог по ним тосковать.

— Вы только посмотрите на нас, — сказала женщина, — выпытываем у него всю подноготную, а сами даже не сказали, кто мы такие.

Наконец-то она заметила, что они проявляют слишком большое любопытство.

— Я назвал ему свое имя, — сказал Олли. Было что-то неприятное в том, как он это сказал. Дивер вдруг понял, почему минуту назад Олли так расстроился. Когда сам он представился, Дивер в ответ не назвал своего имени, но потом, когда отец Олли спросил Дивера, как его зовут, то почти сразу же получил ответ. Расстраиваться по такому пустяку было с точки зрения Дивера верхом глупости, но он уже привык к такой реакции на свои поступки. Дивер постоянно обижал людей, причем делал это совершенно непреднамеренно. Так получалось только потому, что все они были слишком уж обидчивы. А может быть, он просто не умел ладить с незнакомыми людьми. Хотя, казалось бы, он должен был в этом преуспеть, поскольку только с незнакомцами он и имел дело.

Глас Божий говорил таким тоном, как будто даже не подозревал о том, что Олли рассердился.

— Мы, то есть все те, кто, словно сельди в бочке сидят, лежат и стоят в этом грузовике, являемся менестрелями с большой дороги. Стихоплеты и шуты, трагики и драматурги. Мы второсортные лицедеи, которые замещают NBC, CBS, ABC и, да простит нас Господь, PBS.

В ответ Диверу оставалось только улыбаться, прекрасно зная, что сейчас у него самый что ни на есть идиотский вид. А что еще он мог сделать, если ровным счетом ничего не понял из всего только что сказанного?

Взглянув на него, Олли ухмыльнулся. Обрадовавшись тому, что парень больше не сердится, Дивер улыбнулся ему в ответ. Олли осклабился еще шире. «Это похоже на разговор двух глухих, которые делают вид, что слышат друг друга», — подумал Дивер.

Наконец Олли перевел то, что сказал его отец:

— Мы — труппа бродячих комедиантов.

— Ах вот оно что, — сказал Дивер. Какой же он дурак, что сразу не догадался! Бродячие комедианты. Теперь ему стало понятно, почему в грузовике так много пассажиров и почему его кузов набит предметами странной формы, укрытыми брезентом. Но более всего это объясняло чудной говор родителей Олли.

— Труппа бродячих комедиантов.

Но судя по всему, Дивер сказал это как-то не так, потому что отец Олли вздрогнул, а сам Олли вырубил внутреннее освещение кабины. Взревев громче обычного, грузовик рванулся вперед. Возможно, они так рассердились потому, что зная, какие небылицы рассказывают о бродячих актерах, решили, что Дивер произнес свою фразу с ехидством. Но на самом деле Дивера не особенно волновало то, что после себя труппы бродячих комедиантов оставляли множество забеременевших девиц и ряды опустевших курятников. Он не был ни отцом этих девиц, ни хозяином этих кур.

Дивер так часто переезжал с места на место, что его пребывание в городах ни разу не совпало с приездом труппы бродячих комедиантов. Но все же он кое-что о них слышал. Он, например, знал, что в Зарахемле был настоящий театр, но чтобы в него войти, нужно было одеться в такую красивую одежду, какой у Дивера и в помине не было. Что касается трупп бродячих комедиантов, то они гастролировали по таким захолустным городишкам, в которых Дивер никогда не задерживался надолго. У него просто не было времени узнать, дают здесь представление или нет. Единственные точные сведения о бродячих комедиантах он получил сегодня ночью — он выяснил, что у них чудной говор и что они выходят из себя по пустякам.

Но Дивер не хотел производить на них впечатление человека, который плохо относится к бродячим комедиантам.

— Вы будете давать представление в Хэтчвилле? — спросил он. Дивер попытался сказать это тоном человека, который благосклонно относится к этой идее.

— У нас есть договоренность, — сказал отец Олли.

— Дивер Тиг, — обратилась к нему женщина, явно желая поменять тему разговора, — зачем ваши родители дали вам сразу две фамилии?

Похоже, что всякий раз, когда этим людям было не о чем поговорить, они возвращались к именам. Но уж лучше пусть говорят об этом, чем сердятся.

— Парень по фамилии Дивер и парень по фамилии Тиг как раз и были теми иммигрантами, которые меня нашли.

— Как ужасно потерять свое настоящее имя! — воскликнула женщина.

Что мог на это сказать Дивер?

— А может, ему нравится его имя, — предположил Олли.

Его мать сразу же стала оправдываться:

— Но ведь я ничего не имела против...

Отец Олли даже подпрыгнул, коснувшись головой мягкой обивки кабины.

— Я считаю, что Дивер Тиг — это очень звучное имя. Это имя будущего губернатора.

Услышав такое, Дивер слегка улыбнулся. Он — и вдруг губернатор. Вероятность того, что немормон станет губернатором Дезерета, была сравнима с вероятностью того, что рыбы выберут утку царицей пруда. Ведь будучи такой же водоплавающей, как и они, утка тем не менее не являлась одной из них.

— Какие же у нас отвратительные манеры, — сказала женщина. — Ведь мы до сих пор даже не представились. Я Скарлетт Ааль.

— А я Маршалл Ааль, — сказал мужчина. — За рулем наш младший сын, Лоуренс Оливье Ааль.

— Олли, — уточнил водитель. — Из-за любви Майка.

Но более всего Дивера поразила их фамилия.

— Так, значит, ваша фамилия Ааль?

— Ну да, — подтвердил Маршалл. Он уставился куда-то вдаль, хотя впереди была непроницаемая тьма.

— Вы имеете какое-то отношение к Ройалу Аалю?

— Да, — ответил ему Маршалл. Он был весьма лаконичен.

Дивер никак не мог понять, что так раздражает Маршалла, ведь всадники Ройала были величайшими героями Дезерета.

— Он брат моего мужа, — сказала Скарлетт.

— Они очень близки, — сказал Олли. В кабине раздался его ехидный смешок.

Маршалл чуть приподнял подбородок, словно хотел показать, что ему совершенно безразлична эта глупая шутка. Итак, получалось, что Маршалл был не в восторге от того, что он состоял в родстве с Ройалом. Но они определенно были братьями. В поисках сходства Дивер обнаружил, что лицо Маршалла Ааля чем-то напоминает газетные портреты Ройала. Правда, это сходство не было полным. Лицо Ройала было худощавым и имело более грубые черты. Его резко очерченный рот говорил о том, что этот человек привык к лишениям. Что касается его брата, который сидел здесь, в кабине грузовика, то его лицо имело более мягкие черты.

Впрочем, их едва ли можно было назвать мягкими. Во всяком случае, Дивер не назвал бы черты этого человека мягкими. Или тонкими. Скорее, их можно было назвать изысканными. Возможно, даже благородными.

Их имена не соответствовали их внешности[5]. Ведь именно Маршалл, который сидел здесь, в кабине, выглядел, как король, а Ройал скорее походил на воина. Как-будто двух младенцев перепутали в колыбелях и каждый из них получил имя другого.