Губительница душ - фон Захер-Мазох Леопольд - Страница 52

— Нет, ты уже много страдал.

— Не обманывай меня, это было бы слишком бесчеловечно… Неужели ты пришла объявить мне, что страдания мои прекратятся и что мне возвратят свободу?

— И то, и другое, но не в том смысле, как ты думаешь. Через час ты должен умереть.

— Умереть?! Так вот она, твоя любовь!

— Я принесу тебя в жертву, потому что люблю тебя и не вижу другого пути для спасения твоей души. Приготовься, милый, я выпросила для тебя еще один час жизни, и этот час принадлежит нам!

— И ничто не спасет меня от смерти?

— Ничто. Я сама убью тебя и полагаю, что это усладит твои последние минуты.

— Изволь… Я покоряюсь своей судьбе и предаю себя в твои руки!

Эмма сняла цепи с рук и ног графа и повела его наверх, где их ожидали двое юношей в белых одеждах с венками на головах.

— Следуй за ними, — сказала она несчастному страдальцу. — Не бойся ничего, — прибавила она, увидев недоверие на лице графа, — поверь, я не обману тебя в такую решительную минуту.

Юноши привели графа в богато убранную комнату, где была приготовлена для него ванна. Они омыли его раны, намазали тело ароматическими эссенциями, надели на него длинную белую одежду — нечто вроде греческой туники, — опоясали его золотым поясом и возложили на голову венок из свежих роз. Потом они проводили графа в роскошную залу, где его ожидала супруга. Эмма лежала на кушетке, покрытой тигровой шкурой; загадочная улыбка играла на ее губах.

— Красавец! — прошептала она, протягивая к нему руки.

Солтык упал к ногам жены, а она обвила его шею своими нежными ручками, поцеловала его в голову и спросила:

— Счастлив ли ты, возлюбленный мой?

— О, дай мне вполне насладиться этими последними мгновениями счастья! — воскликнул граф. — Потом убей меня, и я умру, благословляя твое имя… Смерть от твоей руки будет для меня блаженством!

Вместо ответа сектантка прижала мужа к груди…

— Не пора ли? — спросил Солтык после довольно продолжительной паузы.

Эмма молча кивнула головой.

— Обещай, что именно ты принесешь меня в жертву.

— Клянусь, мой возлюбленный. Скажу тебе больше… я сама вскоре последую за тобой в могилу… Я вырвусь из этой юдоли скорби, плача и греха, чтобы переселиться в жилище света… Клянусь тебе именем Бога Всеведущего и Всемогущего! — и сектантка торжественно простерла руки к небу.

В эту минуту раздался звонок. Палач требовал свою жертву…

Огромная зала с мраморными колоннами, где в былое время веселилась и танцевала беззаботная молодежь, была превращена сектантами в молельню.

Голубые шелковые занавеси, усеянные серебряными звездами, покрывали стены и окна. В люстрах и высоких подсвечниках горели восковые свечи, у одной из стен стояло большое распятие, перед ним возвышался алтарь, а немного пониже устроено было нечто вроде языческого жертвенника — большой продолговатый камень, покрытый сосновыми ветками и окруженный экзотическими растениями и цветами. Посреди залы был накрыт стол в форме подковы, весь заставленный золотой и серебряной посудой. Вокруг него стояли старинные стулья с высокими спинками и между ними, на возвышении, кресло для апостола.

Старуха Малютина распоряжалась служителями, как бы разыгрывая роль хозяйки. Когда кушанья и напитки были расставлены на столе, она подала знак, и за стенами раздались звуки литавр. Двери отворились. Члены общины в белых одеждах с красными кушаками, венками на головах и пальмовыми ветвями в руках попарно вошли в залу и стали на колени вокруг стола. Потом отворились другие двери, и вошел апостол в сопровождении целой вереницы юношей, из которых одни играли на флейтах, другие несли в руках Библию, крест и дымящиеся кадила. Грозный инквизитор был в роскошной, вышитой золотом белой шелковой одежде, отороченной собольим мехом, а на голове у него возвышалось нечто вроде папской тиары, украшенной драгоценными камнями. Благословив братьев и сестер, он занял свое место за столом, приглашая остальных последовать его примеру.

— Возлюбленные братья и сестры, — начал апостол кротким, мягким голосом, — быть может, это последнее наше свидание на земле. Вознесем же все помыслы наши к Богу и Его Предвечному Сыну, умершему на кресте за грехи наши. Произнесем здесь торжественную клятву последовать Его высокому примеру и добровольно, безропотно принести в жертву свою жизнь, когда настанет наш час.

К апостолу подошли два мальчика: один из них держал поднос, на котором лежал круглый белый хлеб, в руках у другого был старинный серебряный кубок, наполненный красным вином.

— Во имя Господа Иисуса Христа, — продолжал апостол, преломляя хлеб и выпивая глоток вина, — вкусите, братия, тело и кровь Господню.

Все члены общины поочередно пили вино и закусывали хлебом, между тем как невидимый хор пел хвалебный гимн. Затем апостол благословил стоящие на столе кушанья и напитки и прибавил:

— Вкусите, возлюбленные братия и сестры, от сей предлагаемой вам во имя Господа трапезы.

Тут начался самый обыкновенный пир, сопровождаемый смехом, шутками и обильными возлияниями. За стенами залы раздавалась веселая музыка; казалось, что никто из присутствующих не помышляет о предстоящем кровавом жертвоприношении.

Наконец апостол встал из-за стола, а за ним — и все остальное общество. Братья и сестры стали в ряд по обе стороны алтаря. Стол вынесли из залы, и в нее ворвалась целая ватага вакханок. Впереди всех шли девушки в вызолоченных сандалиях, белых одеждах и с венками на головах: одни из них играли на флейтах, другие — на цимбалах. За ними следовали девушки с тигровыми шкурами на плечах и с жезлами в руках — они пели и приплясывали, дальше — босоногие бичевальщицы в одеждах из звериных шкур, подпоясанных красными поясами, и, наконец, жрицы с Генриеттой во главе. На них были белые шелковые одежды, отделанные горностаем, а волосы их украшали белые лилии. Все они были вооружены жертвенными ножами. Посреди них шел Солтык. Эмма шла сзади, отдельно от других. На плечи ее была накинута царская порфира, на гордо вскинутой голове красовалась осыпанная драгоценными камнями золотая тиара.

Почти все девушки были прелестны — на устах их играли улыбки, но в глазах каждой светился недобрый огонек. Только одна Эмма выступала медленными шагами, с гордым величием и суровой осанкой древней жрицы, словно мраморная статуя. Апостол подошел к алтарю и начал громко молиться, прося Всевышнего милостиво принять кровь приносимого в жертву и простить ему его грехи. Потом он благословил жертву, а братья и сестры общины, стоя на коленях и колотя себя в грудь, затянули жертвенный гимн. Когда они в один голос троекратно повторили «аминь», жрица приблизилась к жертвеннику и подала сигнал. Раздались звуки музыки и снова началась дикая пляска вакханок.

В ту же самую минуту четыре красавицы в одеждах из звериных шкур осторожно, по-кошачьи, сзади подкрались к Солтыку, с громким восклицанием бросились на него и опрокинули на пол… В одно мгновение он был связан по рукам и ногам и уложен на жертвенник.

— Помилосердствуйте! — стонал несчастный мученик.

— Бог милосерден, — торжественно произнесла Эмма, засучивая рукава своей одежды. В руке ее блистал жертвенный нож, порфира широкими складками ниспадала до полу — казалось, что жрица стояла вся залитая алой кровью. Вокруг жертвенника продолжалась адская пляска вакханок с жезлами, бичами и ножами в руках.

Эмма наклонилась над своим возлюбленным, нежно обняла его за шею, поцеловала в губы и в то же самое мгновение нанесла ему первый удар в грудь. Кровь брызнула… трепещущая жертва испустила жалобный вопль, между тем как юные сектантки оглашали воздух дикими криками, словно фурии, опьяненные запахом человеческой крови.