Губительница душ - фон Захер-Мазох Леопольд - Страница 34

— Что это значит? — тихонько спросил Солтык.

— Я не знаю.

— Каким образом могу я войти в общение с дорогими мне умершими людьми?

— Вы должны сосредоточить все ваши мысли и желания на одной известной вам личности, душу которой вы хотите вызвать сюда.

После довольно продолжительной паузы приподнялась белая занавеска и показалась тень мужчины высокого роста.

— Отец мой! — воскликнул граф.

— Поговорите с ним.

— Могу ли я к нему приблизиться?

— Вы можете делать все, что вам угодно.

— Позволите ли вы мне выстрелить в этот призрак? — спросил Солтык, вынимая из кармана револьвер.

— Почему же нет… Стреляйте.

Грянул выстрел. Когда дым рассеялся, Солтык увидел, что призрак стоит на том же самом месте.

— Скептик! — проговорил он глухим голосом.

Граф протянул руки с намерением обнять тень своего отца, но она мгновенно испарилась.

— Невозможно не верить тому, что сам видишь и слышишь, — в раздумье произнес Солтык и прибавил, обращаясь к Эмме: — Если я не сойду с ума, то готов сделаться членом вашего общества.

Снова поднялась занавеска, и явилась тень женщины, взоры которой с выражением неземной любви устремились на графа.

— Моя мать! — вскричал он, вне себя от испуга и изумления.

— О дитя мое, — проговорила тень, — зачем уклоняешься ты от Бога? Опомнись и покайся, пока еще есть время. Я буду молиться за тебя у престола Всевышнего и Он смилостивится над тобой.

— Скажи мне, откуда ты пришла?

— Из далекой неведомой тебе страны.

— Куда ты стремишься?

— В высокие надзвездные сферы… Туда влечет меня непреодолимая сила… Прощай, дитя мое, прощай!

Призрак исчез, и комната снова погрузилась в глубокий мрак.

— О ком вы думаете в эту минуту? — спросила Эмма.

— О моей сестре.

Комната внезапно озарилась сверхъестественным светом, в воздухе возник нежный аромат цветов. Легкое белое облачко приняло образ прелестной девочки в белом платье, с вьющимися волосами и большими синими глазами.

— Это ты, Богуслав! — произнес нежный, мелодичный голос. — Я так давно с тобой не играла… Пойдем! Я не смею здесь долго оставаться.

Слова эти произвели на графа потрясающее впечатление. Он сделал два шага вперед, упал на колени, закрыл лицо руками и зарыдал, как ребенок. Его обняли две бесплотные маленькие ручки, свежие и душистые, как лепестки розы. Ощущение это было до такой степени приятно, что граф пролепетал, задыхаясь от восторга:

— Не покидай меня!

— Не могу, — отвечал призрак, — вот эта девушка останется с тобой навсегда.

— Кто? Эмма?

— Да… Она укажет тебе путь к вечному блаженству… Прощай!.. Не забывай меня… Я часто о тебе думаю…

Милый призрак с улыбкой на устах поднялся вверх. Напрасно граф старался поймать его руками — он упорхнул, как резвая птичка. Дивные звуки вихрем пронеслись по воздуху и умолкли, аромат цветов исчез бесследно, в комнате снова воцарилась темнота.

— Довольно! — воскликнул Солтык. — Иначе я сойду с ума! Умоляю вас, Эмма, прекратите этот опыт!

— Это не от меня зависит.

— Прикажите зажечь свечи.

Девушка позвонила. В комнату вошел Аполлон и зажег свечи.

— Отдерни занавески, — приказал ему граф.

Старик обменялся с Эммой быстрым выразительным взглядом и немедленно исполнил приказание. Снова раздались нежные, жалобные, неземные звуки; вдали показался неясный призрак в виде белого туманного облачка и спросил торжественным, как струна звучащим голосом:

— Неужели ты и теперь еще сомневаешься?

— Нет, нет! — возразил граф.

Призрак исчез, как дым.

— Убедились ли вы, наконец? — спросила Эмма.

Вместо ответа Солтык упал перед ней на колени и покорно склонил голову, а сектантка смотрела на него с невозмутимым равнодушием, без насмешки, но и без сострадания.

XXXV. Маску долой

Огинский с прискорбием начал замечать, что дочь его бледнеет, не шутит, не смеется, не поет, а сидит постоянно одна в глубокой задумчивости.

Он переговорил об этом с женой, и оба они очень обрадовались, когда Анюта попросила у них позволения брать уроки рисования у старого живописца-поляка.

«Это послужит развлечением для бедной девочки, — решили заботливые родители, — ее будет провожать к учителю наш добрый, верный старик Тарас».

Огинские и не подозревали, что урок этот был только предлогом для того, чтобы отлучаться из дома, и что Анюта вместе с Тарасом следят за таинственным поведением Эммы Малютиной.

Однажды вечером, когда они шли за ней по направлению к Красному кабачку, сектантка, подозревая в них шпионов патера Глинского, вдруг остановилась и спросила:

— Что вам нужно? Вы следуете за мной по пятам… — и прибавила, всплеснув руками: — Анюта!.. Вы ли это?

— Да, я, — дрожащим голосом отвечала Анюта. — Теперь я вас узнала… Я думала, что вы кокетка, но убедилась, что вы преследуете какие-то таинственные цели, переодеваетесь в мужское платье и ходите по ночам.

— Как вы это узнали? — воскликнула Эмма, схватив Анюту за руку.

— Я вас не боюсь, — воскликнула та, отталкивая от себя соперницу. — Я знаю, что жизнь Казимира Ядевского находится в опасности. Вы завлекли в свои сети и его, и графа Солтыка… Этого последнего я вполне предоставляю вам, но будьте уверены, что вам не удастся сделать Казимира своей жертвой!

— Вот как! — ядовито усмехнулась сектантка. — Вы дарите мне графа, будто он ваш невольник, и взамен его требуете, чтобы я подарила вам Ядевского, но я не имею на него никаких прав, так же как и вы.

— Не отговаривайтесь, — строго перебила ее Анюта. — Вы очень хорошо понимаете мои слова… Я требую, чтобы вы отказались от Ядевского, — не в мою пользу, о нет! — я чувствую, что вы его погубите, каким образом — это для меня тайна… Но жизнь его находится в опасности, пока он дышит одним воздухом с вами.

— Напрасно ты стараешься разгадать мои планы, неопытная девочка! — горделиво возразила Эмма. — Знай же, что я люблю Казимира, и потому желаю спасти его душу, а ты, сама того не подозревая, губишь его безвозвратно.

— Ты любишь его?! — вскрикнула Анюта. — Ты, чьи руки обагрены кровью!..

— Замолчи!

— Нет, я не замолчу! Ты убила Пиктурно!.. Ты губишь всех, кто тебя любит!.. Ты принесешь в жертву и Казимира… ты жаждешь его крови… Я это предчувствую… Но я разорву адские сети, которыми ты его опутала… Знай это и лучше откажись от него теперь же.

— Никогда.

— Ну, так берегись!

— Берегись же и ты меня, безумная!

— Маску долой! — горячилась Анюта в порыве глубокой ненависти. — Признавайся, зачем ты рыщешь по ночам, как голодная волчица?

Эмма готова была убить молодую девушку тут же на месте, но быстро одумалась, сознавая, что такой поступок был бы небезопасен и для нее самой.

— Мне не в чем признаваться, — отвечала она сдержанным, холодным тоном. — Выкиньте из головы эти ребяческие фантазии… Быть может, я принадлежу к тайному обществу, пекущемуся о благе нашего народа… Неужели вы решили выдать меня русскому правительству? Это было бы бесчестно с вашей стороны… Никто не знает, почему Пиктурно решился на самоубийство. Если он действительно был влюблен в меня и оскорбился моей холодностью, то меня в этом винить нельзя. Быть может, он оказался изменником и был умерщвлен своими сообщниками… Это случается…

— Положим, что вы говорите правду… Я готова сохранить вашу тайну, только откажитесь от Казимира.

— Это не в моей власти.

— Ну, так я спасу его помимо твоей воли!

— Попробуй.

— Ты желаешь борьбы?.. Будь по-твоему… Ты еще меня не знаешь! Я не боюсь и самой смерти! Одна из нас погибнет в этой борьбе.

— Только не я, потому что со мною Бог.

— Не богохульствуй! — вскричала Анюта, повернулась спиной к своей собеседнице и хотела уйти, но Эмма схватила ее за руку и прошипела как змея: — Не советую тебе болтать о нашей встрече… мне жаль тебя… Я не желаю, чтобы ты сделалась жертвой своей безумной любви к Ядевскому.