Искупление Христофора Колумба - Кард Орсон Скотт - Страница 69

Когда же, наконец. Господь подарит ему момент триумфа, когда же все эти обещания золота и великих царств станут непреложной явью и он сможет вернуться в Испанию вице-королем и адмиралом Открытого моря?

– Ну и что из этого? – сказал дон Педро. – Самое большое богатство этого места – прямо перед вами, и его видно невооруженным глазом.

– Что вы имеете в виду? – спросил Санчес. – Единственное, чем богата здешняя земля, так это деревьями и насекомыми.

– И людьми, – сказал дон Педро. – Самыми кроткими и мирными людьми, которых мне приходилось видеть. Будет совсем нетрудно заставить их работать, и они будут превосходно слушаться своих хозяев. Неужели вы не видите, что в них нет и намека на воинственность? Вы только представьте себе, какие деньги удастся выручить за этих послушнейших из слуг!

Кристофоро нахмурился. Та же мысль приходила в голову и ему, но она же и вызывала в нем смутное беспокойство. Значит ли это, что Господь задумал одновременно окрестить этих людей и превратить в рабов? Ведь на этой земле, куда Господь направил его, действительно нет ни малейших признаков другого богатства. И ясно также, что из этих дикарей никогда не получатся солдаты для крестовых походов.

Если Господь намеревался превратить этих дикарей в свободных христиан, он бы научил их носить одежду, а не бегать голышом.

– Конечно, – сказал Кристофоро. – Когда мы будем возвращаться домой, мы захватим парочку этих людей, чтобы показать их королевским величествам. Но я думаю, что будет выгоднее оставить этих туземцев здесь, на земле, к которой они привыкли, и использовать их для добычи золота и других драгоценных металлов, а мы тем временем будем учить их христианской вере и заботиться о спасении их душ.

Остальные слушали его, не возражая. Да и как могли они оспаривать столь очевидную истину? К тому же, они еще были слабы, не успев оправиться от болезни, которая обрушилась на экипажи всех трех судов, из-за чего им пришлось стать на якорь и отдыхать несколько дней. Никто, правда, не умер – болезнь ничем не напоминала те смертельные эпидемии, с которыми португальцы встретились в Африке, и из-за которых им пришлось строить свои форты на островах, вдали от берега. Однако у Кристофоро и сейчас еще сильно болела голова, и он был уверен, что и другие страдают тем же недутом. Если бы боль не была такой сильной, он пожелал бы, чтобы она вообще не прекращалась, потому что она мешала другим поднять голос в споре. С королевскими чиновниками было куда легче иметь дело, когда боль мешала им быть настырными.

И тут Кристофоро вспомнил, как разозлились эти люди, когда они добрались до города Кубанакан. Он подумал тогда, что последний слог этого названия имеет отношение к Великому хану из описаний Марко Поло, но когда они увидели этот “город”, о котором им столько наговорили туземцы, оказалось, что это – всего лишь кучка жалких лачуг, возможно, чуть более многолюдная, чем другие убогие деревушки, которые попадались им на этом острове. Да уж, и впрямь, город Хана! Санчес тогда даже осмелился раскричаться в присутствии матросов. Может быть, эта болезнь была ниспослана Господом за такое поведение. Может быть, Бог хотел, чтобы им было о чем пожалеть.

Завтра или послезавтра они отправятся к острову Гаити. Возможно, там они увидят какие-то признаки великих цивилизаций Чипангу или Катея. Что же касается этих жалких островов, то они будут, по крайней мере, поставлять рабов. И если королевские чиновники пожелают поддержать его, этого окажется достаточно, чтобы оправдать расходы на второе путешествие, если им все-таки не удастся на этот раз найти Хан.

Кемаль мрачно сидел на вершине мыса, высматривая, не покажется ли на северо-западе парус.

Колумб запаздывал. А если он опоздает, игра проиграна. Это означает, что произошли какие-то изменения. Что-то задержало его в Кольбе. Кемаль мог бы порадоваться, расценив это как признак того, что кто-то из троицы благополучно прибыл на место, но он хорошо знал, что изменение могло быть вызвано им самим. Единственное, что могло перенестись с острова Гаити на остров Кольба, был комбинированный вирус-носитель; и хотя он сам находился здесь всего два месяца, этого времени было вполне достаточно, чтобы вирус был занесен на Кольбу с группой налетчиков в мореходном каноэ. Испанцы, должно быть, подцепили этот вирус.

А могло быть и хуже. В общем-то безобидная болезнь могла изменить поведение индейцев. Среди них могли вспыхнуть кровопролитные схватки, настолько серьезные, что европейцы вынуждены были бы повернуть домой. Либо Колумб узнал нечто такое, что побудило его избрать другой маршрут, например, поплыть вокруг Гаити против часовой стрелки, вместо того чтобы двинуться, как было намечено, вдоль северного побережья.

Они знали, что вирус мог нарушить их планы, распространяясь быстрее и дальше, чем могли это сделать путешественники во времени. Однако это был один из главных и надежных факторов, на которых основывался их план. Что если только один из них смог пробиться в прошлое, и затем был сразу же убит? Но даже в этом случае вирусом должны были бы заразиться те, кто касался его тела в первые несколько часов. Если это было единственное изменение, которое они могли внести в прошлое, его было бы достаточно, чтобы уберечь индейцев от смерти во время эпидемий, занесенных из Европы.

Так что это хорошо, подумал Кемаль. Хорошо, что Колумб опаздывает, ибо это означает, что вирус делает свое дело. Мы уже изменили мир. Мы уже добились успеха.

Правда, это не казалось ему успехом. Он жил на пищевых концентратах, скрывался здесь на уединенном мысе, ждал, когда же, наконец, появятся паруса – и все это для того, чтобы совершить нечто большее, чем просто быть носителем исцеляющего вируса. На все воля Аллаха, он знал это, но, вместе с тем, он не был настолько богобоязненным, чтобы удержаться от желания прошептать пару слов Аллаху на ухо. Несколько вполне конкретных пожеланий.

Только на третий день он увидел парус. Немножко рано, в первой половине дня. В старом варианте истории Колумб должен был прибыть позже, и это стало причиной того, что “Санта-Мария” потерпела крушение, наскочив в темноте на подводные рифы. А теперь еще светло. Но даже если бы уже наступила темнота, ветры и подводные течения были бы иными. Значит, ему придется уничтожить все три корабля. Что еще хуже, без крушения “Санта-Марии” у “Ниньи” не было причин бросить якорь. Кемалю придется следовать за ними по берегу и выжидать подходящего случая. Если только он представится.

Если я потерплю неудачу, подумал Кемаль, то, может, повезет другим. Если Хунакпу удастся опередить тлакскаланов и создать империю сапотеков-тарасков, где отказались бы от человеческих жертвоприношений или свели их к минимуму, испанцам пришлось бы нелегко. Если Дико сейчас где-то в горах, может, ей удастся основать новую, прото-христианскую религию и, возможно, единую Карибскую империю, которая окажется для испанцев крепким орешком. Ведь, в конце концов, успехи испанцев определялись почти целиком неспособностью индейцев организовать серьезное сопротивление. Поэтому, если даже Колумбу удастся вернуться в Европу, история все равно будет не той.

Он шептал себе все эти ободряющие слова, но они горечью отдавались у него во рту. Если я потерплю неудачу, Америка потеряет пятьдесят лет, отпущенных ей на подготовку к приходу европейцев.

Два судна. Не три. Уже легче. Или нет? Поскольку история менялась, для него было бы лучше, если бы корабли Колумба оставались вместе. Пинсон увел “Пинту” от остальных судов точно так же, как это было в прежней истории. Но кто мог сейчас знать, не изменит ли Пинсон опять свое решение и не вернется ли назад на Гаити, чтобы присоединиться к Колумбу? На этот раз он может просто направиться на восток, первым прибыть в Испанию и приписать себе все заслуги Колумба в открытии новых земель.

Но здесь я бессилен, сказал себе Кемаль. “Пинта” либо вернется, либо нет. У меня на руках “Нинья” и “Санта-Мария”, и я должен позаботиться, чтобы, по крайней мере, они никогда не вернулись в Испанию.