Искупление Христофора Колумба - Кард Орсон Скотт - Страница 38

– Что вам уже известно? – спросил он. – Я не хочу отнимать у вас время, рассказывая о том, что вы уже знаете.

– Я знаю, что Мексиканская империя достигла расцвета в результате завоеваний Ауисотля… Он во многом способствовал установлению фактических границ Мезоамериканской империи. Завоеванные им земли находились так далеко, что Монтесуме II пришлось вновь завоевывать их, и все же они так и остались непокоренными.

– А вы знаете, чем были обусловлены эти границы?

– Проблемой перевозок, – ответила она. – Эти земли находились слишком далеко, и снабжение армии было сопряжено с большими трудностями. Самой крупной победой ацтекского оружия было покорение народа соконуско, жившего очень далеко от ацтеков, на Тихоокеанском побережье. И это удалось сделать только потому, что ацтеки не приносили в жертву людей из этого народа, а торговали с ним. Это был скорее союз, чем порабощение.

– Да, таковы были ограничения, связанные с расстояниями, – сказал Хунакпу. – А как насчет социальных и экономических ограничений?

Дико вдруг показалось, что ей устроили экзамен. Но он прав. Если он сначала проверит ее знания, то поймет, насколько глубоко и подробно можно знакомить ее с остальными материалами, новыми открытиями, которые, по его мнению, дадут ответ на главный вопрос: почему Вмешавшиеся поставили перед Колумбом задачу плыть на запад.

– С экономической точки зрения, распространенный в Мексике культ человеческих жертвоприношений давал результаты, совершенно обратные желаемым. Пока они продолжали покорять новые земли, они приводили с войны достаточно пленных для жертвоприношений, сохраняя тем самым на близлежащих территориях нужное количество рабочих рук для производства продуктов питания. Но как только они начали возвращаться с войны, приводя двадцать или тридцать пленных вместо двух или трех тысяч, перед ними встала дилемма. Если они будут брать для жертвоприношений людей из окружающих их территорию земель, уже покоренных ими, производство продуктов питания неизбежно снизится. Если же они не тронут этих людей, то им придется уменьшить количество жертвоприношений, а это означало меньше шансов на успех в боях и меньше милостей от государственного бога – как его там?

– Уицилопочтли – подсказал Хунакпу.

– Итак, они предпочли даже увеличить число жертвоприношений. Своего рода доказательство их веры. В результате производство продуктов питания упало, и наступил голод. А народ, которым они правили, хотя и исповедовал в сущности такую же религию, все больше и больше возмущался многочисленными жертвоприношениями, ибо в старые времена, до прихода мексиканцев с их культом Ватсил… Уитцил…

– Уицилопочтли.

– За один раз в жертву приносили всего несколько человек. Например, после ритуальной войны, и даже после обычной войны. И после игр в мяч. С приходом мексиканцев все изменилось, начались бесконечные жертвоприношения. Люди возненавидели это. Их семьи безжалостно разрушали, а поскольку в жертву приносилось так много людей, такая смерть уже больше не считалась почетной.

– А что характерно для самой мексиканской культуры?

– Государство процветало, потому что поощряло продвижение по социальной лестнице. Если ты отличился на войне, то поднимался на ступеньку выше. Торговцы могли купить себе место в благородном сословии. В общем, можно было добиться более высокого положения в обществе. Но все это закончилось сразу же после Ауисотля, когда Монтесума положил конец всякой возможности изменять свою классовую принадлежность с помощью денег. А многократные военные неудачи означали, что у тебя уже оставалось мало шансов подняться на ступеньку выше благодаря доблести в бою. Монтесума создал социально застывшее общество, и это было катастрофой, поскольку вся социальная и экономическая структура Мексики была основана на захвате новых территорий и социальной мобильности.

Хунакпу кивнул.

– Итак, – сказала Дико, – я правильно все изложила?

– Совершенно правильно, – ответил он.

– Но отсюда следует только один вывод: даже без появления Кортеса империя ацтеков развалилась бы в течение нескольких лет.

– В действительности, даже в течение нескольких месяцев, – поправил Хунакпу. – Наиболее ценным союзником Кортесу среди индейцев было племя тлакскаланов. Они были единственным племенем, которое уже сломало хребет военной машине мексиканцев. Ауисотль и Монтесума посылали против них армию за армией, а те так и не отдавали ни клочка своей земли. Это было унижением для мексиканцев, потому что Тлакскала находилась чуть к востоку от Теночтитлана и была полностью окружена мексиканской территорией. И все другие племена – и те, которые все еще сопротивлялись мексиканцам и те, кто уже был превращен в пыль под их правлением – начали видеть в Тлакскала надежду на спасение.

– Да, я читала вашу статью по этому вопросу.

– Это напоминает судьбу персидской империи после вторжения халдеев, – сказал Хунакпу. – Когда Мексика потерпела поражение, это не означало крушения всей имперской структуры. Тлакскаланы скорее всего вошли в страну и взяли власть в свои руки.

– Это один из возможных вариантов, – сказала Дико.

– Нет, – твердо возразил Хунакпу, – это единственно возможный результат. К этому все шло.

– Боюсь, что теперь придется перейти к вопросу доказательства, – сказала Дико. Он кивнул.

– Смотрите.

Хунакпу повернулся к Трусайту II и начал показывать короткие сцены. Он, явно, тщательно подготовился, потому что переход от одной сцены к другой происходил так же плавно, как в кино.

– Вот Чокла, – сказал он, и показал короткие клипы, где этот человек встречается с королем тлакскаланов, а затем с другими людьми, и уже в других ситуациях. Потом Хунакпу назвал имя еще одного посла тлакскаланов и показал, чем занимается тот.

Быстро появилась картинка. Тлакскаланы хорошо знали о волнениях как среди покоренных мексиканцами племен, так и среди купечества и воинов в самой Мексике. Мексика созрела и для государственного переворота, и для революции. Что бы ни произошло первым, за ним неизбежно последовало бы второе. Тлакскаланы встречались с руководителями каждой группы, заключали союзы, готовились.

– Тлакскаланы были готовы. Если бы появление Кортеса не расстроило их планы, они просочились бы на территорию Мексики и забрали в свои руки всю империю. Они подготовили все так, чтобы все важные для них племена, покоренные мексиканцами, восстали одновременно и всеми своими силами поддержали тлакскаланов, чья громкая слава завоевала их доверие. Одновременно они готовили переворот с целью свергнуть Монтесуму, что привело бы к распаду тройственного союза, когда Текскосо и Такуба покинули бы Теночтитлан и заключили бы новый союз с Тлакскаланами.

Да, – заметила Дико, – полагаю, здесь все ясно. Думаю, вы правы. Именно это они намеревались сделать.

– И это сработало бы, – сказал Хунакпу. – Поэтому все разговоры о том, что империя ацтеков была на грани распада, бессмысленны. Ее заменила бы новая, более сильная и жизнеспособная империя. И, как я хотел бы отметить, империя столь же изуверски преданная человеческим жертвоприношениям, как Мексика. Единственной разницей между ними было бы имя бога. Вместо Уицилопочтли тлакскаланы устраивали войны во имя Камаштли.

– Все это очень убедительно, – промолвила Дико, – но что это меняет? Тлакскаланы столкнулись бы с теми же трудностями, что и мексиканцы: трудности с перевозками, невозможность одновременно осуществлять программу массовых культовых убийств и вести интенсивное сельское хозяйство.

– Но тлакскаланы – это не мексиканцы, – возразил Хунакпу.

– Что вы хотите этим сказать?

– В своей отчаянной борьбе за выживание против безжалостного и могучего врага, борьбе, мог бы я добавить, которую никогда не вели мексиканцы, тлакскаланы отказались от фаталистического взгляда на историю, который еще до них погубил мексиканцев, тольтеков и майя. Тлакскаланы хотели перемен – и те уже были на пороге.

Рабочий день уже близился к концу, и вокруг них собрались другие сотрудники станции, чтобы познакомиться с материалами Хунакпу. Теперь Дико увидела, что Хунакпу уже перестал бояться, он оживился, говорил увлеченно. Она подумала, не отсюда ли берет начало миф о стоицизме индейцев – естественная реакция на страх у индейцев выглядит в глазах европейцев бесстрастностью.