Царское наследство - Жукова-Гладкова Мария - Страница 4

Еще олигарх заявил мне, что у него только одна вредная привычка – жениться. Других нет.

– Я не поняла: вы меня сватаете? – спросила я. – Так я старше вашей последней жены. Вы же каждый раз женитесь на более молодой.

– Нет, это я так, к слову. Просто сообщите как-нибудь читателям. А то обо мне почему-то пишут только дурное.

«А на самом деле вы весь такой белый и пушистый», – добавила я про себя, глядя на покрытые черным густым волосом руки олигарха.

Потом мы приступили к обсуждению дела, с которым я и пришла в гости к Доброчинскому. Он очень внимательно меня выслушал, бегло просмотрел распечатанные фотографии, пачку которых я приготовила специально для него и в дальнейшем оставила в доме.

– То есть ни с кем из русских высокопоставленных чиновников вы проблему пока не обсуждали? – уточнил у меня Борис Сигизмундович.

– Нет. Вначале мне хотелось поговорить с вами. Вы же понимаете, что, если не согласитесь участвовать в проекте, я обращусь к кому-то еще. Но я посчитала вариант с вашим участием самым перспективным – для всех заинтересованных сторон.

Доброчинский хмыкнул. Он сидел в задумчивости, глаза напоминали работающий компьютер – в них в эти минуты явно просчитывались все возможные варианты развития событий лично для него.

– Пятьдесят миллионов долларов – многовато, – наконец выдал он. – И в любом случае стопроцентной гарантии не будет. Как скоро я должен дать вам ответ?

– Чем раньше, тем лучше.

Борис Сигизмундович позвонил через два дня и сделал мне встречное предложение. Для оплаты коллекции мне придется искать кого-то другого, он же за свое возвращение в Россию готов пожертвовать государству Российская Федерация девять серебряных ведер, которые должны быть также выставлены в Эрмитаже вместе с коллекцией Ричарда – и, естественно, с табличкой, оповещающей граждан о том, что дар сделал Борис Сигизмундович, патриот России, много лет проживший в изгнании.

– А вам не кажется, что ведра и кресты – это несколько разные вещи? И они не очень согласуются друг с другом?

– Бонни, вы не знаете, о каких ведрах идет речь.

Я попросила объяснить, потому что в самом деле даже предположить не могла, какие ведра, пусть и серебряные, могут иметь такую большую ценность.

Оказалось, что это ведра времен Ивана Грозного, то есть примерно того же периода, что и кресты. Они использовались на царских пирах. Обычно на царском пиру было девять подач – три подачи вин, три – красных медов и три – белых медов. Целью было напоить гостей допьяна. Комплект из девяти ведер, конечно, не содержимое крестовой, но тоже имеет историческую ценность. Экскурсоводы перед ними смогут рассказывать об организации царских пиров. Может, в современной России кто-то организует производство подобных ведер и гостям будут наливать не из бутылки, не из штофчика, а из ведра. Многим русским гражданам должно понравиться. Доброчинский предложил мне поспрашивать граждан на улицах Санкт-Петербурга, а потом опубликовать ответы в «Зарубежном репортере».

– Я могу спросить, откуда у вас эти ведра?

– Купил по случаю, – ответил Доброчинский.

«Валялись в кладовке за ненадобностью, а теперь патриот России о них вспомнил», – подумала я.

Борис Сигизмундович добавил, что также готов организовать доставку крестов и ведер в Россию – вместе с собственной персоной. Все организационные расходы он возьмет на себя.

Это было уже конкретное предложение, с которым я могла обращаться к русским чиновникам.

Следующим этапом моей работы был выход на высокопоставленных русских чиновников. Среди моих знакомых есть русские нефтяные короли, к которым я и обратилась.

Первым в моем списке был Павел Прокофьевич Криворогов, отец моей русской подруги Аньки, с которой мы вместе учились в элитной швейцарской школе для девочек. Павел Прокофьевич много раз меня консультировал, всегда готов ответить на вопросы по России и русским, и я всегда в Петербурге останавливаюсь в его доме.

Анька была старшей и любимой дочерью малого нефтяного короля, который уже успел обзавестись четырнадцатью детьми и был женат пять раз. Анька недавно вышла замуж за журналиста и, по крайней мере, от несчастной любви не страдала, что было для нее обычным делом. Однако страдала от диетической депрессии, хотя ее муж постоянно говорил ей, что любит пухленьких женщин и Ане совершенно не надо худеть. Но Анька все равно продолжала ограничивать себя в еде и из-за этих ограничительных диет пребывала в постоянном стрессе. В общем, Анька боролась с лишним весом, муж боролся с ее диетами. Уже за одно это я готова была его уважать. Может, он на самом деле ее любит и женился не только из-за того, что она дочь Криворогова? Пока я не знала точного ответа на этот вопрос. Хотя ведь одно другому не мешает. Но в этой истории Анька не будет играть никакой роли, поскольку ей сейчас не до приключений. Она наслаждается тихой семейной жизнью[1].

Я позвонила Павлу Прокофьевичу и изложила суть дела. При упоминании фамилии Доброчинского нефтяной король начал посмеиваться. В России многие граждане с интересом ждут, что олигарх-диссидент придумает новенького.

Павел Прокофьевич обещал поговорить со своим шефом, с которым я тоже была знакома, правда, не так хорошо, как с Кривороговым, и не могла запросто набрать номер и изложить проблему.

Но большой нефтяной король позвонил сам. Как я поняла, он не упускал возможности оказать какое-то содействие крупным московским чиновникам, переехавшим в столицу из Питера, и таким образом напомнить о себе, любимом. Он обещал организовать мне встречу с кем-то в Москве, правда, рекомендовал сразу же приезжать вместе с дядей Ричардом и просил не забыть упомянуть его фамилию в моих репортажах.

Нефтяник слово сдержал и организовал мне встречу с Очень Большим Чиновником, чего я, признаться, никак не ожидала.

Очень Большой Чиновник общался со мной и дядей Ричардом недолго, но в том кабинете, который часто показывают в программах новостей. Он явно подготовился к нашей встрече (или просто помощники хорошо поработали). Очень Большой Чиновник ввернул несколько слов про Чечню и мои репортажи оттуда, за которыми он, оказывается, в свое время внимательно следил, и высказал уверенность в моем объективном освещении процесса передачи ценностей России. Он также сообщил нам, что деньги согласились пожертвовать олигархи (которые хотят оставаться олигархами и дальше) и процесс упаковки коллекции в присутствии представителей государства Российского и дяди Ричарда начнется только после того, как вся требуемая сумма поступит на счета дяди Ричарда. Никаких торгов из-за суммы не было. Да и что торговаться? Не государство же платит! А олигархи, желающие оставаться олигархами, выложат столько, сколько сказано, как миленькие. Доставку и охрану обеспечит Борис Сигизмундович Доброчинский, который за свой дар (пустые ведра) и эту организацию получит прощение. Чего ж не простить, раз покаялся, да и срок давности по большинству прегрешений давно истек. Тем более в России от него может быть кое-какая польза. Я, признаться, даже не догадывалась, какая польза может быть от Доброчинского государству (любому), но спрашивать не стала.

В конце аудиенции мне было предложено с этой минуты контактировать с неким Петром Ильичом в Петербурге, который будет контролировать процесс приема даров русской стороной. Помощник тут же вручил мне визитку со всеми координатами чиновника. На прощание Очень Большой Чиновник заявил, что на открытие таблички с указанием дарителя приедет лично и надеется во время этого процесса снова увидеться со мной и дядей Ричардом, только теперь в Петербурге.

Глава 4

Во время командировок в Петербург я иногда не успеваю встретиться со всеми своими русскими знакомыми, которые там проживают. Однако есть люди, с которыми я стараюсь встретиться обязательно. Это, например, Клавдия Степановна, дама младшего пенсионного возраста, очень активная и энергичная, с которой нас неоднократно сталкивала жизнь. Рост Клавдии Степановны под метр восемьдесят, она не худая и не полная, светлые волосы обычно укладывает в кичку, красит только губы. Ее нельзя не заметить, но не из-за роста, а из-за кипучей активности. У Клавдии Степановны имеется один предрассудок – она считает, что все женщины обязательно должны побывать замужем, хотя бы один раз, хотя бы на один день, а потом уже можно жить спокойно. С теми, кто не побывал, она постоянно проводит воспитательную работу. Я подобному «воспитанию» не поддаюсь, а Клавдия Степановна не прекращает усилий. Это – единственное, что меня достает в общении с ней. Но я предпочту оказаться в экстремальной ситуации именно с этой русской дамой, хотя даже на краю гибели придется терпеть все ее наставления в плане замужества (или пропускать их мимо ушей, что обычно и делаю). На нее на самом деле можно положиться.