Принц с опасной родословной - Жукова-Гладкова Мария - Страница 4

– Сука, – пробурчал Иван Захарович себе под нос. Но в камеру улыбался, излучая благодушие.

– Это я вырежу, – также тихо ответила я.

– Ладно, все, на сегодня хватит, – объявил Сухоруков. – Пашка, выключай свою машину. Юля, сама знаешь, что монтировать. Вечером посмотрю – позвоню. И гляди у меня! – Сухоруков погрозил мне пальцем как проштрафившейся семикласснице. Всем своим видом я изобразила готовность следовать указаниям покровителя.

– Сам такой, – сказала я и отвернулась. При всем честном народе напоминать Сухорукову о Сереге не хотелось.

А вообще, у него в камере есть телевизор, и он сегодня увидит это интервью. Но почему мне больше не дают с ним свиданий? Или это опять распоряжение Сухорукова? Почему дело не сдвигается с мертвой точки? Словно о моем мужчине все забыли…

Не пора ли мне встретиться со следователем, которого мне, кстати, пока не довелось ни разу увидеть. Или он специально от меня скрывается? Фамилию-то я знаю от своего знакомого опера Андрюши, регулярно поставляющего мне информацию для репортажей, правда, также использующего меня в качестве бесплатного такси. Но за все надо платить, верно?

В общем, решено. Следака найду. Выслежу. Тем более я знаю, сколько он хотел получить с Сереги за оправдательный приговор… Но почему-то отказался. Просто так от двадцати тысяч долларов не отказываются. Должны быть очень веские основания. И я их выясню. И предложу больше. К тому же теперь деньги у меня есть. Все из тех же злосчастных двух миллионов, в покушении на которые Серегу подозревал Иван Захарович.

Историю любви Смирновой и Сергея Татаринова он узнал в камере. Личная жизнь этой стервы его раньше нисколько не интересовала, сейчас она его, правда, тоже не интересовала, но нельзя было про нее не узнать, когда это обсуждали все сокамерники. В особенности перед выходом в эфир «Криминальной хроники».

Смирнова брала интервью у этого мецената хренова, который теперь мост решил строить. Правда, все сокамерники восприняли идею на ура: Сухоруков о людях думает, видите ли.

Если бы они знали Сухорукова так же хорошо, как он…

Он впервые увидел его рожу на стенде крутых. В каком году это было? В советские времена в колониях всегда устанавливали стенды – ударников лагерного производства и склонных к побегу. Появиться в ряду ударников считалось западло, а вот среди склонных к побегу… Это были герои. Это было почетно. На тех, кто удостоился висеть на стенде крутых, смотрели с восхищением.

И Сухорукову это восхищение пришлось по душе. Вон как старается. Чтоб теперь весь пятимиллионный город им восхищался и гордился.

Он узнал также, что вначале народ пари заключал: свернет Сухоруков Юленьке шею или не свернет за ее активность. Или хотя бы приложит отеческую руку к челюсти. Испортит товарный вид, так сказать. Те, кто считал, что свернет шею, продули. Правда, те, кто считал, что не свернет, тоже не могли предположить, что он ее своим пресс-атташе сделает. Ишь какие слова народ выучил! Один сокамерник даже высказался, что Юлечкино лицо, мол, – это народное достояние. Не лицо у нее, а наглая, стервозная журналистская морда, – хотел поправить он, но сдержался. Ему вообще хотелось охарактеризовать Юлечку одним кратким словом, известным русскому человеку с детства. Понятным всем, лаконичным и объясняющим суть Юлечкиной натуры – независимо от того, с кем она там сейчас спит и спит ли вообще.

– Может, она так освобождение своего мужика отрабатывает? – высказывались предположения. Но были и другие мнения: Иван Захарович – человек, умудренный богатым жизненным опытом, решил, что лучше со Смирновой дружить, от нее пользы много, если она на тебя работает, и вреда, если не на тебя. И еще он понял из разговоров: эта стерва никого и ничего не боится.

А если?..

Что ей нужно? Освобождение ее мужика. За это она, пожалуй, пойдет на многое. На все. Может, ему тоже начать ее использовать? Пусть стерва, пусть дрянь, но дело-то – превыше всего. Только нужно хорошо подумать, как именно использовать…

Глава 2

Сан Саныча – так звали следователя, ведущего (вернее, в последнее время забросившего) Серегино дело, – я ждала у места его постоянной работы, притаившись в своей «шестерке» не первой молодости. Оделась поскромнее, нацепила черные очки и светлый парик – вот она, обратная сторона известности. На улицу теперь со своей рожей не выйдешь, чтобы не задали какого-нибудь идиотского вопроса. Правда, чаще всего людей интересует, сколько я получаю.

Мой знакомый опер Андрюша описал Сан Саныча довольно точно – я сразу его узнала, как только увидела. Вид у него был такой, словно его только что пыльным мешком по башке стукнули. Слегка сутулящийся очкарик лет пятидесяти на вид, в помятом костюме, выглядывающем из-под турецкой куртки из грубой кожи, брюки сзади забрызганы грязью (хотя на улице сухо), ботинки давно не чищены… На лице и шее – несколько порезов от бритвы. Как выяснилось в дальнейшем, он наносит их себе регулярно по утрам, когда супруга заглядывает в ванную с советами, какими трупами ему заниматься и как проводить следственные эксперименты. Я хотела посоветовать воздействовать на супругу самоперерезанием горла (конечно, только верхнего слоя кожи – чтоб просто кровушку пустить), но сдержалась, вовремя поняв, как Сан Саныча достали женские советы.

И этот хмырь хотел двадцать тысяч баксов? Куда он деньги девает? Или ему никто не дает? В первый раз решил хапнуть, а ему раз – и по лапкам. Ничего, я дам – только бы с Сереги сняли все обвинения.

Я закрыла машину и тронулась вслед за Сан Санычем. Он, судя по всему, направлялся к метро. Когда мы немного отошли от здания, где Сан Саныч трудился на благо государства, я догнала его и дотронулась до локтя. Следователь подпрыгнул как ужаленный, в ужасе уставился на меня, потом стал озираться по сторонам, не заметил ничего опасного для себя (народ вообще не обращал на нас никакого внимания) и вновь вылупился на меня.

– Вы кто? – спросил почти шепотом.

– Смирнова. Юлия Владиславовна.

Я приподняла парик, взглянула на Сан Саныча поверх очков и, подражая Владимиру Ильичу, сказала:

– Конспигация, батенька, конспигация.

Сан Саныч посмотрел на меня так, будто я сказала, что являюсь внебрачной дочерью Бен Ладена или – еще хуже – родственницей Моники Левински, и попросил документ, удостоверяющий личность. Я с обворожительной улыбкой заметила, что в наше время подлинность документа совсем не гарантирует подлинность предъявляющего, но моя физиономия, регулярно появляющаяся на телеэкране, должна послужить для следователя удостоверением личности. Он кисло улыбнулся – я разрядила обстановку, – успокоился, потом кивнул и уточнил:

– Вы одна?

– Как видите.

«Или у него в глазах двоится?» – добавила про себя. Судя по виду, Сан Саныч, как и оператор Пашка, дружбу с зеленым змием водил и, похоже, встречался с ним вчера. Оказалось, он как раз направлялся на встречу с ним и сегодня – в ближайший пивбар, куда предложил сходить и мне.

– Я за рулем и вообще практически не пью, но компанию вам составлю и даже угощу пивом.

– Нет-нет, что вы, Юлия Владиславовна, – запротестовал Сан Саныч. – Так нельзя… Я не могу допустить, чтобы за меня платила женщина.

Услышав эту фразу, я посмотрела на него повнимательнее. Этот человек вымогал у Сереги двадцать тысяч долларов? Или он передо мною ваньку валяет? Ладно, посмотрим.

Я подхватила Сан Саныча под руку, но прогуляться по улице как шерочка с машерочкой нам не удалось: Сан Саныч отдернул руку, словно я его ошпарила.

– Что с вами? – спросила я.

– Я не могу ходить с вами под ручку, – молвил Сан Саныч, держась от меня на пионерском расстоянии.

– Вы никак решили, что я вас домогаюсь?

– Нет-нет, что вы, Юлия Владиславовна! Бог с вами! Мне-то уж как никому другому известно, что вам, кроме Сергея Ивановича, никто не нужен и… Вы ведь из-за него пришли?