Клуб заграничных мужей - Жукова-Гладкова Мария - Страница 22

– Звонить будем или дальше пойдем? – шепотом спросила Верка.

– Давай уж с самого начала, – ответила я после секундного размышления. – Чего тянуть-то?

Я позвонила в ближайшую к лестнице дверь. Звонок гулко отдавался в глубине квартиры, никаких шагов не послышалось. Подождав с минуту и позвонив еще разок, мы решили попытать счастья с другой дверью – и добились точно такого же успеха, то есть никакого.

Я предложила идти выше.

На втором этаже нам повезло больше: дверь открыл дед (может, он и не дед, но так выглядел), оглядел нас осоловевшими глазами, потом сам у себя спросил, троится у него в глазах или нас в самом деле трое. Судя по блаженному выражению лица, он был верным поклонником святого зеленого змия. Верка, забыв о том, как она сейчас выглядит и что перед нею не клиент, изобразила профессиональную улыбку и поинтересовалась, не пригласит ли нас котик в гости. Качаясь, несмотря на то что он держался двумя руками о дверной косяк, мужик опять спросил себя, не «белочка» ли к нему пожаловала.

– Мам, о чем это он? – прошептал мне в ухо Сашка.

– Наверное, о белой горячке, – ответила я, как раз задумавшись о различных образах упомянутой дамы. Надо будет с братцем поговорить на эту тему, провести, так сказать, воспитательную работу, а то, судя по количеству потребляемого пива, она и к нему должна скоро пожаловать. Надеюсь, конечно, что не в моем и не в Веркином облике. Хотя братец, наверное, предпочтет в подружкином.

Верке, самой нетерпеливой из нас, надоело стоять в дверях, она легким движением руки мужика подвинула, одновременно его подхватив, чтобы не упал, оторвавшись от косяка, и мы все проследовали в квартиру, хотя, признаться, назвать это стойбище таким словом язык не поворачивался.

Квартира состояла из трех комнат. В коридоре стояли какие-то баулы и полосатые «челночные» сумки, ими же была полностью забита одна комната и часть второй. В третьей комнате жил встретивший нас хозяин квартиры – или кто он там был. Спал он на продавленном диване, без постельного белья. В комнате также имелись стол, колченогие стулья в количестве шести штук, шкаф, комод, вешалка. Кругом было полно пустых бутылок: из-под дешевого портвейна, водки, а также маленьких бутылочек из-под медицинского спирта. Почему-то хозяин их не сдавал, хотя, судя по его уровню жизни, мог бы получить целое состояние.

Верка провела мужика к дивану и уложила, сама села на краешек.

– Белочка, какая ты красивая! – сказал мужик, глядя на Верку.

– Я знаю, – ответила подружка, никогда не страдавшая комплексом неполноценности.

Я тем временем отправилась на исследование квартиры на пару с сыном. Заглянув в тюки и сумки, мы обнаружили гору ширпотреба (китайского, турецкого или еще какого, сказать не могу: не специалист).

Но, значит, здесь кто-то живет? Или использует квартиру как склад, что наиболее вероятно? С другой стороны, как не боятся оставлять это добро (а ведь для кого-то оно определенно имеет ценность) с таким «охранником»? Ведь пропить может, впустить кого угодно, кто украдет или спалит товар.

Я решила, что мы должны каким-то образом привести мужика в чувство и допросить, так как пока никаких других живых душ поблизости не обнаружилось. Мы с Сашкой вернулись в комнату, где он жил. Когда Верка на меня глянула, я пожала плечами, взяла стул и пододвинула к диванчику. Сашка последовал моему примеру.

– Как тебя зовут? – спросила я у мужика.

Он представился Николаем, Васильевичем по батюшке.

– И что, Николай свет Васильевич, один тут живешь? – поинтересовалась я. – Али соседи имеются?

Из сумбурного рассказа Николая Васильевича мы выяснили, что раньше в квартире народу было много, целых три семьи, всех жильцов перечислить он не мог, да и они для нас значения не имели. Потом некие Никифоровна и Сашка-химик получили отдельные квартиры. У Николая Васильевича умерла мать, с которой он проживал в одной комнате, а в двух других поменялось по нескольку жильцов. Я затрудняюсь сказать, за какой период времени, да и сам Николай Васильевич, пожалуй, воспринимал его несколько своеобразно. Хотя ведь оно вроде бы – категория относительная?

Он четко помнил, что последними его соседями оказались то ли молдаване, то ли цыгане, точно он определить не мог, а они ему паспортов, конечно, не показывали. Они и натащили в квартиру этих тюков, а потом сами исчезли.

– И давно? – уточнила я.

Николай Васильевич ничего вразумительного сказать не мог, но заявил, что «снег еще лежал». Он соседей ждал-ждал, потом стал потихонечку совать нос с тюки с барахлом и им приторговывать. На то и живет. Но каждый день ожидает возвращения соседей. Боится торговать, но что делать: есть-пить надо.

Выяснив про соседей по квартире, мы решили поинтересоваться у хозяина, кто обитает в подъезде. Николай Васильевич сообщил, что почти все квартиры в доме пустуют, кое-какие, правда, скупили неизвестные лица и делают там ремонт. Николай Васильевич даже свои услуги предлагал, но от них отказались. К нему в квартиру приходили, тут все осматривали, про тюки спрашивали и про хозяев. Тем посетителям Николай Васильевич ответил, что хозяева появляются только ближе к ночи.

– А нам почему по-другому сказал? – уточнила Верка.

– Ну разве можно тебе врать, Белочка? – выпучил на подружку глаза мужик. – Ты же и так все знаешь.

После еще пары минут общения я стала с удивлением понимать, что хозяин нас с Сашкой вроде бы не видит и не понимает, что в комнате присутствуют трое посторонних. Или Белочка была одна в трех лицах, главное – Веркино, с ним мужик и общался.

А те, кто спрашивал Николая Васильевича про соседей, ему не понравились. Белочка же ему очень даже нравится. Он ее раньше представлял страшной старухой.

– Не с косой случайно? – уточнила Верка.

– Не-е-е, Белочка, с косой другая, к ней мне еще рано, – погрозил Верке пальцем мужик.

В результате дальнейшего обсуждения, постоянно прерываемого отступлениями о костлявой, «белочке» и не относящихся к делу вещах, мы выяснили, что не только в доме Николая Васильевича, но и во всех других, составляющих неровный прямоугольник, старых жильцов почти не осталось. Он смог перечислить всех. Судя по называемым кликухам, они были приятелями Николая Васильевича и ходили друг к другу в гости с гостинцами в виде дешевой водки. Но большинство квартир или пустует, или ремонтируется, или там живут какие-то новые люди, со старыми жильцами не общающиеся.

– А в центральной «точке» что? – спросила Верка.

– А шут их знает, – ответил Николай Васильевич.

– Но кто-то там есть?

Мужик глубоко задумался, потом заявил, что голоса иногда слышатся. Судя по состоянию нашего нового знакомого, чего-то подобного и следовало ожидать. Мы с Веркой и Сашкой переглянулись, а потом я уточнила, какие именно.

Николай Васильевич опять задумался, а потом ответил, что там, наверное, поселились ангелы. Именно к такому выводу они пришли с Зинкой из второго подъезда и Михалычем из третьего, когда вместе «давили» пузырь. Из недр «точки» раздавалось пение.

– Ангелы ж поют вроде? А у нас тут петь некому.

После еще нескольких минут глубоких размышлений Николай Васильевич шепотом сообщил, что в «точку» также иностранцы заходят. Он сам лично видел и даже с одним разговаривал. Я тут же поинтересовалась, на каком языке. Николай Васильевич пояснил, что он обратился к мужикам, стоящим недалеко от арки, с просьбой закурить, один с сильным акцентом по-русски ответил: «Не понимаю». Остальные по-идиотски улыбались. Тогда Николай Васильевич жестами показал, что ему требуется, и ему презентовали открытую пачку сигарет, на которой было все написано по-иностранному и Минздрав ни о чем не предупреждал, даже о том, что лечить нечем. Табак оказался крепким, гораздо крепче того, к которому привык Николай Васильевич.

Пытали мы Николая Васильевича часа полтора, умаялись, но, признаться, толком ничего не выяснили. То есть полученная информация не приближала нас к разгадке тайны Святого Дона Жуана.