Запоздавшее возмездие или Русская сага - Карасик Аркадий - Страница 4

Все понятно — у соседей идет очередная разборка. Глава семьи, по пьянке, решил, что его мало уважают, вот и вознамерился показать свою власть! Пьяная вдребезги его половина немедленно встала на защиту дочери. Как бы схватка не кончилась кровью.

Романов торопливо отпер замки, распахнул дверь. Мимо него мышкой, удирающей от разьяренного кота, скользнула растрепанная девушка. Затаилась за его спиной, орошая ее обильными слезами.

Появление соседа еще больше взьярило Степана. Он ударил ногой жену, цепляющуюся за его грязную рубашку. С такой силой, что та свалилась на плиточный пол площадки. Заревел быком-производителем.

— Защитника нашла, сука? Поганый мент, думаешь, не знаю, что ты пользуешь несовершенолетнюю? Вот возьму и наведу обоим кранты — ни один прокурор не осудит.

— Не трожь доченьку! — снова вцепилась в подол мужней рубашки подскочившая женщина. — Не трожь!

Привычно перехватив руку соседа, Роман резко крутнул ее. Молоток выпал. Степан захрипел, закашлялся.

— Не бей мужа, мент! — тут же завизжала его супруга и собутыльница. — Степушка, врежь ему по круглым!

Не отпуская, прижатого к стене, хрипящего Степана, Романов ногой невежливо подтолкнул к нему жену. Дарья перестала плакать и теперь весело хихикала.

— Учтите, соседи, еще один такой скандальчик — будете любоваться на небо в крупную клетку. Надеюсь поняли, — для наглядности он пошевелил заведенной за спину Степановой рукой. Тот охнул от боли, торопливо что-то забормотал. — Значит, порешили? И чтоб — мир и тишина, понятно?

Укрощенные супруги дружно закивали, что-то забормотали. Дочь продолжала хихикать.

Романов не слышал извинений и обещаний больше не пить и не скандалить. Неожиданно он вспомнил, где видел человека, похожего на Сидякина, и женщину, напоминающую Видову. На дедовой фотокарточке.

Пришлось вернуться в квартиру и в обществе любопытной Дашки разворошить пухлую сумку с архивом деда. Сотни писем, аккуратно упакованные в пачки, перевязанные резиночками. Какие-то счета квартирной платы. Несколько альбомов с фотокарточками. Большие конверты, тоже набитые снимками.

Многочисленные наследники офицера-фронтовика равнодушно отказались от архива, а в музей Роман его не отдал — посчитал оскорбительным для памяти деда.

Через сорок минут на столе перед Романом — изображение трех мужчин в военной форме и девушки с грустными глазами. На обороте четыре фамилии: Семен Видов, Николай Романов, Прохор Сидякин и Клавдия Терещенко. В дополнение к старой фотокарточке — несколько аккуратно упакованных свертков. Письма. На каждом — выписанная четким дедовым почерком, фамилия адресата.

— Отправляйся домой! — приказал он девчонке. — Не бойся, больше бить не станут — побоятся.

— Отец никого не боится! — с детской похвальбой выпалила Дашка. — Дучше я побуду у вас.

Читать дедовы письма при соседке не хотелось, но другого выхода не было. Не выгонять же ее силой?

— Тогда сядь на диван, возьми какую-нибудь книжку и — ни звука! Дашка так и поступила. Сидела с раскрытой книгой на сжатых коленях, но смотрела не в нее — на Романова. А он забыл об ожидающем его в офисе компаньоне, о непонятных заказчиках, о странном совпадении, вообще обо всем, всматривался в лица фронтовиков. Гордые черты лица капитана, выпирающий подбородок старшины, грустные, задумчивые глаза женщины…

Насмотревшись, детектив прислонил фотокарточку к графину с водой, вскрыл первую пачку и углубился в чтение. То и дело вглядывался в фото, будто сверял прочитанное с изображенными людьми, спрашивал — о них ли идет речь или это надуманно?

Глава 2

"… Отвечаю на ваше письмо. Действительно, в сорок первом году я командовал дивизионным «смершем».

Расшифровываю: Смерть шпионам. Мы тщательно расследовали бомбежку колонны стрелкового батальона, в том числе, гибель командира батальона капитана Видова. Были допрошены два десятка бойцов и младших командиров. Найти убийцу комбата не удалось…"

Подпись неразборчива.

Война перепахала степь. Там где раньше — красочныя россыпь цветов и колосящиеся нивы, — воронки, полузасыпанные траншеи, траурные надгробья обгоревших дымовых труб. По пыльным дорогам ползут военные грузовики с прицепленными пушками, танки, повозки, запряженные усталыми лошадьми, по обочинам, стараясь не мешать технике, пылит пехота.

Обычная картинка военной поры.

Старший лейтенант Романов вылез из кабины грузовика, поблагодарил водителя и захромал к единственному в деревне целому дому, перед которым стоял автоматчик. Рано все же покинул он госпиталь, не послушался совета врачей — подлечить раненную ногу, не торопиться. Вот и приходится хромать, на подобии инвалида с протезом.

Деревенская изба под соломенной крышей — штаб части. Об этом говорят несколько подседланных коней, торопливо курящие на крыльце писаря и ординарцы, выглядывающая из окошка девица в военной форме — машинистка либо телефонистка.

Автоматчик окинул взглядом подошедшего командира. Выгоревшая, заштопаная гимнастерка, поношенные галифе, стоптанные сапоги, на плечах старлейские погоны — крылышками. Прихрамывает. Сразу видно — свой брат, фронтовик! Поэтому часовой не стал требовать пред"явления документов, словесного пароля.

— Штаб батальона? — спросил старший лейтенант, поправляя на спине защитного цвета котомку.

— Так точно, — лениво ответил автоматчик, не козыряя и не принимая стойки смирно. — Начштаба капитан Нечитайло — там, под деревом.

Ну, что ж, ничего страшного, придется докладывать не комбату — первому его заместителю. Правда, по отзывам полковых штабников капитан Видов — вредная личность, не признает авторитет высоких армейских чинов. Режет правду-матку прямо в глаза, поэтому и дослужился только до комбата, не вырос выше капитана. Не дай Бог, обидит его поступок нового ротного.

Но выхода не было. Огладив гимнастерку, привычно поправив ремень, ротный направился к развесистой яблоньке.

— Товарищ капитан, старший лейтенант Романов прибыл для дальнейшего прохождения службы!

Все, как положено. — стойка «смирно», живот втянут, грудь колесом, рука вскинута к краю пилотки, пятки — вместе, носки — врозь. Направление выложено на стол.

— Не тянись, старлей, — начштаба бегло прочитал поданные бумаги и продолжил няньчить перевязанную руку. — Выше не вырастешь…. Все знаю, из штаба полка звонили. На прошлой неделе во время артобстрела погиб комроты-три, Васька Клешнев. Жалко, отличный был командир и вообще классный парень! Меня вот тоже зацепило осколком… Примешь клешневскую роту. Присаживайся, писарь отправился в подразделения. Вернется — отдашь предписание. Попей молочка — свежее, парное.

Посчитав информацию исчерпанной, Нечитайло запил ее несколькими глотками и продолжил укачивание раненной руки.

— Жмут фашисты?

— Так жмут, что сок течет. Но и мы не лыком шиты, на прошлой неделе целую роту расколошматили, десятерых — в плен, остальным — царство небесное. А ты где воевал?

— В соседней дивизии. Хотел вернуться из госпиталя туда — начальство решило по другому, — разоткровеничался Романов, не решаясь сесть и тем самым потревожить раненную ногу. — Обидно.

— Начальство для того и существует, чтобы тасовать и перетасовывать, — пофилософствовал начштаба. — Почему стоишь, ног не бережешь? Завтра на марше им достанется.

— Мне бы доложиться командиру, — нерешительно протянул Романов, усаживаясь на лавочку и поудобней пристраивая больную ногу.

— Вечный комбат… прости, капитан Видов уехал в штаб полка. Оттуда рванет по ротам. Завтра по утрянке выходим на передовую. Успеешь познакомиться на марше… Только учти, Романов, у капитана… как бы это выразиться… сложный характер. Не вздумай обижаться или оправдываться — не любит… Впрочем, сам разберешься, не маленький.

— За что его назвали «вечным комбатом»? Старый, что ли?

Нечитайло пожал плечами. Поморщился. Наверно, резкое движение отозвалось в ране.