Запоздавшее возмездие или Русская сага - Карасик Аркадий - Страница 28

Так или иначе, но сомнения Сидякина улеглись и он продолжал корпеть за своим, перегруженным бумагами, рабочим столом.

Мать не могла нарадоваться на сына. Не пьет, не матерится, всегда в работе: то в сльсовете, то — по хозяйству. Одно только мучает женщину. Почему Прошка избегает вечеринок, почему у него, как у любого взрослого парня, нет зазнобы?

— Назар, когда ты в молодости поимел первую бабу?

Сидякин от неожиданного вопроса поперхнулся табаком-горлодером, долго кашлял, отмахиваясь то ли от густого табачного дыма, то ли от дурацких вопросов глупой жены.

— Чегой ты вспомнила? — наконец, выдавил он из себя. — Аль ревновать по старости приспичило?… Дай Бог память, первой я подмял здоровенную батрачку из барского поместья. Пондравилось…

— Сколько годков тады тебе было? — постаралась зачем-то уточнить в"едливая супруга. — Небось, осьмнадцать?

— Шашнадцать, навроде, … К чему ты разговор затеяла?

Женщина присела на лежанку. Склонившись к мужу, горячо зашептала.

— Прошка-то наш — будто монах, прости меня Господи. Девки мимо ходют

— прямь конфетки, што в грудях, што в бедрах — одно волнение. А молодой парень — за осьмнадцать уже, знай читает какие книжки, либо навоз лопатит. Рази это нормально? Уж не приключилась ли с Прошенькой какая болесть?

— Приключилась! — хохотнул Сидякин. — Двумя руками согнуть не может. Вот что, баба, сходи лучше к Феньке, та присоветует. А ежели получит кусок сальца да пяток яиц — исделает. Енто лучше, чем доставать занятого мужика.

Неизвестно, чем был занят Сидякин, но совет подал он хороший. Все в деревне знают, что Фенька — на все руки: самогончиком приторговывает, наговоры совершает, согрешивших баб потрошит, мужикам в такой малости, как женская ласка, не отказывает.

Утром, едва Прохор ушел на работу, мать побежала к Феньке. В узелке, как и советовал муж, — кусок сала, каравай хлеба и пяток куриных яиц. За стоящую услугу — малая плата, но за один разъединственный совет — вполне достаточная.

Фенька еще отсыпалась после нелгкой ночи. На пороге хаты — мужские чоботы, оставленные в спешке очередным «клиентом». Узнав о чем идет речь, Фенька сдержанно похихикала. Надо же, семнадцать лет, самое, можно сказать, время и вдруг — неустойка.

— Знакомо дело. Треба раскупорить парня.

— Как это раскупорить? — насторожилась «заказчица». — Резать, что ли?

Фенька вволю посмеялась, Успокоившись, жестами показала, что она собирается делать с Прохором.

За «раскупорку» мастерица запросила непомерную сумму. Такие деньги у инвалида-пенсионера никогда не водились. После долгих и горячих торгов бабы сговорились на малом — второй кусок сальца и дюжину яиц. А когда по осени забьют боровка, принести окорочек…

В субботу хозяйка жарко натопила баньку. Первой испробовала ее — понравилось. Муж любит пар, да и сын тоже не отказывается. Выскочила на огород простоволосая, разрумянившаяся. Но особо заниматься собой нет времени. Подбросила в печурку несколько чурбачков и побежала в избу. Вдвоем с соседом, дружком обезножившего Сидякина, вынесли инвалида из избы и погрузили в специально приспособленную тележку. Женщина впряглась в небольшие оглобельки, поволокла ее в конец огорода.

Когда муж был раздет догола и усажен на полок, немного передохнула. Потом скинула долгополую рубаху и принялась работать веником. В основном

— по больным ногам. Вдруг березовое изделие оживит их, заставит шевелиться?

Назар блаженно похрюкивал. Игриво ухватил грудь жены, удивился.

— Надо ж, стольких нарожала, а все еще — в силах. Приляг рядком, потолкуем ладком.

В супружеской постели — другое дело, там правит непреодолимое мужское требование. А в баньке — стыдобушка!

Женщина высвободила зажатую в клешне мужа грудь. Миролюбиво пристыдила охальника.

— Охолонь, Назарушка. Или еще одного пацаненка захотелось. Дак уже исделанных поднимать надоть.

То ли Сидякин усовестился, то ли вспомнил о том, что он уже не добытчик — живет семья на скудную пенсию и малое жалованье сына, но приставать к бабе все-таки перестал.

Обмыв мужа, натянув на него чистые исподники и рубаху, хозяйка снова призвала на помощь безотказного соседа. В результате инвалид был перебазирован в избу на свою, осточертевшую, лежанку. Подкинув в банную печурку еще одну порцию дровишек, заботливая мать накормила младенца, переоделась и села на лавчонку возле ворот — ожидать запаздывающего сына.

Наконец, в конце улицы появился Прохор. Рядом с ним семенила бабка Фекла, угодливо заглядывала в лицо секретарю сельсовета, просительно тыкала искривленным пальцем в какую-то бумажку.

Начальство, с гордостью подумала мать. Вот оженить бы парня, поняньчить внучат, порадоваться.

— Прошенька, банька готова, чистое бельишко, полотенце. Попаришься — повечеряем. Отец ждет, не дождется.

— Спасибо, маманя, я мигом…

Прошка забрался в крохотный предбанник, сбросил с себя одежонку и с наслаждением окунулся в банное блаженство. Растирался жесткой мочалкой, охлестывался березовым веником. Время от времени плескал на раскаленные камни кваском.

Когда стукнула дверь в предбаннике, не удивился. Мать что-нибудь позабыла, или поставила на лавку ковш с домашней бражкой.

Но это была не мать. В парную вошла крутобедрая, с пышной грудью и с новым веником в руке голая женщина. Фенька.

— Ложись, младешенек, попарю, — улыбчиво попросила она. — Самому, небось, несподручно.

— Сподручно, тетя Феня, — загораживая низ живота веником, возразил смущенный парень.

— Ничего, — не уступила Фенька, — бабе парить мужика привычно. Кому говорено — ложись!

Она насильно повалила Прошку на живот, принялась крепко мять и щипать его спину, потом по нащипанным местам прошелся веник. Действительно, лучше, когда тебя парят, перестав смущаться, про себя согласился Сидякин. Пришел черед поработать над грудью и животом. Опять-таки насильно Фенька перевернула мальчишку на спину. Дрязняше прошлась жесткой ладонью от груди к стыдному месту.

— Ого-го, — уважительно проговорила она и снова пощекотала низ живота

— А мать сказала — пацан…

Прохор не выдержал — ухватил садистку за полные груди, подмял под себя.

— Ох, мужичок! — вскрикнула баба, почувствовав, как в нее вторгается твердое инородное тело. — Му-жи-чок, — простонала она через несколько минут…

Мальчишка, впервые познавший женщину, был неутомим. Партнерша, позабыв про свой солидный возраст и про десятки мужиков, которые пользовали ее стареющее тело, не возражала, не пыталась выбраться из-под наседающего парня. Только охала и нахваливала его.

Часа через полтора Фенька, пошатываясь, доковыляла до избы Сидякиных. В избу не вошла — покричала в окошко. Хозяйка мигом выскочила на крыльцо.

— Ну, как Прошка?

— Раскупорила. Почуял парень вкус женского мясца, теперича быстрее ожени… Хваткий мужичок, ничего сказать не могу, ажник в пот меня вогнал. Давай плату — поплетусь домой… Устала.

А Прошка без сил лежал в остывающей беньке. Никому теперь он не завидовал — пусть завидуют другие. Обладание женщиной превратило во взрослого мужика. Представил себе удивленную гримасу на лице Семки и покровительственно улыбнулся…

Романов аккуратно сложил письмо, упаковал в потертый конверт. Ухмыльнулся. Седая старина, примитивные нравы. А чему, собственно, удивляться? Разве спившиеся ролители Дашки далеко ушли от тогдашних жителей деревни Степанковки?

Глава 9

В семье Ждановых принято подниматься рано. Глава семьи работал дворником, его жена — уборщицей, и та и другая работа выполнялась, когда жильцы дома и служащие офиса еще спят. Сегодня — воскресение, но сказывается привычка. Ровно в шесть муж и жена уселись за кухонный стол. Дождавшись, когда родители заняли свои места: отец — на табуретке, мать — около плиты, Дашка повелительно убрала, приготовленную для опохмелки, непочатую бутылку водки. Уселась напротив непонимающе моргающих алкашей.