Запоздавшее возмездие или Русская сага - Карасик Аркадий - Страница 26

— Прошка? Ты? Молодчина, парень, добился все-таки своего! — откровенно радовалась Клавка, теребя приятеля. — Сызнова вместе… Хошь леденец, маманя утром одарила? Или — хлеба с колбасой?

Сидякин отказался и от бутерброда и от леденцов. Он с чувством удовлетворенной гордости смотрел на кислую физиономию поверженного друга-врага.

Учительский сын изо всех сил старался показать равнодушие. Ну, приняли несмышленыша в среднюю школу, что из этого: ума прибавится или оценки улучшатся? Как бы батрацкий сынок не вылетел после первой же четверти! На вполне законных основаниях.

— Ничего удивительного, — изобразил он понимающую улыбочку. — Власть принадлежит пролетариям, а наш Прошка — один из них. Вчера на уроке политграмоты говорили, что кухарка должна управлять государством! Значит, Прошка наберется в школе ума-разума и займет место какого-нибудь наркома. Хотя бы — сельскохозяйственного.

Внешне — заботливо и ободряюще, но чуткое ухо завистника распознало в семкиных славословиях издевательские нотки. Захотелось развернуться и трахнуть кулаком, но, во первых, Видов намного сильней, во вторых, есть более болезненные способы отплаты за скрытые оскорбления. Через неделю, месяц, год Сидякин найдет у самодовольного гордеца некую щель, в которую немедля сунет зажженную спичку. Пусть тогда Семка покрутится!

Шли недели, сливались в месяцы, незаметно проходили годы. Ходить пешком в соседнюю деревню уже не приходилось — колхоз выделил грузовичок с натянутым тентом. В семье Сидякиных изменилось отношение к будущему «наркому», его уже не посылали убирать навоз либо копать огород, мать считала это унизительным. Отец с довольным видом чесал в бероде и ухмылялся. Дескать, знай наших!

Мужали мальчишки, хорошели девчата. В восьмом классе Прошка с удивлением увидел, что бывший угловатый девчонка-подросток преобразилась. Налились груди, вспухли губы, ножки-тростинки приобрели сооблазнительные формы, в глазах — таинственный блеск.

Кажется, это же понял и Семка. Он перестал дразнить Клавку, пренебрежительно похлопывать по плечу, часто окидывал ее вопрошающими взглядами. Что происходит с девчонкой, почему она превратилась из обычного друга в недоступную цитадель?

В один из теплых весенних дней после уроков состоялось комсомольскее собрание. Как водится, избрали президиум, председатель объявил повестку дня. По первому вопросу — о субботнике на животноводческой ферме — докладывал секретарь организации Семен Видов.

Прения проходили бурно. Комсомольцы не хотели убирать навоз и доить буренок, настаивали поработать на местном деревообрабатывающем заводике. Секретарь категорически возражал.

Силякин не сводил с докладчика озлобленного взгляда. Явная несправедливость! Это он должен стоять перед комсомольцами, это он должен отвечать на вопросы, настаивать на своем предложении, командовать собранием. Ну, почему судьба распорядилась так: одному — все, другому — ничего?

Зависть когтила душу, болью отзывалась в сердце.

Часа в четыре собрание закончилось. Видов добился своего.

На обычном месте грузовичка не было. То ли поломался, то ли глава колхоза послал его с другим заданием. Видов, Сидякин и Терещенко решили ждать, остальные отправились домой пешком.

— Все же ты неправ, Семка! — еще не остав от горячности собрания, твердила Клавдия. — Ребята хотят настоящего дела — со станками, со столярничанием. Возиться со скотом им дома осточертело.

— Задание райкома. Никто не в праве нарушать комсомольскую дисциплину,

— равнодушно пояснил секретарь. — Если каждый станет выбирать, что ему по нраву, а что не по нраву, организация превратится в обычную болтливую компашку… А ты почему в одном сарафане? Где куртка? — неожиданно заботливо спросил он протягивая руку к девичьему плечику. Протянул и отдернул, будто обжегся.

— В классе забыла, — вскочила девушка. — Сейчас принесу.

Вошла в просторную раздевалку и побежала по длинному школьному коридору. Не заметила, что вслед за ней осторожно, на цыпочках, крадется десятиклассник по прозвищу Дылда. Он давно положил глаз на аппетитную соученицу и выжидал удобного случая, если не овладеть ею, то хотя бы ощупать женские прелести.

Девушка зашла в класс. Услышав стук закрываемой двери, обернулась. К ней, раскинув руки, с масляной улыбкой на прыщавом лице шел Дылда.

— Тебе чего? — пятясь к раскрытому окну, испуганно прошептала она. — Что нужно?

— А, ничего. Сейчас полежим на полу, потолкуем за жизнь.

Обхватил руками-клещами, одной больно сжал грудь, вторую умело запустил под подол сарафанчика. Клавдия рванулась, уперлась обеими руками в грудь насильника, крепко сжала коленки. Но куда слабосильной девчонке против мускулистого парняги? Успела только крикнуть в окно.

— Семка! Прошка!

— Не ори, шалава! Добром не хочешь — силком возьму!

Дылда повалил ее на пол, коленом раздвинул ноги, но большего добиться не удалось. Для того, чтобы добраться до заветного места, нужно освободить разбросанные на полу тонкие девичьи руки. К тому же, приходится, не позволяя звать на помощь, зажимать ей рот. Безвыходное положение. Клавка вертелась, орала, кусалась.

— Перестань орать, бешеная, — прерывисто уговаривал насильник. — И не царапайся — не поможет… Что тебе стоит — раздвинь ножки, приласкай… А я тебе завтра полкило шоколадок куплю. Ей-бо, куплю!

— Отстань! Глаза бесстыжие выцарапаю! — в полный голос визжала жертва насилия. Конечно, этот визг предназначался не для окончательно озверевшего парня — рассчитан на друзей, сидящих на ступенях крылечка.

— Скажу Видову, он тебе кое-что вырежет!

Нисколько не испугавшись девичьих угроз, Дылда все жал и жал тугую грудь, пытался разжать ноги.

Первым в класс заглянул Прошка. Увидел ерзающего на подруге парня и… посторонился, освобождая дорогу Видову. Вступать в драку, исход которой трудно предсказать, не хотелось. Узнает директор — вышибет из школы, ни один райком-горком не поможет.

А Семка не побоялся. Ворвавшись в класс, отбросил обалдевшего Дылду в сторону, лупил его кулаками, ногами, головой. С таким бешенством, что здоровенный парень почти не сопротивлялся.

— Ну, что ты, Семка, — плачуще взмолился он, пятерней вытирая красные сопли. — Я только пошутил… Вот Клавка подтвердит…

— Пошутил говоришь, стервятник? А разорванный сарафан — тоже шуточка, да? Свежатинки захотелсь, паскуда? Получай свежатинку!

Прошка не стал любоваться праведной расправой, вышел в коридор, плотно притворил дверь. Надо бы — на крыльцо, но как расценит Клавка его бегство?

Раздираемый сомнениями, парень то приоткрывал классную дверь, то, наоборот, закрывал ее.

— Оставь его, Сема — убьешь, — испуганно кричала девушка, пытаясь растащить сцепившихся парней. — Успокойся, милый… Прошу…

То ли Видов посчитал достаточным наказание насильника, то ли его отрезвило короткое словечко «милый», но он, часто дыша, в последий раз отвесил Дылде затрещину и отошел в сторону. Неожиданно Клавдия уткнулась растрепанной головой в его грудь и навзрыд зарыдала.

Именно в этот момент по коридору проходил учитель географии — одышливый толстяк в модном тогда пенсне. Услышал непонятные крики и возню, остановился.

— Сидякин? Ты что делаешь так поздно в школе? И кто заперся в классе?

Не дожидаясь ответа, открыл дверь. Услышав голос дежурного преподавателя, все трое поспешили принять благопристойные позы. Учитель увидел мирную картину. Видов и Терещенко листают какую-то книгу, Дылда задумчиво смотрит в окно. Никакого криминала.

— Быстро все по домам, — командирским басом скомандовал «географ».

— За нами еще машина не пришла, — спокойно возвразил Видов. — А идти по грязи в Степанковку не хочется.

Конечно, нужно бы отругать нарушителей дисциплины, поговорить с ними более серьезно, но Видов не просто ученик, он — секретарь школьной комсомольской организации. Пожалуется в райком — нагоняй обеспечен. Поэтому учитель миролюбиво посоветовал.