Света и Камила - Ефетов Марк Симович - Страница 4

Елена Крылова как могла старалась обласкать девочку, успокоить её. Во время обеда она взяла Свету на руки, ела при ней, надеясь, что девочка тоже захочет есть. Но Света будто и не видела, что происходит вокруг. Елена обняла её, прижала к себе, разгладила у девочки сбитую на лбу чёлку.

Хотя и огрубели на войне руки Елены — руки эти ласковые, добрые. Они умели облегчить боль, перевязать так, что и не почувствуешь; могли поднять бойца, потерявшего силы, могли справиться с врагом.

Голова девочки падала на грудь Елены. Казалось, Света всё время дремлет. Но она продолжала всхлипывать и не разжимала губ, когда ей подносили еду.

— Ну как Светлана, поправляется? — спросил как-то полковник Кубанов у Елены Крыловой.

— Плохо, товарищ полковник. Девочка слабеет. Есть отказывается…

Птаху полковник о Светлане не спрашивал. Видно было, что и без того тихий солдат совсем как-то ушёл в себя и, что бы он ни делал — пришивал ли пуговицу, чистил ли винтовку, — всё поглядывал в ту сторону, где на лучшем одеяле, которое было на командном пункте, лежала Света.

Как-то, когда Светлана лежала одна и казалось, что никто не следит за ней, Птаха увидел, как она протянула руку к хлебу и, откусив маленький кусочек, начала его жевать. Девочка съела весь хлеб и заснула. А Птаха позвал Крылову, и на то место, где лежал хлеб, они поставили миску с кашей на сгущённом молоке.

С этого дня Светлана начала есть. И щёки у неё стали чуть разглаживаться, будто в воздушный шарик снова вдохнули воздух.

Один раз Птаха запрятал свой сапог под койку и сказал:

— Светлана, где мой сапог? Не видно тебе?

— Там… — Света протянула руку к койке.

— Где? — Птаха растерянно оглядывался по сторонам.

— Да там! Там! — Девочка поднялась, чуть покачиваясь пошла к койке и, нагнувшись, вытащила сапог.

Теперь Светлана стала подниматься со своей койки и ходить по землянке: шесть шажков вдоль и шесть шажков поперёк. С каждым днём шаги девочки становились всё увереннее и твёрже. Но она по-прежнему почти не разговаривала, а ночами, случалось, плакала во сне и снова и снова звала свою маму.

5

Приближался Новый год. Тяжело и голодно было в том году в нашей стране. Но матери и тогда старались как-то отметить праздничные дни каникул у ребят: достать им хотя бы одну конфету или лишний кусок хлеба, что было по тем временам большим подарком. А в тех местах в тылу, где жизнь была чуть полегче, даже и в этот трудный год устраивали ребятам ёлку, и в гости к ним приходили дед-мороз и снегурочка.

И вот однажды Иван Птаха попросил у своего командира разрешить ему устроить для девочки ёлку. Это было в дни, когда стрельба утихла и в городе наступило некоторое затишье.

— Ёлку? — удивился полковник.

— Эгеж, ёлку.

Ёлка — на фронте, на переднем крае, в землянке, вырытой под разрушенным домом!

Нет, Иван Птаха не фантазировал. Ночью Иван шёл в разведку — вот он и просил разрешения, когда выполнит задание, на обратном пути незаметно спилить и принести на командный пункт одинокую ёлочку, что сохранилась на площади.

— Трудное дело, — сказал полковник Кубанов. Потом, чуть подумав, добавил: — Попробовать можно…

Ночью по белому снегу в белых маскировочных халатах ползли из разведки солдаты части полковника Кубанова. Чуть вправо возьмёшь — смерть от мины, чуть влево отклонишься — взлетишь на воздух. Узкая дорога жизни меж двух смертей.

Ивана Птаху, который имел прозвище «Эгеж», в части полковника Кубанова называли также «Невидимкой». Никто не мог так проползти незамеченным, как этот солдат — злой для врагов, добрый для своих, смелый в бою, ловкий в разведке. В самом трудном месте, где всё заминировано и пристреляно, Птаха проходил жив-здоров и все нужные сведения приносил командованию.

«На то он и Птаха! — говорили солдаты. — Где человеку не пройти, птаха всегда пролетит».

В этот раз Иван Птаха принёс не только все нужные сведения о враге, но и маленькую ёлочку. Деревце это было ближе к нашему командному пункту, чем к траншеям врага. И наш наблюдающий знал, что Птаха на обратном пути собирается его спилить. Однако, как ни щурил глаза наблюдающий, как ни прислушивался, ничего в ту ночь не увидел и не услышал.

«Наверное, — подумал наблюдающий, — Птаха оставил ту ёлочку в покое».

А Птаха тут, он уже на командном пункте, и из-под белого халата у него зелёные ветви торчат. Спилил-таки ёлочку разведчик! И так бесшумно и невидимо, что ни наши, ни фашисты подавно ничего ночью не заметили. Вот, должно быть, удивились наутро фашисты, увидев, что ёлочка за ночь убежала с площади, у них из-под носа.

На командном пункте принялись украшать эту ёлочку для маленькой Светы. Игрушек, конечно же, там не было. Вместо них пошли в ход пустые патронные гильзы, ракетницы, хлопья из ваты и спичечные коробки. И ёлка, надо сказать, получилась на славу.

Иван Птаха нарядился дедом-морозом. Он приклеил себе бороду из ваты и надел маскировочный халат. Елена Крылова изображала снегурочку… Нет, они мало походили на тех разнаряженных дедов-морозов и тех снегурочек, что обычно приходят на ёлки к нашим ребятам. Но для Светы и это было большой радостью. Ведь до того времени Светлана, должно быть, никогда в жизни не видела праздничную ёлку. Она смеялась и хлопала в ладоши, увидев белую бороду Ивана Птахи.

На этой ёлке всё было не так, как всегда. Обычно на ёлке бывает так: в зале много ребят, а на сцене играют, поют, пляшут, развлекая ребят, один или несколько актёров. А тут, во фронтовой землянке, было наоборот: представление шло для одной только девочки — Светланы, А развлекали её многие. Кто умел плясать — плясал, кто умел петь — пел, кто умел фокусы показывать — был в тот вечер фокусником.

Во время праздника ёлки где-то недалеко от командного пункта захлопало и загудело. Несколько солдат, пригнувшись, побежали по длинным подземным коридорам. От ёлки до передовой было не больше одного квартала. Светлана ничего не заметила. Когда же спустя полчаса эти солдаты вернулись, они увидели, что щёки Светы чуть порозовели, а глаза казались ещё больше — так смотрела она на разукрашенную ёлку. Ведь когда началась война, ей был год-полтора, не больше. И теперь всё это — новое, нарядное, весёлое — особенно радовало её.

А ночью во сне Светлана снова плакала и звала маму.

6

Однажды Елена Крылова спросила девочку:

— Света, скажи, а как звали твою маму? Вспомни!

Света чуть наморщила лоб, веки её набухли, из-под них выкатились две большие капли.

— Её звали мама, — сказала Света. — Мамочка…

Нет, нельзя было больше расспрашивать Светлану. Надо было как-то по-другому разыскать её родных, узнать фамилию, а может быть, найти её отца.

Надо! Но как? Этот вопрос беспокоил не только Елену Крылову, но и полковника Кубанова и многих солдат и офицеров его части.

Полковник чувствовал уже огромную нежность к этой девочке и всё чаще думал о том, как кончится война и в дни школьных каникул он пойдёт со Светланой в большой магазин игрушек, где ёлка высится до самого потолка. Там он скажет ей: «Выбирай. Выбирай что хочешь». Он накупит ей большую коробку ёлочных игрушек. И тогда всё будет не похоже на эти закопчённые стены, на эти нары и дымящую печь из железной бочки. Он будет угощать Светлану конфетами, и они вместе будут вспоминать землянку и то, как устраивали здесь ёлку, как патронные гильзы заменяли ёлочные украшения.

Думая так, Кубанов силился представить себе, будет ли при этом, в той мирной обстановке, отец Светланы. И ему очень хотелось, чтобы отец этот был, чтобы нашёлся.

Однажды ночью, когда Света спала, а у неё в ногах сидел Иван Птаха, пришивая пуговицы к гимнастёрке, и тут же вокруг лампы, сделанной из пустого снарядного стакана, сидели разведчики, один из них сказал:

— А ведь ползла женщина оттуда, где этот четырёхэтажный дом за площадью.

Сказал это разведчик неожиданно — должно быть, просто подумал вслух, но все поняли, что речь идёт о Светиной маме.