Офицерская охота - Карасик Аркадий - Страница 38

— Опомнись, хозяин, что ты базаришь, — проститутка встала рядом с «сестренкой». — Когда у тебя банк прокололся, Наташи ещё не было… Не бери грех на душу…

— Ништяк, отмолю… Корень, держи лярву. Гляди, крепко держи… Кариес, вяжи кумовую ментовку!

Корень послушно схватил проститутку, подтащил её к кухонной двери. Дуплишка визжала, царапалась, плевалась, но где ей вырваться из сильных мужских рук!

Кариес, держа на вытянутых руках бельевую веревку, с гримасой голодного зверя, увидевшего добычу, медленно подошел к бледной Наташе. Сейчас веревка взметнется на подобии американсого лассо, захлестнет плечи, талию, руки…

Не захлестнула. Наташа будто проснулась — прыгнула, ногой резко ударила телохранителя в грудь. С такой неожиданной для женщины силой, что Кариес отлетел в угол и растянулся на полу.

Лягаш выхватил пистолет. От удара другой ногой оружие будто вырвали из его руки и вабросили в разбитое окно.

— Так их, сестренка! — уже не визжала — восторженно кричала Дуплишка. — Молоток, Наташенька! Добавь ещё вонючему сявке, что валяется в углу!

— Что же это делается? — пищал Лягаш. — Неужто с телкой не справимся? Кариес, кончай лежать — дави её, падаль ментовскую!

Наташа повернулась к тощему хлюпику. Лицо разгорелось, пряди волос упали на чистый лоб, из глаз — самые настоящие искры.

— Это я падаль? Да от тебя, дохлятина, мертвечиной пахнет. Погоди, доберутся до тебя мои друзья — пощады запросишь, на коленях…

Закончить обличительную речь девушка не успела — подкравшийся со спины Кариес набросил на неё сдернутую со стола скатерть. Навалился всем телом…

Через десять минут обстановка в комнате мало изменилась. Связанная по рукам и ногам Наташа лежала возле окна, прислонившись головой к стене. Корень по прежнему держал плачущую проститутку. Кариес что-то бормотал, потирая ушибленную грудь и бросая на связанную телку жадные взгляды. В них — и желание подмять под себя красивую девку, и гнев, вызванный унижением его мужского «достоинства». Ведь свалила на пол одним ударом, заставила «поцеловаться» со стенкой.

Лягаш ковырялся в «медицинском» чемоданчике, доставая оттуда разные щипчики, кусачки, пинцеты. Каждый из извлеченных инструментов награждал ласковыми прозвищами.

— Гляди, ментовка, и запоминай. Вот этими щипчиками выдеру твои ноготочки. Аккуратно они «работают», медленно… А вот пинцетики имеют свое назначение, какое узнаешь позже… Кусачечки — страшный инструментик — вырывают кусочки мясца…

Значит, предстоят пытки? Несмотря на всю природную смелость, позаимствованную у отца и деда, Наташа ощущала самую настоящую слабость. От мерзких откровений садиста к горлу подступила тошнота, закружилась голова. Неужели не произойдет что-нибудь необыкновенное?… Вот сейчас к дому уже крадутся друзья… Впереди — стройный, широкоплечий капитан Пахомов… Ворвется с пистолетом в руке, перестреляет… Нет, не всех — Дуплишку не тронет, а палача и садиста они станут убивать медленно — пусть на своей шкуре почувствует муки жертв…

— Приступим, дерьмо вонючее.

Лягаш аккуратно постелил рядом с жертвой чистое полотенце, разложил причиндалы. Потом резко рванул за вырез платья, разорвал до живота. Безразлично помял упругие, налитые груди.

— Похоже, телка непробованная… Кариес, не желаешь побаловаться?

Дуплишка отчаянно рванулась из крепких мужских об»ятий, вырваться не удалось и она завыла в полный голос. Жалобно и безнадежно. Знала — все мольбы разобьются о безжалостный характер палача. Выла волчицей при виде гибели детеныша.

— Как прикажешь, хозяин, — охотно согласился телохранитель и тут же заколебался. — Для «представления» развязать надо, а она… — снова потер он ушибленную грудь.

— Жаль… Придется отправлять на тот свет нетронутой… С чего же начать? — задумался он, перебирая «инструменты».

В этот момент раздалось призывное попискивание сотового телефона.

— Корень, отволоки лярву на кухню и свяжи её покрепче. Посиди там. Кариес, отправляйся к машине, подыши свежим воздухом, — торопливо распорядился Лягаш, поднеся к уху трубку.

— А она? — кивнул на связанную девушку фельдшер.

— Труп! Пусть слушает.

После того, как он остался один, Лягаш тихо проговорил, косясь на Наташу.

— Ты, дружан?

— Я… Твою просьбу выполнил: охранник может отправляться по адресу… при встрече скажу. Там его ожидают.

— Вторая?

— Со второй просьбой — заминка… Меня пасут. Поэтому ставка выше. За устройство на службу — десять тысяч баксов… Когда отдашь?

Лягаш поморщился, пожевал тонкими губами. Жалко, ох, до чего же жалко «трудовые» денежки, сколько за них пота и крови пролито… Но продажный мент все же дороже…

— Хоть сейчас, — неуверено пискнул он.

— Чем быстрей, тем лучше… Говорю — пасут, — настаивал Севастьянов. — Если не выручат, придется рвать когти…

— Куда под»ехать?

— Метро Южное. Внизу. Двух часов хватит?

— Постараюсь…

Лягаш заторопился. Быстро сложил в чемоданчик «орудия палаческого производства». Переоделся. Положил в карман брюк ещё одну снаряженную обойму. Не для того, чтобы отбиваться от сыскарей — не верил подполковнику. Точно так же, как Севастьянов не верил ему.

— Эй, вы, шестерки!

Так завизжал, что во дворе в панике забрехал пес и взбаламошно заорал пестрый петух.

В комнате появились Корень и Кариес.

— Кариес, запрягай тачку. Срочно выезжаем. Корень — на хозяйстве. Поглядывай за телками, упустишь хоть одну — залетишь на пику… Вернусь — займемся ментовкой. Думаю, к ночи управлюсь…

Через несколько минут черный «жигуль» мчался по Горьковскому шоссе.

Проводив хозяина, фельдшер долго размышлял о своем, потаенном. Сидел на кухне и глядел на газовую плиту. Будто именно в духовке находились ответы на мучающие его вопросы.

Наташа в комнате лежала тихо. Закрыла глаза, будто уснула. На самом деле пыталась освободить хотя бы одну руку. Не получалось — Кариес связал пленницу добротно, такие накрутил узелки — не выберешься.

Небрежно связанная проститутка не пыталась освободиться — прожигала «тюремщика» лихорадочными взглядами. Фельдшер не реагировал на них — спокойно жевал сухарик и — думал о своем.

— Корень, ты в Бога веришь?

Фельдшер пожал плечами — сам не знал, как относится к религии. С одной стороны, вроде верит, с другой — какая там вера при его бандитской «профессии». Конечно, имеется какая-то высшая сила, типа генеральной прокуратуры, отслеживающая людские делишки. Только почему эта «высшая сила» не реагирует на гадкие дела, творящиеся на Земле, где же Божий праведный Суд?

— Не увиливай, сявка, скажи: веришь или не веришь?

Корень тягуче улыбнулся. Будто размазал насмешливую улыбку по хмурому, озабоченному лицу.

— Ну, верю…

Дуплишка заворочалась на полу, задергала связанными руками.

— Тогда — развяжи. Веревки руки натерли — нестерпимая боль. Да и почифирить охота, как это сделать связанной? Поможешь — зачтется тебе доброе дело и на этом, и на том свете.

— Не сбежищь? Поклянись.

— Клянусь Богом… или Сатаной, чем хочешь. Сама шагу не сделаю из этой халупы… Хочешь, с тобой побалуюсь? Ты ведь меня ещё не пробовал, не знаешь, какая я сладкая… Сам подумай, куда мне бежать? Хоть и паскудно бесплатно подставляться тому же Кариесу, зато защищаете меня, кормите… Прошу — развяжи…

Корень решительно поднялся, рязвязал веревки, помассажировал натертые кисти женских рук.

— Только гляди: сбежишь — догоню и подколю. Сама должна понимать — пощады от Лягаша не дождаться, а мне рановато торопиться на небеса.

Они пили чай, разговаривали мирно, доверительно. Дуплишка жаловалась на свою беспутную житуху, фельдшер — на свою. О лежащей в соседней комнате пленнице — ни звука, будто её не существовало.

— Так хочешь попользовать меня или не хочешь? — приставала проститутка, расстегивая кофтенку и поигрывая аппетитными, несмотря на вялость, грудями. А сама потихоньку придвигала к краю стола кухонный нож. — Смотри, от чего отказываешься? Толстопузые бизнесмены за это добро сотни баксов отваливают, в очередь становятся…