Неопознанный взрыв - Карасик Аркадий - Страница 1

Аркадий Карасик

Неопознанный взрыв

Глава 1

Набитая снегом, будто пером подушка, туча медленно и важно ползла над тайгой. Казалось, тучное её брюхо цепляется за острые вершины кедров, оставляя на них лохмотья своей оболочки. Тогда из распоротого чрева сыпался мелкий, колючий снег и, освобожденная от части груза, туча поднималась, уступая место следующей вслед за ней. Процесс повторялся, напоминая движущуюся к месту разгрузки колонну самосвалов — опорожнится один и от»езжает, уступая дорогу другому тяжеловесу.

Под лыжами поскрипывает игривый снежок, на котором, словно на чистом листе бумаги отпечатана таежная жизнь. Вот нарисовала пышным хвостом какие-то иероглифы хитрая лисица… А здесь пробежал насмерть перепуганный заяц… Многоточие оставил козел… Запятыми — отметки птичьих ножек…

Для человека, знающего и любящего тайгу все это — раскрытая книга, которую не устаешь читать. Павел Корнев был именно таким человеком. Вся его жизнь связана с таежной глухоманью. К ней его приохотил отец, известный в районе охотник и следопыт. Вместе с сыном уходил в многодневные походы, неделями жили они в охотничьих избушках, добывали белку, соболя, горностая, питались неприхотливымии блюдами и… отдыхали. Не телом — душой.

Поэтому с детства полюбил Павел таежное одиночество, уходил на промысел, как на курорт — радостно с затаенным чувством предстоящего удовольствия. Тайгу он не просто любил — боготворил. Она представлялась ему живой: то в виде невесты-красавицы, то — сказочного богатыря, то доброй волшебницы. Как и большинство таежников, Корнев сентиментален — может безжалостно подстрелить беззащитную белку и глотать слезы при виде издыхающего пса.

Излишне грузный для своих сорока двух лет, Павел был необычайно силен и ловок, а уж об его меткости и умении владеть оружием в поселке Сидоровка ходили легенды.

Правда, поселок только и назывался поселком, на самом деле пяток бревенчатых домишек c банями и сараями вряд ли дотягивал до элементарной заимки. Но районное начальство, неизвестно из каких соображений, занесло в свои гроссбухи: поселок, а с начальством, как известно, не поспоришь. Да и приятно именоваться не лесопунктом или заимкой, а именно поселком — звучит более солидно и весомо. Легенды, блуждающие по домам и баням, не дают права задирать нос выше крыши. Соседи, такие же охотники, могут втихомолку и посмеяться над доверчивым «героем», а Корневу всякие насмешки и прибаутки — злые комаринные укусы. Долго после чешется да пузырится красными бляшками потревоженное самолюбие…

Павел обошел поваленный громадный кедр, присел на пенек и достал из глубокого кармана брезентовой куртки, подбитой собачьим мехом, вышитый женой кисет. Пора передохнуть, с раннего утра отмахал километров двадцать, до охотничьей избушки осталось столько же. Жаль не пошел с ним сын, Петруха, вдвоем, пожалуй, было бы повеселей… Впрочем, и одному в тайге скучать некогда, привык Корнев к одиноким размышлениям о семье, соседях, разных хозяйственных проблемах…

Кажется, пора подумать о доме для Петрухи — больно уж горячие взгляды бросает парень на девок и молодух, как бы не оженился. Жить под одной крышей с молодыми ни Павел, ни жена Наталья не хотят. Вон даже птицы строят каждая свое гнездо, что говорить о людях.

Посидел таежник, выкурил цигарку, показалось мало, скрутил вторую. Пора двигать дальше, застанет ночь — будешь в темноте натыкаться на сучья, не идти придется — ползком добираться до избушки…

Очередная туча высыпала на тайгу груз снега. Тут же налетел ветер и принялся трудолюбиво растаскивать его по сугробам и овражкам.

Хорошо-то как!

Павел глубоко вздохнул, аккуратно поплевал на окурок, спрятал его в карман. Все же хватит бездельничать, пора в путь-дорогу. Сейчас поднимется на залесенную сопочку, спустится в распадок, по левую руку увидит старинное поселение старообрядческого скита, в незапамятные времена брошенное жильцами.

Широкие лыжи подминают снежный наст, руки покойно лежат на подвешенной на шею хитрой двухстволке — верхний ствол — обычный, нижний — с нарезкой. Скользит Павел по распадку, а в голове вольготно разгуливают привычные мысли.

Сколько лет стоял мертвым древний скит, ветшали крыши, покрывались ржавым мхом стены. Думалось — так и сгниет в безлюдьи. Ан, нет, нашелся неведомый покупатель, оплатил в районе невесть за какие блага положенную сумму и вступил во владение четырьмя избушками, соединенными таинственными переходами и огороженные бревенчатым забором.

Поселковые бабы, пронюхавшие про ожившее жилище, принялись таскать туда на продажу всякую мелочевку: вареньице, моченную морошку, мясцо, яйца… Погрузят товар на телеги и, принарядившись, будто едут на ярмарку в районный центр либо на гулянку в соседний поселок, едут к бывшему скиту. С болтовней, песнями, заливистым смехом.

Дальше ворот их не пускали. Мордастые охранники вели себя прилично, не лезли за пазухи и под подолы, не словоблуднчали. Рылись в поклаже, проверяли корзины и сумки, ничего не хапали, но и не торговались — платили сколько запрошенно.

Вот эти самые пронырливые бабанки и поведали мужьям да полюбовникам странные новости. Будто бы огородились новые владельцы скита вторым забором, пустили поверх него колючку на изоляторах, развели злых псов-людоедов, вырастили над избушками высоченные антенны…

Лично Корнев не верил болтовне. Бабы — они и есть бабы, им что подолом ветер нагнать, что языком. Ухмылялся в курчавую бородку, без единного седого волоска. Спрашивается, к чему огораживаться, от какой нечистой силы? Да ещё остриями антенн небу грозиться? Кому нужен в таежной глухомани какой-то «военнный объект»?

Однако, миновав распадок Корнев притормозил и раздумчиво покосился на левую его часть. Ежели забрел так близко к скиту, отчего не проверить бабий треп? Тем более, что три километра для опытного ходока все одно, что полквартала асфальтового тротуара для горожанина.

Приняв решение, таежник не стал медлить и свернул вдоль распадка. Может быть, действительно, военный объект, про себя соглашался он с болтливыми бабами, упрятали от спутниковых глаз какой-нибудь командный пункт или секретную станцию, вот и отгородились от приставучих жителей.

Армейскую службы проходил таежник в военно-строительных частях. Непонятно, то ли служил, то ли работал. Ни строевой, ни огневой — одна политическая подготовка. Целыми днями вкалывал — плотником, штукатуром, бетонщиком. Однажды довелось быть на подхвате у смецмонтажников — принеси, отнеси, помоги поднять или опустить. Много чего довелось строить: казармы, штабы, госпиталя — не в счет, зато подземки, разные станции слежения, аэродромы, таинственные здания, нашпигованные непонятными аппаратами да приборами, крепко засели в памяти двадцатилетнего парня.

Вдруг бывший старообрядческий скит — маскировочка, а под ним спрятано главное…

Не прошел и километра, как донеслись ло Павла мужские голоса. В морозном воздухе слова звучали близко, будто произносящие их люди находились рядом. Неизвестно почему, Корнев прополз по снегу до ближайшего разлапистого пня и притаился за ним.

Метрах в двадцати от него стояли четверо мужиков, явно городской внешности. Двое из них беседовали между собой. Один раздраженно размахивал левой рукой, в правой держал какую-то странную трубу с толстым основанием. Второй успокаивал его, говорил тихо, примирительно. Два качка с автоматами стояли поодаль, оглядывая распадок и заснеженную поляну.

Охранники!

Позади беседующих и охраняющих виднелся забор-великан с колючкой поверху. За ним — остроконечные антенны.

Правы, до чего же правы, оказались болтливые бабенки, зря он не поверил им, однажды, в сердцах даже обматерил. Похоже, перед ним важный объект, возможно, государственного значения.

Корнев зябко поежился. Он всегда боялся высокой политики, даже телевизор — один на весь поселок — смотрел только по пятницам и только Поле Чудес. А сейчас прислушался. Словно странные мужики-горожане принесли в тайгу нечто взрывчатое, способное разрушить привычный мир с его печалями и радостями.