Любовь под прицелом - Карасик Аркадий - Страница 4

— Хочу…

— Ровно через десять дней в одиннадцать вечера подъезжай к Ногинскому вокзалу. Там стоянка разрешена, никто ничего не заподозрит. Мало ли кого ты встречаешь… Не появимся — жми на газ и не оглядывайся… О деньгах не печалься — разыщем и отдадим. У нас в Калуге бизнесмены — самые честные люди… А сейчас — езжай. Привет супруге…

Владька сноровисто открыл багажник, извлек саквояжи. Он и Тихон стояли возле калитки до тех пор, пока я не завернул за угол…

В Москву въезжал под утро. Пришлось менять спущенное колесо… Обычный закон подлости — я перестал даже удивляться: когда молил Бога — шина не спустилась даже при наезде на гвоздь, когда нужно поскорее добраться домой — фукнула на

чистом асфальте.

Остальную часть дороги я мурлыкал развеселые песенки. Что мне до осенней, слякотной поры, когда в кармане — безбедное существование в течение минимум недели, новый костюм, чехлы «москвичу»… Правда, триста кусков для всего этого маловато, но впереди — новые солидные заработки.

Несколько подобных поездок, и я превращусь в миллионера… Дураков в наше время — единицы, избыток денег вложу в акции, каждый месяц стану сгребать солидные проценты.

До того размечтался, что в голове одна за другой поплыли фантастические картинки. Годок поезжу — куплю в деревне «хатку», через пару лет загоню поднадоевший древний «москвич и вместо него обзаведусь „мерседесом“ либо „вольво“. Раз в

неделю стану обедать не дома, не стану есть тошнотворное варево Ольги и тещи, пойду в коммерческий ресторан, в самый престижный, где за один лишь вход платят десятки тысяч…

В Москве снова меня остановили. На том же месте. Не за допущенные нарушения — обычная проверка в ночные часы. Мало ли кто разъезжает по сонной Москве? Не перевозит ли оружие и наркотики?

— Свояк? — удивился Никита, когда я открыл дверь машины. — Жинка надоела, что ли? Всю ночь — на колесах…

Чуть не брякнул в ответ: надоела, еще, как надоела, до жути, тошноты. Сдержался — зачем посторонним, пусть даже мужу сестры, знать о незавидной моей доле?

— Друзей отвозил в область…

Никита обошел вокруг машины, сел рядом со мной. Что-то сказал двоим в бронежилетах, и те отошли в сторону, цепко оглядывая перекресток и прилегающие к нему улицы.

— У тебя пировали?

— Нет… у общих знакомых…

Вранье так и булькает, будто вода в закипевшем чайнике. К тому же оно легко проверяется. Достаточно спросить у жены, которая врать не способна — вмиг покраснеет и начнет заикаться… (Это она так говорит, что краснеет, но мне не верится. Работать чиновницей и блюсти «моральный кодекс»? Смешно. Просто Ольга набивает себе цену…

Но подвести меня вполне может. Хотя бы из-за элементарной ревности…

— Выбрал время для провожания! Мать твою… — с досадой выругался Никита. — До утра не мог подождать… у общих знакомых.

Кажется, и без Ольгиной подсказки свояк мне не поверил. Но это — его трудности.

— А что случилось? — задал я нескромный вопрос, ожидая очередной порции ругани. — Тебя в патрули перевели, да?

— Временно… А случилось — важное, — Никита помолчал, давая мне возможность вникнуть в значительность того, что он сейчас скажет. — Ориентировка получена, — косясь на коллег, почти шепотом вымолвил он. — Двое вооруженных преступников… особо опасных… Перекрыты все дороги, вокзалы, аэропорты… Вот и мы — на боевом, — качнул он коротким автоматом.

От скромности Никита не умрет. Говорит так, будто он один грудью закрывает москвичей от убийств и грабежей. Хотел я съязвить по этому поводу, но сам себя перебил — пусть свояк кукарекает, как петух на заборе. У меня своих забот полон рот. К примеру, Тихон и Владик — не те ли особо опасные преступники, из-за которых заперли Москву на все замки?

3

Обычно Ольга не замечает моих ночных «прогулок». Или делает вид, что не замечает? Супружеские объятия — редкость, спим отдельно. Когда я возвратился, чем занимался, похоже, ее не интересует.

А на этот раз — допрос с пристрастием. Что произошло? Вспышка обиды или ревности?

— Где ночевал?

— В машине. Подвернулись выгодные пассажиры. Гляди, — жестом фокусника раскинул перед женой заработанные деньги. — Пришлось повкалывать…

— С кем повкалывать? — с издевкой спросила Ольга. — Говори уж прямо: ночевал у любовницы, она и заплатила за хорошую «работу».

— Может быть, отложим этот разговор на вечер? Устал ведь — ночь за рулем, ездить сейчас небезопасно, а сейчас мне на работу…

— …за которую ты получаешь гроши, — закончила за меня жена. — Права мама, ты — тунеядец и мерзавец, каких мало. Мало того, что не в силах содержать жену достойно, так еще и гуляешь… Того и гляди, подцепишь «венеру», заразишь меня… Ну, как тебя по-другому назвать? Мерзавец и подлец!

На кухне, где проходила супружеская «разборка», появилась тёща, женщина необъятных габаритов с мощным бюстом и короткими ногами. Делая вид, что гасит разгорающийся конфликт, она активно принялась подбрасывать в него «дровишек».

— Бедная моя доченька! Не нервничай, не трави себя. Мужики все одинаковы, они нас не поймут… Надеюсь, Коленька образумится, найдет вторую работу… Знает же он, как трудно мы живём…

— Этого мало? — Я показал на разбросанные по столу купюры.

Что тут поднялось! Ольга перешла на непечатные выражения, тёща разбавляла их ядовитой, но подслащенной водичкой. Отмолчаться не удастся. Молчание — по мнению матери и дочери — признание вины, и оно неизбежно влечет за собой самые жесткие наказания. В виде оскорблений и угрожающих размахиваний кулаками.

Единственное спасение — не дожидаясь обещанного завтрака, бежать на стройку. Под аккомпанемент упреков я быстренько побрился, постоял под холодным душем и облачился в рабочую «униформу» — костюм с темной рубашкой и ярким галстуком.

В редкие дни мира мы выходили из дому вместе с Ольгой. Я — на стройку, она — в префектуру. На этот раз жена в категоричной форме уведомила: предпочитает отдохнуть от моего присутствия, просит не звонить ей на работу, но ровно в семь с четвертью быть дома. Для продолжения «допроса».

Меня настолько измучила бессонная ночь и связанные с ней страхи, что я был не в силах отшутиться или возмутиться. Молча отправился «запрягать» «москвича». Теперь можно пренебречь обычной экономией и ездить на работу не в переполненном общественном транспорте…

Управление готовило к сдаче девятиэтажный дом. Спешно настилались полы, подгонялись окна и двери. Из квартиры в квартиру сновали «малярки» — подкрашивали, подмазывали.

Будто сонная муха, я переползал с этажа на этаж, односложно отвечал на вопросы мастеров, кивал бригадирам. Следить за качеством выполняемых работ, гонять алкашей, отсыпающихся по углам, не было ни сил, ни желания.

Меня донимала одна мысль: почему я не признался Никите в том, что возил в Ногинск подозрительных пассажиров?… Каких там подозрительных — явных бандюг, угрожающих мне оружием.

Причина одна: надежда на получение через десять дней обещанных «кусков». Признаешься, Тихона и Владика арестуют, и желанное вознаграждение пойдет прахом.

Когда, утомившись, я забрался в вагончик и уселся за письменный стол, делая вид, что изучаю давно изученные чертежи, заявился свояк. В штатском облачении — нечто среднее между спортивной курткой и пиджаком — он выглядел менее внушительно, чем в милицейской форме. К тому же был малость навеселе, видимо, приняв после дежурства обычную дозу.

— Здорово, Коля, — провозгласил он, усаживаясь напротив меня. — Дремлешь помаленьку?

— Утром здоровались, — недружелюбно ответил я. — И чего тебе неймется! На твоем месте опрокинул я бы стакашек и отрубился до обеда.

— Не один опрокинул — два… Не помогло. С твоей сеструхой не уснешь. Погнала за краской. Вздумалось панели в прихожей подновить. Заикнулся, было — устал, всю ночь глаз не сомкнул — куда там! Шагай и все тут! Не то пожалеешь… Крутой характер у Фимки…

— Поймали бандюг? — с тайной надеждой спросил я.