Выбери любимый жанр

Вы читаете книгу

Братская ГЭС

Евтушенко Евгений Александрович

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Разное

Техника

Автомобили и ПДД

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии

оксана2018-11-27

Вообще, я больше люблю новинки литератур

К книге

Professor2018-11-27

Очень понравилась книга. Рекомендую!

К книге

Vera.Li2016-02-21

Миленько и простенько, без всяких интриг

К книге

ст.ст.2018-05-15

И что это было?

К книге

Наталья222018-11-27

Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни

К книге

Братская ГЭС - Евтушенко Евгений Александрович - Страница 16

Изменить размер шрифта:

ТРЕЩИНА

«В плотине трещина!»

Ребята

вздрагивают.

В машины встречные

ребята

вскакивают.

Слова набатные

гудят

по стройке.

Гитары

с бантами

летят

на койки.

Какие танцы,

кинокартина?!

Все,

как повстанцы,

к тебе,

плотина!

«В плотине трещина!»

Забыв о тосте,

мгновенно трезвые, -

со свадьбы

гости.

Жених

при бабочке,

злобясь на моду,

бежит,

прибавивши,

как можно,

ходу.

И, «шпильки» снявшая,

за ним на берег

невеста-сварщица -

босая,

в белом.

Недавно сонные,

все -

воедино,

чтобы спасенною

была

плотина!

Живу -

не ною,

но мне порою

тревожно

так же,

как ночью тою.

Вот лжец растленно

с трибуны треплется.

Реви,

сирена!

Тревога -

трещина!

Пусть эта трещина

такая крохотная

и не зловещая,

а даже кроткая,

но не сворачивать

и не опаздывать!

Опасность вкрадчива.

Хитра опасность.

От грязи пошлой

рыдает женщина...

Скорей на помощь!

Тревога -

трещина!

Поруган кто-то...

Проснитесь,

дремлющие!

В машины -

с лёта.

Тревога -

трещина!

МАЯКОВСКИЙ

...И, вставши у подножья Братской ГЭС,

подумал я о Маяковском сразу,

как будто он костисто,

крупноглазо

в ее могучем облике воскрес.

Громадный,

угловатый,

как плотина,

стоит он поперек любых неправд,

затруженно,

клокочуще,

партийно

попискиванья

грохотом поправ.

Я представляю,

как бы он дубасил

всех прохиндеев

тяжестью строки

и как бы здесь,

тайгу шатая басом,

читал бы он

строителям стихи.

К нему не подступиться

с меркой собственной,

но, ощущая боль и немоту,

могу представить все,

но Маяковского

в тридцать седьмом

представить не могу.

Что было б с ним,

когда б тот револьвер

не выстрелил?

Когда б он жив остался?

Быть может, поразумнел!

Поправел?

Тому, что ненавидел,

все же сдался?

А может,

он ушел бы мрачно в сторону,

молчал,

зубами скрежеща,

вдали,

когда ночами где-то

в «черных воронах»

большевиков расстреливать везли?

Не верю!

Несгибаемо,

тараняще

он встал бы и обрушил

вещий гром,

и, в мертвых ставший

«лучшим и талантливейшим»,

в живых -

он был объявлен бы врагом.

Пусть до конца тот выстрел не разгадан,

в себя ли он стрелять нам дал пример?

Стреляет снова,

рокоча раскатом,

над веком

вознесенный

револьвер -

тот револьвер,

испытанный на прочность,

из прошлого,

как будто с двух шагов,

стреляет в тупость,

в лицемерье,

в пошлость:

в невыдуманных -

подлинных врагов.

Он учит против лжи,

все так же косной,

за дело революции стоять.

В нем нам оставил пули Маяковский,

чтобы стрелять,

стрелять,

стрелять.