Матрос с Гибралтара - Дюрас Маргерит - Страница 25

Карла о чем-то задумалась и залилась краской.

– Отец говорит, это не так-то просто, – проговорила она, – выйти замуж, а выбрать – это, должно быть, еще трудней.

Она тоже зарделась, совсем чуть-чуть, наверное, только я это и заметил, потом едва слышно проговорила:

– Послушай, главное – это чтобы ты сама его выбрала. А уж потом, когда по-настоящему захочешь, тебе останется только добиваться своего, и все.

– Ой, нет, что вы, – сказала Карла, – у меня ни за что не получится.

– Получится, вот увидишь, – заверила она.

– У меня в горле пересохло, – заметил я, – пойду принесу что-нибудь выпить.

Сходил в бар и принес три стакана кьянти. Когда вернулся, Карла уже снова ушла танцевать. Я выпил и ее кьянти.

– Пошли еще потанцуем, – предложил я.

– Вы так любите танцевать? – поинтересовалась она.

Потом встала с явным сожалением. По-моему, ей было бы приятней поговорить.

– Зачем это, – спросил я ее, – вам понадобилось надо мной издеваться?

– Да я вовсе над вами не издеваюсь, – возразила она. – С чего вы взяли?

Она удивилась. Хорошо, пусть хотя бы одна ночь, подумал я. И тогда впервые, спасибо кьянти, я решился чуть покрепче прижать ее к себе.

– Не надо на меня сердиться, – попросила она. Поезд уже больше не мчался в кромешной тьме моего сознания. Я хотел ее. Желание это пришло откуда-то издалека, из каких-то совсем заброшенных уголков моего тела и моей памяти.

– Мне хотелось бы, чтобы вы рассказали мне о нем.

Это была женщина, которая ночь проводила с мужчиной, а наутро снова пускалась в путь. И я желал ее именно такой – и никакой другой.

– Что ж, – проговорила она, – если угодно, это был матрос. Он был в крошечной шлюпке в открытом море где-то посреди Гибралтара, когда мы заметили его с яхты. Он подавал сигналы бедствия, мы подобрали его и подняли на борт. Вот так все и началось.

– И давно это случилось?

– Несколько лет тому назад, – ответила она.

– А почему он подавал сигналы бедствия?

Она говорила тоном, немного напоминавшим чтение наизусть заученного текста.

– Три дня назад, – проговорила она, – он удрал из Иностранного легиона. Прослужил там три года, не хватило терпения ждать еще два, что ему оставалось там провести, вот и решил удрать на шлюпке – шлюпке, которую украл.

В голосе ее сквозила какая-то невыразимая нежность. Должно быть, где-то в глубине у нее таился неисчерпаемый источник нежности.

– А почему он вступил в него?

– Его разыскивали, – ответила она, – за убийство.

Нельзя сказать, чтобы это удивило меня сверх меры. Она сказала это на редкость просто и еще, как мне показалось, с какой-то долей усталости.

– Вам нравятся люди, которые подают сигналы бедствия, угадал?

Она слегка отстранилась от меня, окинула изучающим взглядом. Я выдержал ее взгляд. Теперь я уже привык ко всему, даже к ее красоте.

– Да нет, – возразила она, похоже, немного смутившись, – не только в этом дело.

– А вот я еще в жизни никого не убил, – сознался я.

– Это не так-то просто, – с улыбкой заметила она, – надо, чтобы представился подходящий случай…

– А у меня такого случая никогда даже близко-то не было, – сказал я. – Насколько помнится, когда мне было восемь лет, я убил из карабина голубя, вот и все мои подвиги.

Она от души расхохоталась. Боже мой, как же она была красива.

– Боже мой, до чего же вы красивы, – проговорил я.

Вместо ответа она ограничилась улыбкой.

– Итак, вы подняли его на борт, да? – продолжил я. – И, наверное, накормили? Уверен, у него уже два дня маковой росинки во рту не было, ведь так?

– Всякий в этом мире может совершить убийство, – проговорила она, – напрасно говорят, будто на это способны только избранные.

– Короче говоря, бедствие так и не состоялось, – заметил я, – оно закончилось как нельзя благополучно.

– Пожалуй, – согласилась она, – думаю, вы правы, мне тоже кажется, что закончилось оно вполне благополучно. – Потом, чуть помолчав, поинтересовалась: – А можно спросить, чем вы занимаетесь?

– Министерство колоний, Отдел актов гражданского состояния. Делал копии свидетельств о браке, о рождении и о смерти тоже. После каждого свидетельства о смерти я мыл руки. Так что зимой у меня на руках появлялись цыпки.

Она немного посмеялась очень близко от моего лица.

– В конце каждого года у нас подводили статистику, сколько было запрошено свидетельств о рождении. Результаты были очень интересные. Обнаружилось, кто бы мог подумать, что их то больше, то меньше, год на год не приходится…

Если она засмеется, подумал я, то останется еще на один день. Она рассмеялась.

– Эти статистические данные были даже вывешены у нас в отделе. Ведь никогда не знаешь, может, там были люди, которым это могло показаться интересным.

– Выходит, – все еще смеясь, спросила она, – их запрашивают больше или меньше, в зависимости от года?

– Да. Никому так никогда и не удалось объяснить эту тайну. Единственное, что удалось заметить мне лично, это что високосные годы самые плодородные по части запросов на свидетельства о рождении. Я даже подготовил об этом доклад, но он так никого и не заинтересовал.

Я сжимал ее все крепче и крепче, и мне было трудно говорить.

– Почему вы говорите об этом в прошедшем времени? Вы что, в отпуске?

– Даже больше, чем в отпуске.

Танцы были в самом разгаре. Стало уже трудно пробираться сквозь толпу, чтобы потанцевать, но никто не жаловался. Оркестр играл из рук вон скверно.

– Как! Неужели вы бросили работу?

Я думал, она уже все поняла, но нет, она так ничего и не поняла, даже она, и то не поняла всего, во всяком случае, не сразу.

– Поставьте себя на мое место, – проговорил я. – Я больше не мог все время строчить копию за копию, нет, я, правда, больше не мог. У меня уже даже не осталось своего собственного почерка.

– И когда же вы ее бросили?

– Если точно говорить, то сегодня утром, вернее, за обедом. А когда подали сыр, решение стало уже окончательным и бесповоротным.

На сей раз она не засмеялась. Я изо всех сил прижал ее к себе.

– Ах, вот как, – проговорила она, – а я и не знала.

– Вас ведь так привлекают люди, которые подают сигналы бедствия, разве нет?

– А почему бы и нет, – возразила она наконец.

Танец подошел к концу. Его многократно заказывали снова и снова, так что протанцевали мы с ней довольно долго.

– Мне так весело, – проговорила Карла. – Но ужасно хочется пить. Я бы выпила лимонаду.

– Надо бы сходить принести, – сказала она.

– Я принесу, – вызвался я, – и два коньяка для нас, да?

– Если хотите. Уже очень поздно.

Было столько народу, что я с трудом протиснулся к бару. Один коньяк я опрокинул на месте, а еще два доставил вместе с лимонадом. Карла выпила его залпом и тут же отправилась снова танцевать. Мы выпили по рюмке коньяка и тоже последовали ее примеру.

– Нет, – заметила она, – похоже, вы и вправду большой любитель танцев…

– Мне не хочется пропускать ни одного.

– Но ведь Эоло отпустил ее всего на час, – понизив голос, напомнила она. – А мы здесь уже куда больше часа.

– Да нет, даже и часа-то еще не прошло.

– Через час за мной должен подойти катер.

– Вот видите, выходит, все равно придется еще немного подождать. А пока мы с вами можем потанцевать.

Голос у меня дрожал, но теперь уже не от страха. Я поцеловал ее волосы.

– Расскажите мне, – попросил я, – об этом матросе с Гибралтара.

– Потом, попозже, – ответила она. – У вас прямо какая-то навязчивая идея.

– Просто я немножко пьян.

Она засмеялась, но как-то принужденно. Ей явно надоело танцевать. Да и танцевали-то мы как-то не очень ловко.

– Мне нравится в Италии, здесь так красиво, – заметил я.

И мы оба замолчали. Мной снова овладели воспоминания о Жаклин, и я опять оказался в поезде, там была страшная духота, а он все мчался и мчался в ночи. Этот поезд уже не впервые всплывал у меня в памяти, но на сей раз мне никак не удавалось изгнать его оттуда. Я слегка разжал объятия. Она посмотрела на меня.