Матрос с Гибралтара - Дюрас Маргерит - Страница 19

– Да чего? – не унимался Эоло. – Чего тут понимать-то?

Жаклин отвернулась, глаза ее наполнились слезами. Должно быть, все услышали ее крик – все, кроме Эоло.

– Да так, ничего, – ответил я, – просто что такое аперитив.

Он велел Карле принести мне еще один пастис. Та принесла. Потом надо было еще о чем-то говорить.

– У вас тут винограду, – заметил я, – на целый сезон хватит.

Эоло поднял голову и посмотрел на увитую виноградом крышу террасы. Она тоже, машинально.

– Это уж, – ответил Эоло, – что правда, то правда.

Виноградные гроздья были огромные и громоздились друг на друга. А солнце, падая на крышу, пробивалось внутрь сквозь массу зеленых виноградин. Она вся буквально купалась в виноградном свете. На ней были черный бумажный пуловер и засученные до колен брюки, тоже черные.

– Сроду не видал столько винограда, – проговорил я.

Жаклин все не отрывала от нее блуждающего, словно завороженного взгляда. Та же, судя по всему, этого даже не замечала. Ей явно было хорошо одной, она вполне довольствовалась собственным обществом, это выглядело даже немного странно.

– Когда он созревает, – говорил Эоло, – то так и остается зеленым. Приходится пробовать, чтобы узнать, созрел или еще нет.

– Странно, – заметил я. И рассмеялся. Я чувствовал, что она уже не на шутку под хмельком. Эоло пока что этого не заметил, а вот Жаклин, та – да. Ее же, судя по всему, все это не слишком интересовало.

– Совсем как люди, – проговорил я.

– Что-что? – не понял Эоло.

– Некоторые так и остаются зелеными на всю жизнь.

– Вы хотите сказать, молодыми, – поправил Эоло.

– Да нет, – возразил я, – придурками.

– А что это значит по-итальянски – придурок? – спросил Эоло.

– Дурак, – уточнил я.

Да уймись ты, уговаривал я себя. Но все было без толку. Бывают в жизни моменты, когда ужасно охота посмеяться.

– Только я один его и ем, – проговорил Эоло. – Дочкам-то моим он совсем не по вкусу. А для меня одного выходит слишком много. Даже постояльцы и те всегда говорят, будто он еще недозрел.

– Какая разница, зато он такой красивый.

Карла, прислонившись к двери, слушала отца. Она смотрела на него ласково и с каким-то нетерпением. Я и это заметил. И старался поменьше глядеть в ее сторону.

– Даже Карле и той он не по вкусу, – говорил только он один, – якобы от этого винограда ее сразу знобит.

Ничего не помогало. Она буквально притягивала к себе мой взгляд.

Это был мой долг, мне просто нельзя было иначе. Я уже и так потерял столько времени, не зная, что она существует на свете.

– Тебе что, правда, не нравится этот виноград? – спросила она у Карлы.

В голосе ее сквозила та же нежность, что и светилась в глазах. И никакая она не американка. Даже по-итальянски и то говорила с заметным французским акцентом.

– Я ем его, чтобы сделать ему приятное, – отозвалась Карла, – но он, и правда, мне совсем не по вкусу.

Никто, кроме меня, не заметил, что она смотрела на меня без особого отвращения. Разве что Жаклин.

– А вот жене моей, ей нравится, – продолжал тем временем Эоло. – Мы посадили его, когда поженились. Вот уже тридцать лет назад.

Постепенно возвращались постояльцы. Первыми явились два охотника. Они заказали Эоло два стаканчика кьянти. Он велел Карле обслужить их.

– Каждый год, – проговорила Карла, обслуживая клиентов, – одна и та же история с этим виноградом. С самого детства он прямо силком заставляет нас его есть.

– Вечно ты чем-то недовольна, – заметила она, обращаясь к Карле.

– Да не в этом дело, – ответила Карла, – но почему непременно заставлять?

Она не ответила Карле. Можно было подумать, что разговор вот-вот иссякнет. Но не тут-то было. Теперь Эоло уже не интересовало ничто на свете, кроме этого винограда, зато уж виноград-то явно интересовал его не на шутку.

– Это один сосед, – проговорил он, – он дал мне эту лозу. Да, видно, ошибся. Когда я понял, семь лет спустя, было уже слишком поздно, у меня не хватило смелости вырвать ее с корнем.

– Когда сам что-нибудь сажаешь… – заметил я.

– Вот-вот, – подхватил Эоло, – всегда кажется, что лучше этого нет.

Всякий раз, когда я слышал собственный голос, меня разбирал смех. На сей раз я сдержался. Жаклин страдала.

– А виноград, что ты покупаешь по субботам в Сарцане, он тебе нравится? – спросила она у Карлы.

– Ясное дело, нравится, – ответила Карла, – раз я сама его выбираю.

Карла залилась краской. Должно быть, посвящала ее в какие-то свои сокровенные тайны.

– Я бы охотно выпил еще один, – проговорил я.

– Нет, – едва слышно прошептала Жаклин.

– Нет, – повторил я.

– Ни одна виноградная лоза, – продолжил Эоло, весь поглощенный своими разъяснениями, – не вьется так, как эта. Моя терраса, лучше ее нет во всей округе.

Лишь одна Карла слушала его по-настоящему внимательно.

– Только я одна его и ем, – проговорила Карла.

– Ты никогда не бываешь довольна, – еще раз повторила она, – никогда.

– Вы всегда так говорите, – заметила Карла.

– Как подумаю, – проговорил Эоло, – что эта бедная лоза вот уже тридцать лет каждый год приносит виноград, а мы его выбрасываем. Я-то ем даже больше, чем могу, но съесть все одному мне ведь не под силу.

Карла подала заказанные аперитивы. Потом снова прислонилась к косяку, дожидаясь, пока мать позовет ее накрывать к обеду. И все время держалась поближе к ее столику. Эоло, судя по всему, был уже немного навеселе.

– Нет, – продолжил он, – одному мне никак не справиться.

– Ну, опять начинается, – заметила Карла. – Каждый год одно и то же.

По-видимому, ей вовсе не было неприятно, когда на нее обращали внимание. Это я тоже пока был в состоянии заметить. И еще, что всякий раз, когда она заговаривала, лицо ее заливалось краской. А еще я снова заметил, что не вызываю у нее какой-то особой неприязни, во всяком случае, не больше, чем кто бы то ни было другой.

– Бывают в жизни такие вещи, к которым никак не удается привыкнуть, – изрек я.

– Я съедаю его столько, – проговорил Эоло, – что каждый год по две недели меня мучают колики, каждый год.

– Вы только посмотрите на него, – вмешалась Карла, – говорить про свои колики перед постояльцами.

– Надо же о чем-то говорить, – заметил я.

Я рассмеялся, она тоже. Мне было все трудней и трудней не смотреть на нее. Жаклин ничего не слышала. Попеременно смотрела то на нее, то на меня. И была бледна как полотно.

– Каждый год, – проговорила Карла, – он едва не умирает от этого винограда. Теряет по три кило за две недели. Вот-вот опять примется за свое, как раз сезон подходит.

– А может, эти колики как раз меня и спасают, – возразил Эоло, – от них снижается давление. И потом, не могу же я выбрасывать весь виноград, просто не могу, и все.

– Чистая правда, – заметил я.

– Если бы мы дали ему волю, – проговорила Карла, – он бы так и умер – ест его украдкой.

– Надо дать ему волю, – заметил я.

– Даже если он может от этого помереть? – переспросила Карла.

– Даже если может помереть, – подтвердил я. Эоло бросил на меня изумленный взгляд. Я был уже пьян в стельку. Жаклин подняла на меня глаза, мне показалось, очень злые. Какое-то время никто не произносил ни слова. Эоло оглядел мои стаканы из-под пастиса, все они были пусты. Потом я услыхал, как она голосом человека, желающего поменять тему разговора, спросила у Карлы:

– Ты была вчера на танцах?

– О чем вы говорите, – отозвалась Карла, – да он всю ночь так и сновал взад-вперед перед домом.

– Сегодня вечером опять будут танцы, – заметила она.

Она подняла глаза и бросила взгляд в мою сторону, но настолько украдкой, что, кроме меня, этого никто даже не заметил.

– А то я не знаю, – ответила Карла.

Эоло прислушивался к их разговору с явным интересом. У меня окончательно пропало всякое желание смеяться.

– А если я возьму тебя с собой, он отпустит? – спросила она.