Блэк - Дюма Александр - Страница 72

Этим нечто была пара черных бакенбард, обрамлявших лицо молодого человека, вся остальная часть которого была чисто выбрита.

Конечно, усы и борода могли исчезнуть со вчерашнего дня, но вот бакенбарды за ночь отрасти не могли.

— Однако я имею честь говорить с господином Гратьеном д'Эльбэном? — спросил шевалье, растерянный и смущенный.

Шевалье, как известно, легко поддавался беспокойству.

Молодой человек улыбнулся; это «однако» все ему объяснило.

— Нет, сударь, — ответил он, — меня зовут Анри д'Эльбэн; мой брат, Гратьен отсутствует: он отразился пообедать со своими товарищами по гарнизону. Но, если я могу ему что-нибудь передать от вашего имени, то можете мною располагать, сударь.

— Анри! а! вы Анри д'Эльбэн! — закричал шевалье, охваченный весьма заметным волнением; ведь перед его глазами стоял человек, которого Тереза так любила, тот единственный, которого она когда-либо любила, и он теперь понимал, как легко молодая девушка могла стать жертвой этого непостижимого, этого невероятного сходства.

— Да, сударь, — ответил молодой человек, улыбаясь, — Гратьен без сомнения говорил вам обо мне, но несмотря на все, что он вам рассказывал, вы удивлены нашим сходством. Мы похожи друг на друга, как две капли воды: мы близнецы.

— Я понимаю, — сказал шевалье. — Извините мне мое беспокойство… Это сходство, про которое я совсем забыл, хотя мне о нем и говорили, пробудило во мне воспоминание об одном приключении, которое оставило настолько сильный след в моей жизни, что, как только я вспоминаю о нем, меня тут же охватывает сильнейшее волнение.

— В самом деле, сударь, вы весь дрожите. Прошу вас, сядьте и не вставайте больше.

Анри взял еще одно кресло и поставил его по другую сторону камина.

— Через несколько минут вы расскажете мне, — продолжал он, — что привело вас сюда.

— Для этого нет нужды ждать. Послушайте, сударь, раз я не застал вашего брата, — решительно произнес шевалье, почувствовав, что выражение участливого внимания и доброты на лице юноши придает ему смелости, — то хотел бы рассказать вам мою историю. Я несчастный одинокий старик, у которого нет ни родных, ни друзей. — Шевалье остановился, так как у Анри был вид гораздо более серьезный и задумчивый, чем это обычно бывает у людей его возраста.

— Я страдал, сударь, — перебил его Анри и подобие усмешки промелькнуло на лице. — Мое сердце полно горечи, и она не щадит своих избранников.

— Ну, что вы, сударь, — продолжал шевалье, — вы так еще молоды. Вы не могли бы дать мне один совет. Ведь в моем возрасте ум становится ленивым, а воля не торопится принять какое-либо решение и сделать выбор; впрочем, я должен признаться, что я всегда отличался крайней нерешительностью.

— Говорите, сударь, — ответил молодой человек, — и хотя я не думаю, что мое мнение окажется вам хоть в чем-то полезным, поверьте, что моя симпатия целиком принадлежит вам, и это будет не моя вина, если вы не сможете ею воспользоваться.

Какое-то мгновение шевалье собирался с мыслями, а затем, глядя прямо в глаза своему собеседнику, продолжил.

— Что бы вы сказали о человеке, сударь, о человеке, который, злоупотребив сходством, столь же удивительным, как то, что существует между вами и вашим братом, переодевшись и воспользовавшись темнотой или другим обстоятельством, обманул бы несчастную молодую девушку и; выдавая себя за ее возлюбленного, воспользовался бы ее ошибкой, чтобы обесчестить ее, а затем оставил бы одну предаваться своему отчаянию?

— По-моему, сударь, этот человек, если таковой может существовать на свете, был бы последним негодяем и достоин осуждения.

— А если бы эта молодая девушка в результате этого преступления стала бы матерью?

— Сударь, к несчастью, это одно из тех преступлений, которые не подпадают под действие ни одного закона, но я даю вам мое честное слово дворянина, что в тысячу раз скорее предпочел бы пожать руку бандиту, который с кинжалом за поясом и пистолетом в руке врывается в дом, грабит, рискуя своей свободой, убивает, подвергая опасности свою жизнь, чем знаться с человеком без сердца, без совести, без чести, который смог совершить поступок, похожий на тот, о котором вы говорите.

— Так вот, сударь, — сказал шевалье, — это и есть моя история; девушка, которую соблазнили, такая нежная, такая ласковая и такая добрая, что, увидев ее, невозможно не полюбить, это моя дочь, сударь.

— Ваша дочь?

— Во всяком случае, моя приемная дочь.

— И он не понес от вашей руки заслуженного наказания? Вы не убили человека, который принес бесчестие в ваш дом?

— Я уже сказал вам, сударь, я почти что старик, мне уже за пятьдесят, я слаб; моя немощная рука с трудом способна удержать тяжесть шпаги или пистолета…

— Господь дал бы вам силу, сударь; ведь Господь был бы за вас! — вскричал Анри с заразительной пылкостью. Господь — это Отец, который мстит за поруганную честь своего сына; Он дарует мужество воробью, защищающему своих птенцов от хищной птицы; неужели Он может отказать в нем человеку, который исполняет самую сокровенную, самую святую обязанность из всех тех, что предназначена человеку.

— Но ведь все законы, и Божьи и человеческие, запрещают дуэль.

— Дуэль, сударь, — а это действительно несчастье, но это такое несчастье, с которым необходимо смириться, — дуэль останется правосудием Божиим до тех пор, пока общество не будет строиться согласно другим законам, пока человеческое правосудие не станет искать в сердце каждого зло, дабы искоренить его, и добро, дабы его вознаградить; наконец, дуэль будет нужна до тех пор, пока общество будет считать допустимым, а порой и забавным, когда человек покушается на добродетель молодой девушки и на честь супруги.

— Итак, сударь, если виновный упорно отказывается предоставить молодой девушке то искупление, которое велит ему долг, вы советуете мне драться с ним?

— Говоря по совести, я советую вам это, — ответил Анри.

— Тогда я должен вам признаться, что у меня, как я вам только что сказал, мирный нрав, хотя я провел лучшую часть жизни, заботясь о своем благополучии, я думаю так же, как и вы, я несомненно решился бы на это, если бы меня не удерживало одно опасение.

— Что за опасение?

— Я единственная опора бедного дитя; что бы вы не говорили, а Небо не всегда бывает на стороне правого; судьба может изменить мне. Что станет с бедной девушкой, если она лишится меня?

— Если дело обернется подобным образом, сударь, я постараюсь заменить вас около нее. — просто ответил Анри.

— Вы мне это обещаете, сударь?

— Я вам клянусь.

— Послушайте, сударь, — сказал шевалье с воодушевлением, которое далеко выходило за рамки его обычного поведения, — в вашем взгляде столько искренности, столько благородства и столько достоинства, что мне хочется вам верить, и я решусь… Да, в свою очередь, клянусь вам, виновный будет наказан. Но я вынужден воспользоваться вашей любезностью и просить вас оказать мне еще одну услугу.

— Какую, сударь? Говорите.

— Я ни с кем не знаком в Париже и не знаю, к кому мог бы еще обратиться, если вы мне откажете в моей просьбе. Я прошу вас стать моим секундантом.

— Охотно, сударь.

— Вы мне должны поклясться, что кем бы ни был мой противник, и какое бы оружие ни было избрано для поединка, вы не покинете меня в той миссии, которая ниспослана мне Провидением и которую я намереваюсь исполнить. Ведь я, вы, сударь, это должны были заметить, крайне неопытен в такого рода вещах, и поскольку вы были так добры, что помогли мне своими советами увидеть это дело в его истинном свете, я смею надеяться, что вы не подведете меня в решительный момент.

— Сударь, в этом вопросе вы можете положиться на мое слово так же смело, как и во всех остальных. Но простите, мне необходимо выяснить у вас один довольно важный момент. Вы ведь, по-видимому, друг моего брата, но я не имею чести вас знать. Не будете ли вы так любезны сообщить мне ваше имя и оставить ваш адрес?

— Меня зовут господин де ля Гравери; как вы видите, я кавалер ордена Святого Людовика, постоянно проживаю в Шартре, но в настоящее время остановился в отеле «Лондон» на улице Риволи.