Блэк - Дюма Александр - Страница 16

Впрочем, капитан, заметим это так вскользь, принадлежал к той породе людей, что приняли бы и приглашение дьявола, если бы были твердо уверены, что жаркое там будет не слишком подгоревшим.

Не подозревая о том, де ля Гравери именно в этот момент переживал самый критический период в своих семейных отношениях.

Мадам де ля Гравери уже долгое время скучала. Скука у женщин, обладающих темпераментом Матильды, это легкий озноб, предвещающий лихорадку. Год, последовавший за второй Реставрацией, был насыщен весельем; молодая женщина пресытилась шумом и блеском, устала от танцев, ей наскучило банальное пустое кокетство: она переставала любить эти удовольствия и развлечения только ради их самих; она ощутила пустоту своего сердца, а мадам де ля Гравери в этом отношении напоминала природу: она ужасалась и не терпела пустоты.

Впрочем, по отношению к своему мужу она оставалась прежней или почти что прежней; благодаря привычке и воспитанию роль заботливой и внимательной супруги укоренилась в ее сознании, и какое бы направление ни принимал ход ее мыслей, это ни в коей мере не отражалось на той заботливой предупредительности, с которой она относилась к Дьедонне; но, в сущности, меланхоличная нежность шевалье раздражала тонкую нервную систему его супруги, и взгляды, которые она бросала на него, якобы строя влюбленные глазки, понемногу стали наполняться той едва сдерживаемой ненавистью, которую женщины, подобные ей, всегда потихоньку питают в отношении мужа, упрямо отказывающегося предоставить им хоть малейший повод для жалоб, а следовательно, и малейшую возможность взять реванш.

В тот же день, когда де ля Гравери привел в дом своего друга, с которым познакомился накануне, барон, первый раз после долгого перерыва навестив Дьедонне, представил своей золовке молодого лейтенанта гусарского полка, сопроводив это представление крайне лестными рекомендациями.

Этот молодой гусар на самом деле был одним из самых блестящих офицеров, которых только можно было встретить; у него была топкая и гибкая, как у женщины, талия, изящная осанка, ловко закрученные усы, самодовольный вид; короче, перед вами был готовый манекен, предназначенный для того, чтобы выгодно продемонстрировать в лучах солнца блеск золотых галунов доломана или лихо носить ташку.

Вопрос о том, какое влияние может оказать на самочувствие и настроение очаровательной молодой женщины приятная внешность и веселый, жизнерадостный нрав, пока недостаточно исследован и никогда не будет исследован до конца.

С того благословенного дня, как капитан гренадеров и лейтенант гусаров впервые расположились у домашнего очага шевалье де ля Гравери, состояние хозяйки дома значительно улучшилось: бледность, порой стиравшая все краски на ее лице, исчезла; синеватые круги, затмевавшие блеск глаз, пропали; она вновь преисполнилась веселья и очаровательной улыбкой сопровождала все знаки внимания, оказываемые мужу, которые благодаря этому были ему в два раза милее и дороже.

Нежданный, но явный успех, достигнутый ими, невольно как-то особенно сильно привязал обоих лекарей к очаровательной больной.

Они все время находились рядом с ней, и не прошло и двух недель, как они стали не просто привычными сотрапезниками, а ежедневными завсегдатаями в особняке де ля Гравери.

На всех прогулках их постоянно видели вместе; неизменной компанией они появлялись на балах и спектаклях; дело дошло до того, что, как только где-либо показывалась мадам де ля Гравери, можно было держать пари, что господин де ля Гравери следовал за ней, а позади господина де ля Гравери шли двое верных рыцарей.

Это, вероятно, было самое необычное, но и самое очаровательное семейное содружество.

Это никоим образом не была обыкновенная вульгарная семейная пара, состоящая из мужа и жены; это не был и тот любовный треугольник, так называемая любовь втроем, которую на каждом шагу встречаешь в Италии. Нет, это была семья, состоявшая из четырех человек, в которой равными привилегиями пользовались все ее члены: хозяин дома, друг хозяина дома и протеже хозяйки; все трое на редкость искусно и лояльно вели свою партию в общем хоре, каждый получая со скрупулезной точностью приходящуюся ему долю улыбок, сердечных благодарностей и признательных взглядов, все трое снискав право поочередно, в качестве компенсации, предлагать свою руку прелестной Матильде, а также нести ее шаль, веер или букет.

Мадам де ля Гравери, распределяя свои знаки внимания, выказывала при этом отменное чувство справедливости, так что ни разу никому не дала повода ни к ревности, ни к недовольству.

Но самым довольным из этого мужского трио, самым признательным не только Матильде, но и двум другим, бесспорно был Дьедонне; он был вне себя от радости, когда размышлял о том, что нашел два новых объекта, на которых мог излить избыток нежности, переполнявший его сердце в дни уединения.

Как мадам де ля Гравери удавалось поддерживать это ровное настроение и это самоотверженное самоотречение при своем крохотном дворе?

Это один из тех женских секретов, в который, признаемся в этом честно, несмотря на наши беспрестанные и постоянно возобновляемые исследования в этой области, нам так и не удалось проникнуть.

Но самое поразительное заключалось в том, что общество практически не злословило по поводу этого странного союза. Молодая немка казалась такой простодушной; столько наивности было в ее самом компрометирующем обращении с обоими офицерами; она была так изумительно естественна, что если кто-нибудь осмелился бы вдруг высказать хоть малейшее подозрение, то, весьма вероятно, мог бы быть обвинен в том, что у него злое сердце.

Барон де ля Гравери стал тем ангелом с пылающим мечом, который изгнал трех блаженных из их рая.

Однажды после полудня Матильда, чувствуя легкое недомогание, оставалась дома; господин де Понфарси — так звали лейтенанта гусаров — был на дежурстве, шевалье де ля Гравери и его друг, капитан гренадеров, вдвоем гуляли по Елисейским Полям.

И хотя обычный квартет заметно поредел, де ля Гравери выглядел бесконечно радостным; он скорее подпрыгивал, чем шел, и это несмотря на полноту, ставшую весьма солидной, принимая во внимание его возраст. Малейшее происшествие вызывало у него раскаты смеха, он беспрестанно весело потирал ладони и, следуя священным законам дружбы, капитан Думесниль целиком и полностью разделял это великолепное настроение.

Гуляя, они столкнулись с человеком, который, похоже, не был так же доволен судьбой, как они.

Этим человеком был барон де ля Гравери.

Он шел с таким угрюмым, таким озабоченным выражением лица, так низко надвинув на глаза шляпу, что они наткнулись на него, даже не узнав.

Но он, почувствовав, что его задели, поднял голову и узнал их.

— Клянусь смертью Христовой! Я рад встретить вас, шевалье, — сказал старший брат, схватив младшего за руку.

— В самом деле! — произнес тот с болезненной гримасой, так сильно барон сжал ему руку.

— Да, я направляюсь к вам.

Думесниль покачал головой, у него зародилось предчувствие несчастья.

Но быстро, вновь обретя свое хорошее настроение, шевалье произнес:

— Надо же, как странно, я только что сказал Думеснилю: «Я должен прямо сейчас зайти к моему брату, чтобы сообщить ему эту радостную новость».

— Эту радостную новость? — повторил барон с мрачной улыбкой. — А, так у вас есть для меня радостное известие?

— Да.

— Ну, что же, тогда обмен будет не в вашу пользу, так как я собираюсь поведать вам нечто весьма неприятное.

Такому тонкому и искушенному наблюдателю, каким был Думесниль, легко было догадаться, что эта новость, которая должна была так огорчить шевалье, доставляла сильную радость барону.

По телу Думесниля пробежала дрожь, а поскольку рука шевалье опиралась на руку капитана, то он вздрогнул вместе с ним, пока скорее испытывая простое сочувствие, чем предчувствуя что-либо.

— Но что же случилось? — пробормотал бедняга Дьедонне, весь побледнев, настолько был силен ужас, который он почувствовал заранее лишь при одном слабом отблеске той бомбы, с помощью которой барон собирался взорвать его счастье.