Игра на выживание - Карасик Аркадий - Страница 6

— Когда?

— В ближайшее время… Скажем, через недельку… Устроит?

— Долго… Узнай послезавтра…

— Хорошо, сделаю… Теперь очередь за моим вопросом…

— Можешь не задавать… Конечно, речь пойдет о приближающихся выборах в Думу… Успокойся — все будет на мази, как и на прошлых выборах. Я ведь заинтересована не меньше твоего…

— И уже имеются результаты твоей заинтересованности? — нетерпеливо спросил Иванов, размешивая встакане очередную порцию питьевой соды. — Мне кажется, пришло время торопиться… Подумай, дорогая, прошу…

— Подумаю, Феденька, — согласилась Клавдия Сергеевна, ласково погладив мужа по щеке. — Спонсоры найдутся, не сомневайся. И не только из числа бизнесменов, — туманно намекнула она на обширность своих связей. — Кстати, тебе скоро предстоит встреча с одним из богатейших людей страны. Он тебе сам представится, — перебила она мужа, который попытался узнать об «одном из самых богатейших людей» более подробные сведения. Хотя бы фамилию. — Постарайся произвести на него хорошее впечатление… И не продешевить…

— Где встреча? — быстро спросил Иванов, привстав и накидывая на плечи снятые подтяжки. Будто приготовился прямо в шлепанцах мчаться на место многообещающей встречи. — И — когда?

— Предположительно в ресторане «Арагви».

Через неделю. Точное время сообщу поздней… Когда ты принесешь мне в клювике сведения о Коломине…

2

Разговор с Сидоровым состоялся через два дня.

В откровенном ракурсе, без пышных фраз и дружеских заверений.

Их связывала давнишняя дружба, зародившаяся в те времена, когда Иванов был первым секретарем райкома партии, а Сидоров занимался в этом же райкоме вопросами идеологии. Раз в неделю друзья устраивали дружеские «посиделки». Отходили от нелегкой работы, размягчались. Будто надоевший грим, смывались высокопарные фразы о высокой морали, об ответственности члена партии за порученное дело. Грим предназначался для рядовых партийцев и беспартийного актива. Использовался на разного рода заседаниях, встречах, собраниях.

Наступило время, когда исчезла необходимость притворяться. Партийные билеты перекочевали из внутренних карманов в потаенные ящики. Хранились на всякий случай. Вдруг политическая ситуация в стране снова резко изменится. Рухнут разрекламированные реформы, возродится в былом могуществе облитая нынче помоями компартия Советского Союза?…

Нет, что вы, я не изменял высоким идеалам, но жить-то надо было? В глубине сердца верил в социализм во всех его ипостасях: простой, зрелый, с человеческим лицом… Доказательства? Пожалуйста, вот мой партбилет, сохраняемый в черные годы реакции…

А пока реформы существовали и набирали силу, пока рушились памятники, переименовывались улицы, выкорчевывались недавно святые понятия — они с Сидоровым вели себя соответственно. Клялись в любви и преданности новым властям, обливали помоями прошлое, прославляли рынок и правовое государство.

Поэтому хитрить и изворачиваться не было необходимости. Гарантии полной открытости — в провозглашенных свободах. Тем более для бывших партийных функционеров.

— Тебе нужно организовать продажу одному человеку двух-трех окраинных магазинов. Прими это как личную просьбу. Цену не заламывай, она должна быть божеской…

О вкладе будущего покупателя недвижимости в социальную защиту бедных — ни слова. Высокие слова — не для деловой беседы.

— Сколько? — спросил Сидоров, потирая чисто выбритый подбородок.

— Повторяю, цена не должна быть грабительской, — не понял намека Иванов.

— Сколько? — нетерпеливо повторил бывший партийный идеолог.

Ах, вот он о чем!

Делиться с коллегой и другом Иванову, понятно, не хотелось. И без того обещанный коттедж — слишком милая плата за услугу. Но Федор Федорович понимал: ни дружба, ни прежние «посиделки» ему не помогут. Сидором ради этого и пальцем не пошевелит.

— Думаю, покупатель не поскупится, — неопределенно пообещал депутат, отводя в сторону плутоватый взгляд. — Человек он не бедный, внакладе не останешься…

Сидоров ожидал более конкретного ответа. Товар — деньги, деньги — товар. Но он понимал, что выставлять требования на этом этапе опасно — обиженный бизнесмен вполне может обратиться к другим «приватизаторам».

— Сведи меня с покупателем, — попросил он, надеясь обойти друга и получить сразу две «доли» — свою и его. — Мы с ним договоримся…

— Не получится, Матвей, — усмехнулся Иванов наивности бывшего соратника по партии. — Все переговоры — только через меня. Знаю твою хватку — лучшего друга и брата оставишь без штанов…

Сидоров состроил на полном лице обиженное выражение. За кого ты меня принимаешь? Разве мало мы провели времени в одном закутке? Не выдержал — рассмеялся. Иванов вторил ему.

Пришли к согласию. Перед самыми торгами депутат выясняет масштабы благодарности лично ему и Сидорову. Узнав об обещанном проценте, тот включает свои возможности. Конечно, после получения «аванса»…

Благополучно завершив тяжелые переговоры, Иванов бросился к телефону. Минут десять добивался — занято. Когда пробился, наконец, через плотную завесу коротких гудков, ответили: Василий Евгеньевич будет только вечером.

Весь день депутат промучился. Повестка дня — что-то, связанное с армией. То ли новый закон о призыве, то ли проверка законности. Тема — явно не Иванова, выступать он не собирается. Вот на будущей неделе предстоит очередное рассмотрение уровня преступности — текст выступления уже разработан.

Можно, конечно, удалиться в свой кабинет и вздремнуть под прикрытием помощников. Нельзя! Когда в зале пустуют места, поднимается невероятная шумиха, будто подрываются основы демократии.

Лучше не рисковать, а подремать в кресле. Положить голову на ладони — классическая поза молящегося, увлеченного мыслями человека, и помечтать о коттедже, приветливо выглядывающем из-под тени развесистых плодовых деревьев.

Но сон не приходил. В голове — лихорадочная пляска Сидорова в паре с Коломиным. А Иванов — на задворках. Сидит на обрубке дерева и завистливо поглядывает на окна коттеджа, принадлежащего Сидорову.

Возвратившись домой, Федор Федорович важно промаршировал в кабинет. Клава, будто осознав грандиозность замыслов главы семьи, не приставала к нему с вопросами и советами.

На этот раз Коломин был в офисе.

— Добрый вечер.

Лучше не называть себя — абонент сам догадается. Конечно, сейчас в России действуют все виды свобод, но подслушать все равно могут. Те же спецслужбы, только под другими названиями.

— Добрый… Кто это?

— Ваше поручение почти выполнено, — упорно не называясь, заторопился Иванов. — Магазины будут выставлены на продажу в ближайшее время. Точную дату сообщу позже… Вам придется выплатить небольшие… э-э… комиссионные…

— Вас понял. Договоренность остается в силе. Что же касается комиссионных — не проблема…

Из кабинета в столовую, к накрытому для ужина столу, Иванов вышел походкой победителя. Степенно и важно. Его плешивую голову не украшал лавровый венок, но она была так вздернута, что на горле выпятился кадык.

— У тебя успех? — расплылась и улыбке супруга. — Поздравляю… Ты хочешь мне что-то скачан,?

— Конечно. Держи телефоны. Первый — в офис, второй — домашний. Коломин Василий Евгеньевич… Как видишь, я свои обещания выполняю…

— Во мне можешь не сомневаться, Феденька…

3

Утром, дождавшись ухода мужа, Клавдия Сергеевна закурила и присела к тумбочке с телефонным аппаратом.

Итак, ее жизнь делает очередной виток… К добру ли? Кем только не доводилось ей быть! До замужества — любовница профессора, читающего лекции по политэкономии в Высшей партийной школе — ВПШ. По сравнению с молоденькой, семнадцатилетней подружкой профессор — старик

Шестьдесят пять лет даже для мужчины — далеко не шутка. Как он изящно выражался — переходный возраст.

К тому времени Клавдия девушкой уже не была. В седьмом классе несколько одноклассников заманили ее на лестничную площадку рядом со спортивным залом и изнасиловали. Нет, не изнасиловали в полном смысле этого слова, ибо девчонка не сопротивлялась. Отталкивала наседающих на нее парней больше для вида. Очень уж хотелось Клавочке поскорей пройти через водораздел, отделяющий ее от зрелой женщины.