Оскар Уайльд. Афоризмы - Уайльд Оскар - Страница 9

– Неужто вы верите всему, что пишут в газетах?

– Верю. Нынче только то и случается, чему невозможно поверить.

– Я читаю все английские газеты. Они очень интересны.

– Ну, значит, вы читаете между строк.

В свое оправдание журналистика может сослаться на великий дарвиновский закон выживания зауряднейшего.

Можно много сказать в защиту современной журналистики. Предоставляя голос необразованным людям, она знакомит нас с общественным невежеством.

Шпионы – вымирающая профессия. За них теперь все делают газеты.

О театре, музыке и живописи

Я люблю сцену, на ней все гораздо правдивее, чем в жизни.

Порой наименьшее удовольствие в театре получаешь от пьесы. Я не раз видел публику, которая была интереснее актеров, и слышал в фойе диалог, превосходивший то, что я слышал со сцены.

Публика смотрит на трагика, но комик смотрит на публику.

Истинный драматург показывает нам жизнь средствами искусства, а не искусство в форме жизни.

Если пьеса – произведение искусства, ее постановка в театре является экзаменом не для пьесы, а для театра; если же она не произведение искусства, ее постановка в театре является экзаменом не для пьесы, а для публики.

Иногда говорят, что актеры нам показывают своих Гамлетов вместо шекспировского. А на самом деле нет никакого шекспировского Гамлета. Если в Гамлете есть определенность, как в творении искусства, в нем также есть и невнятица, как в любом явлении жизни. Гамлетов столько же, сколько видов меланхолии.

Пока актер не чувствует себя в костюме как дома, он не чувствует себя как дома и в своей роли.

Трагических эффектов можно достичь, привнося комическое. Смех в зале не устраняет чувства ужаса, но, давая отдушину, помогает ему углубиться. Никогда не бойтесь вызвать смех в зале. Этим вы не испортите, а, наоборот, усилите трагедию.

Любая крайне напряженная эмоция стремится к разрядке при помощи какой-нибудь эмоции противоположного свойства. Истерический смех и слезы радости – примеры драматического эффекта, которые дает сама природа.

Если бы в наши дни воскрес древний грек, то его чаще можно бьшо бы встретить в цирке, чем в театре.

Музыка есть тот вид искусства, в котором форма и содержание – одно.

Какое счастье, что у нас есть хоть одно неподражательное искусство!

Если мы хотим понять народ, исходя из созданного им искусства, то лучше обратиться к архитектуре или музыке. Дух эпохи всего лучше передают отвлеченные искусства, поскольку сам дух есть понятие отвлеченное и идеальное.

Конечно, с музыкой много трудностей. Если музыка хорошая – ее никто не слушает, а если плохая – невозможно вести разговор.

Музыку Вагнера я предпочитаю всякой другой. Она такая шумная, под нее можно болтать в театре весь вечер, не боясь, что тебя услышат посторонние.

Музыка будет по-немецки, вы не поймете.

Музыканты такой неразумный народ. Хотят, чтоб мы были немы, как раз когда больше всего хочется быть глухим.

После Шопена у меня такое чувство, как будто я только что рыдал над ошибками и грехами, в которых неповинен, и трагедиями, не имеющими ко мне отношения.

Актер – вот критик драмы. Музыкальный критик – это певец, или скрипач, или флейтист.

Пианистов я прямо-таки боготворю. Не знаю, что в них так меня привлекает... Может быть, то, что они иностранцы. Ведь они, кажется, все иностранцы? Даже те, что родились в Англии, со временем становятся иностранцами. Это очень разумно с их стороны и создает хорошую репутацию их искусству, делает его космополитичным.

В Америке, в Скалистых горах, я видел единственный разумный метод художественной критики. В баре над пианино висела табличка:

Картина несет нам не большую весть или смысл, чем дивный кусок венецианского стекла или голубой изразец со стены Дамаска: это лишь прекрасно окрашенная поверхность.

Учить искусству надо не в Академии. Художника создает то, что он видит, а не то, что он слышит.

...Художники-академики, чью полную неспособность к живописи мы можем ежегодно видеть в мае за шиллинг.

...Та любопытная смесь плохой работы и хороших намерений, которая дает у нас право художнику считаться типичным представителем английского искусства.

Большинству наших современных портретистов суждено полное забвение. Они никогда не передают того, что видят. Передают они то, что видит публика, а публика не видит ровным счетом ничего.

Верить можно только тем портретам, на которых почти не видно модели, зато очень хорошо виден художник.

Всякий портрет, написанный с любовью, – это, в сущности, портрет самого художника, а не того, кто ему позировал. Не его, а самого себя раскрывает на полотне художник.

Ни готика, ни античность совершенно не знают позы. Позу изобрели посредственные портретисты, и первым из людей, кто принялся позировать, стал биржевой маклер, который с тех пор так и позирует не переставая.

Единственные люди, с которыми должен водить знакомство художник, это люди красивые и глупые, люди, смотреть на которых – художественное наслаждение, и говорить с которыми – отдых для ума.

Об искусстве

Душа есть только у искусства, а у человека ее нет.

Искусство – единственная серьезная вещь в мире, но художник – единственный человек в мире, никогда не бывающий серьезным.

Искусство не выражает ничего, кроме самого себя.

Можно простить человеку, который делает нечто полезное, если только он этим не восторгается. Тому же, кто создает бесполезное, единственным оправданием служит лишь страстная любовь к своему творению.

Всякое искусство совершенно бесполезно.

Искусство скорее покрывало, чем зеркало.

Искусство создает великие архетипы, по отношению к которым все сущее есть лишь незавершенная копия.

Если природа – это материя, стремящаяся стать душой, то искусство – это душа, выражающая себя в материальном.

Искусство – наш духовный протест, наша галантная попытка указать природе ее истинное место.

Вещь, существующая в природе, становится гораздо красивее, если она напоминает предмет искусства, но предмет искусства не становится по-настоящему прекрасным от сходства с вещью, существующей в природе.