Такси заказывали - Дубчак Анна Васильевна - Страница 19

— Как, он отказался? — не поверила она сначала и рухнула в кресло как подкошенная, но мгновение спустя подскочила, поскольку села на свое новое платье. Подскочила как ужаленная и заметалась по спальне, где как раз собиралась примерить это самое платье и где ее застала неприятная новость.

Представляешь, Кларочка, — утешал Михаил Александрович, ее муж и папа Светы, — он так мне и заявил, что…

Хватит! Я все это уже слышала! — всхлипнула Клара и махнула рукой. — Мне только непонятно, почему он отказался. Ведь ему предлагалось всего лишь поужинать со мной, сделать мне приятное. Артисты для того и существуют, чтобы приносить людям радость. И что плохого в том, если бы мы с ним немного поговорили? Он бы, к примеру, рассказал мне про свою актерскую жизнь, про гастроли, поделился бы планами о своих новых ролях… А я бы, в свою очередь, рассказала, как еще совсем юной девушкой мечтала о нем, как таскалась на все его спектакли, простаивала под дождем и в лютый мороз возле служебного входа в театр в надежде получить автограф! Да что там — я же приготовила все его автографы, у меня их уже полная сумочка!.. — И она вновь заплакала. — Я знаю, знаю, — говорила она сквозь слезы, — ему нравятся совсем молоденькие девочки, а не такие, как я, зрелые женщины…

А вот и нет, — тихо произнесла Света, рискуя спровоцировать ее на новые рыдания, — ему вообще, похоже, никто не нравится. Машка вон как убивается по нему, дарит ему цветы охапками, словно она миллионерша, а он принимает это как должное и ни разу даже не улыбнулся ей, не то что назначил свидания…

Девочки вы мои хорошие, — ласково пропел Михаил Александрович, — да что же это вы так загрустили? Спрашивается, зачем я столько работаю и зачем мне так много денег, если я не могу вас сделать счастливыми? Ну, отказал он мне, положим, но ведь Филиппову-то не откажет!

А кто у нас Филиппов? — Слезы на мамином лице мгновенно высохли, а лицо приняло деловое выражение.

Банкир! Мой хороший друг. Вот он — всесильный человек. И если я его попрошу, он на самом деле может пригласить себе в банк на новогодний праздник вашего ненаглядного Могилевского. И заплатит он ему, как Дастину Хоффману, будьте уверены. Да только вряд ли Могилевский запросит с него так много, он же понимает, что загнул…

Миша, — вдруг опомнилась Клара, — послушай, и как это ты нас только терпишь, таких эгоисток?! Ты мой хороший, — она подошла к нему и чмокнула в щеку, — неужели ты нисколько меня не ревнуешь и действительно готов пойти к своему банкиру и попросить об этом одолжении?..

— Да видела бы ты, какой ремонт отгрохали мои ребята в его апартаментах?! Сказка получилась, а не квартира!

При упоминании фамилии банкира Света заволновалась. Она думала, сказать ли отцу о том, что Филиппову теперь не до Нового года, что голова его занята сейчас куда более серьезными проблемами, или нет, но тут вдруг услышала:

Вот только сначала надо бы выяснить, чем закончилась эта история с терактом…

Каким еще терактом? — не поняла мама.

— Дело в том, что его банк собирались взорвать. Филиппову уже были звонки, он даже однажды сам лично приехал на встречу со звонившим, который запросил с него кругленькую сумму за информацию о том, где именно будет заложена взрывчатка…

Я сейчас позвоню ему и спрошу, насколько все это серьезно.

Он ушел в свой кабинет звонить, а Клара Конобеева подошла к зеркалу, надела свое новое платье и уныло осмотрела себя с головы до ног. "Не понимаю все равно, почему он отказался… Ведь он даже не видел меня!" — вздохнула она и беспомощно развела руками.

Несмотря на воскресенье, вся школа гудела как улей. Вовсю шли приготовления к празднованию Нового года. В коридорах украшали стены, вешали под потолком нитки с ватой, изображавшей снег, и вырезанные из тонкой белой бумаги ажурные, прозрачные снежинки.

Вход в школу оформили сосновыми пушистыми ветками с красными шелковыми бантами и "снегом" из крошек пенопласта.

Больше всего ребят собралось в актовом зале, где посредине высилась пышная елка, вокруг которой стояли большие коробки с елочными игрушками, гирляндами, разноцветными флажками, бусами и хлопушками. Здесь же стояли две стремянки, стоя на которых, ребята и наряжали елку.

На сцене шла генеральная репетиция сказки "Золушка". Все артисты были одеты в костюмы эпохи французского короля Людовика IX и двигались среди декораций так уверенно и так вдохновенно при этом читали свой текст, как если бы они были не московскими школьниками, а настоящими придворными дамами и кавалерами, королями и королевами, волшебниками и карликами. Очень хороша была и Золушка, сначала в простой одежде и грубых башмаках, а потом уже в изящном бальном платье и "хрустальных" (Горностаев сам лично превратил туфли Машиной мамы из белых в подобие хрустальных, оклеив их серебряной фольгой) туфельках.

В моменты, когда за кулисами (а попросту за бархатной портьерой, за которой образовался закуток для переодевания) Золушка и Мачеха встречались в более доброжелательной атмосфере, Света уже в который раз обращала внимание Маши на рыжую девочку, довольно плохо игравшую роль придворной дамы. "Она так двигается, словно платье с обручами мешает ей, а ведь платье красивое, не то что у меня, — говорила Света. — Ты не знаешь, кто это такая?" — "Понятия не имею, — отвечала Маша, думая о своем и представляя себя настоящей артисткой, которой после репетиции предстоит еще один важный визит в театр. Она слушала Свету вполуха. — Кажется, она из параллельного класса и зовут ее Женей". — "Понимаешь, когда я только выхожу на сцену, она прямо-таки глаз с меня не сводит". — "Да брось ты, Света, все это тебе только кажется. Ну подумай сама, зачем ей на тебя смотреть? Если бы она была мальчиком, я еще понимаю… Все, сейчас мой выход". — И Маша, подхватывая подол платья, бежала на сцену.

Света же, глядя из-за кулис на стоящую в глубине сцены рыженькую и сильно напудренную Женю, пыталась вспомнить, откуда она ее знает. Лицо девочки казалось ей до боли знакомым, но вот причину ее колючего взгляда так для себя и не выяснила. "Наверное, мне действительно показалось, — решила она и стала готовиться уже к своему выходу. — Дочки, за мной!" — скомандовала она, обращаясь к своим дочерям по сказке, и тоже вышла на сцену.

Света понимала, что весь спектакль Саша Дронов, несмотря на свою любовь к ней (не далее, как вчера он шепнул ей на ухо слова любви: "Света, я тебя… …"), все же любовался красивой и талантливой Машей. Да и не только он один, еще и Горностаев со всей мужской половиной школы. Маша считалась первой красавицей, к тому же была свободна и легка в общении, чувствовала себя уверенно и ничего не боялась. Больше того, от нее постоянно исходила, чувствовалась какая-то тайна, что делало ее в глазах мальчишек еще более привлекательной. А что было бы, если бы в школе узнали про ее, пусть даже и односторонний и безответный, роман с Юрием Могилевским?..

Идея заманить Могилевского в ресторан "Прага", чтобы сфотографировать его там вместе со своей мамой, доказав тем самым Маше, что он прежде всего шут, которого можно купить за деньги, провалилась. Маша буквально пару часов назад, еще перед репетицией, успела обмолвиться о том, что ей сегодня надо будет срочно увидеть его. Конечно, она поедет в театр. Вот только что она задумала, Света не знала. А как было бы хорошо, если бы Маша разочаровалась в своем кумире. Тогда бы она вернулась к Горностаеву, а Дронов в присутствии друга не стал бы таращиться на Машу и время от времени оказывать ей знаки внимания, как это было до сих пор. Они оба увивались за Машей словно по инерции, и с этим Свете приходилось мириться и от этого же страдать. Вот если бы ее отцу удалось уговорить Филиппова пригласить к себе в банк на праздник красавца актера! Но Света так и не поняла, удалось ли отцу дозвониться до Филиппова и чем закончился их разговор.

После репетиции все возвращались домой усталые, но, не сговариваясь, вдруг дружной гурьбой ввалились в подъезд, где жил Горностаев, и поднялись в штаб.