Мексиканский для начинающих - Дорофеев Александр - Страница 18

В пяти кварталах от бронзовых кобыл стоит трехметровый памятник Камарону, то есть здешней карибской креветке. По словам дона Томаса, это натуральная величина – таких размеров достигали креветки, когда Святой Дух нисходил на остров в сезоны дождей.

Вокруг Камарона шесть пивных. Отсюда начинается дорога, которая ведет в глубь сельвы и упирается в море на другом, диком, берегу острова. Все наши приезжают на тот берег встречать новогодний рассвет. Солнце каждый раз поднимается из моря, а все же страшновато – взойдет ли? Особенно обидно, если взойдет над Кубой и Колумбией, над Канадой и Японией, а об острове Чаак позабудет.

Дон Томас Фернандо Диас обыкновенно с ночи поджидает солнце нового года. Загодя приезжает на зеленом «Ягуаре» – это у него велосипед с пятью скоростями, тремя колесами и платформой, на которой помещается пара человек, если нужно подвезти. Такой велосипед называется трицикло.

На диком берегу дон Томас ложится в гамак под пальмовым навесом. Здесь прибой и ветер, потому что открытое море. Почти не слыхать, что рассказывает дон Томас Фернандо Диас в трех часах до восхода.

– На этом берегу много лет назад нашли дона Хуана Андусе. Солнце тогда поднялось в облаках. Лучи тянулись по небу, а острова не касались. Все наши глядели вверх, а потом увидали, как дон Хуан Андусе выходит из моря.

Волны били его в задницу, он спотыкался, падал и протягивал к нам руки, в одной из которых был саквояж. Одет он был как Санта Клаус. Сейчас я думаю, дон Хуан сразу хотел покорить наши сердца образом святого. Что он там делал, в море у дикого берега, – не могу подумать, не знаю.

Тогда он признался, что медик и что из Франции. Оттуда, лучше сказать, пошло его семя.

Этот индивидуум, или персонахе, имел во Франции мадрину-крестную с деньгами. Его родители тоже имели деньги, и он изучал медицину. Крестная купила ему билет на галеон, который прибыл из Франции в Веракруз. Дон Хуан Андусе хотел было ехать в Мехико. Но вдруг узнал, что остров Чаак страдает без медицины. Вот что мы вкратце выяснили.

Да, я хорошо помню, как нас тогда терзала желтая малярия! И вот дон Хуан Андусе при таком стечении обстоятельств оказался на острове. Почему-то с другой стороны. Как я говорил, для меня это загадка.

Но дело было на восходе нового года и нового позапрошлого века. Недаром же дон Хуан Андусе оделся как Санта Клаус.

Он был молод, так я теперь думаю, и, конечно же, быстро влюбился в девушку из фамилии Ангуло. Женился на ней и завел с ней семь дочерей.

Вскоре дон Хуан получил известие, что его мадрина в очень тяжелом состоянии. Лучше сказать, при смерти. И он отправился во Францию оформить наследство, которое состояло из множества денег.

Прошел не один год. Может быть, пять или шесть. Сеньора Фермина, жена дона Хуана, не знала, что думать – то ли вдова, то ли покинутая с детьми. Все наши склонялись к вдове. Поскольку уже настали времена, когда зародилась почта, и люди, если живы, давали знать о своем положении. А от дона Хуана Андусе не было никаких вестей.

Кузен доньи Фермины дон Мауро Клементе Ангуло, о котором при случае расскажу отдельно, всегда выказывал ей большое сердечное влечение. Вот он и перешел к открытым поступкам – заходил чуть ли не каждый день на кофе, дарил девочкам-сеньоритам туфельки, шляпки и ленты, приглашал любоваться закатом.

Они хотели друг друга, так я сейчас думаю. Или, лучше сказать, – желали. Они целыми днями бывало держались за руки. Своей левой рукой дон Мауро пожимал правую руку доньи Фермины.

И как раз в это время вернулся на остров Чаак дон Хуан Андусе. Не знаю, где он пропадал. Он объяснил, что лечил крестную-мадрину и неотлучно находился у ее изголовья, в предместьях Парижа. Может быть и так, однако мадрина все же умерла.

Известно, что дон Хуан вернулся с мешками денег и разделил наследство между дочерьми, они уже были сеньоритами. Вот из них-то и вышла мама капитана дона Клаудио Канту, которую звали Эмилия Андусе. А также вышла мама дона Оскара Кольве, которую звали Анита Андусе. Лучше сказать, все семеро дочерей дона Хуана Андусе положили начало известным и достойным фамилиям нашего острова. Одна из них, Ортензия, стала женой дона Валерио Риверо, человека, который имел в порту Ишкалак шесть огромных плантаций кокосовых пальм. Сначала он был компаньоном своего племянника дона Оскара. Но потом они рассорились. Не знаю, зачем. У дона Валерио осталось большое ранчо в Санта-Рите, где он разводил скот и павлинов. Впрочем, все деньги были от жены его – от Ортензии Андусе, дочери первого медика на нашем острове дона Хуана Андусе.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Сейчас я думаю и вспоминаю, лечил ли кого-нибудь дон Хуан. Кажется, навряд ли. Пока он ездил во Францию, желтая лихорадка миновала. А других болезней, кроме утопленников или убитых грозой, не появлялось.

Однажды на футбольном поле молния ударила сразу двух защитников и одного полузащитника. Их тут же закопали в землю, чтобы утекло электричество. Дон Хуан Андусе примчался на велосипеде, в руках у него был шприц. Он хотел немедленно сделать уколы и велел откопать защитников и полузащитника. Уже стемнело от грозы и подступавшей ночи. Уцелевшие игроки перекопали футбольное поле, но никого не нашли. Лучше сказать, под левыми воротами наткнулись на древнее захоронение индейцев майя. А те, кого ударила молния, будто утекли вместе с электричеством, так я сейчас думаю, они растворились без следа.

Вскоре им, конечно, поставили бронзовый памятник неподалеку от Камарона. Буквально на полпути к Трем кобылам. Но дон Хуан Андусе затосковал без применения медицины. Говорят, по утрам он просыпался в слезах.

Он выступил с речью в муниципалитете. И вот что сказал: «Если нет очевидных болезней на этом острове, которые есть в остальном нормальном мире, то значит должны быть скрытые, неизвестные, которые не распознать с первого взгляда. Хочу сказать, что здоровые люди не могут жить столько лет, сколько живут на острове Чаак. Это какое-то местное заболевание. Полагаю, душевное. И обещаю бороться с ним всеми доступными медицинскими средствами».

Наши не стали перечить дону Хуану Андусе. Пожалуй, смысл его речи был слишком темен. Да и вообще к приезжим, даже к тем, что живут на острове давным-давно, все наши относятся чуть снисходительно, как к детям, которым время от времени приходят в голову глупости, – не спорить же с ними по пустякам.

Однако дон Хуан Андусе взялся за дело и на диком берегу острова заложил каменный двухэтажный дом, прямо на высоком утесе. И оборудовал его как лечебницу для душевнобольных, на сто коек. Так дон Хуан Андусе построил лечебницу и переселился туда, оставив сеньору Фермину, дочерей, внуков и правнуков, которых уже было немало. Он проводил дни в гамаке, глядя на прибой и поджидая терпеливо пациентов. Но никто не приходил на дикий берег острова. Только раз в неделю сеньора донья Фермина привозила на мулах продукты. Она плакала, рассказывая о доне Хуане, – он почти не ел, но каждый день совершал обход ста пустых коек. Очень утомлялся, жаловался на буйных и подумывал нанять крепких санитаров из метисов.

«В его глазах, – шептала донья Фермина, – восходит безумие. Не знаю, как его спасти».

Впрочем, и все наши очень беспокоились, что один достойный человек живет изгоем на диком берегу, где нет общения и цивилизации. Как отшельник. На нашем острове такого прежде не случалось, не принято было. И вот самые видные наши сеньоры собрались делегацией, чтобы поговорить с доном Хуаном Андусе, изменить его мировоззрение. Это приурочили ко дню Независимости, в середине ноября. Так, думалось, будет торжественней и убедительней. «Независимость – это не только внешнее отделение чего-то от кого-то, – сказал тогда, как я припоминаю, губернатор дон Хоакин. – Независимость – это и внутреннее присоединение кого-то к чему-то». Эту мысль позднее выбили на медной дощечке, привинченной к одной из парковых скамеек. Лучше сказать, в нашем парке все скамейки с медными дощечками, на которых слова и мысли самых достойных людей острова Чаак.