Маркиз де Сад - Альмера Доктор - Страница 13

Г-жа де Сад, не находя никакой отрады в своей семье, больше чем всякая другая женщина стремилась иметь около себя подругу, внимательную и сочувствующую, подругу, которая любила бы ее, с которой можно было бы поговорить обо всем.

Такую подругу, преданную, терпеливую, желающую ее утешить и быть полезной, ей посчастливилось встретить в лице девицы де Руссе.

Та жила в Провансе, в окрестностях замка де ла Коста. Не первой молодости, быть может, даже не второй, она, впрочем, довольно хорошо сохранилась. Она иногда утверждала, мы увидим это в одном из се писем, что она дурна собой, но сама в душе, конечно, этому не верила. Таким вещам женщины никогда сами не верят. Несколько перезрелая, но еще привлекательная, она обладала увлекающимся и пылким характером, который увеличивает красоту и придает ей больше блеска.

Несмотря на то, что она была старой девой, в ней не было ни романтизма, ни сентиментальности.

Она выезжала в свет, не сторонилась жизни, а любила удовольствия при условии, чтобы они не увлекали ее далее ее желаний. Она гордилась тем, что не имеет предрассудков, то есть таких предрассудков, которые не мешают оставаться честной женщиной.

Она не сторонилась несколько пикантных анекдотов, не уклонялась от несколько настойчивых ухаживаний.

Незнакомая с наслаждениями, негой страсти, де Руссе остановилась на игре в кокетство, с которого начала в раннем возрасте. Она находила, что имеет право на это, но не злоупотребляла этим правом.

Г-жа де Руссе была женщиной своего времени, когда неприступность бесчестила женщину почти так же, как и порок, когда свет требовал широты ума, независимости характера и когда сама добродетель, чтобы не показаться странной, должна была быть веселой, любезной, даже чувствительной.

Маркиз де Сад, в одно из своих пребываний в замке де ла Коста, познакомился с этой деревенской соседкой. От безделья или из вежливости он слегка стал за ней ухаживать.

Она не придала этому большого значения. Ухаживание не имело никаких последствий; их, впрочем, и не ожидали, но под покрывалом искусственной любви родилась истинная дружба.

Маркиз имел репутацию негодяя. Эта репутация делала его симпатичным в глазах всех женщин. Им хотелось убедиться, насколько их прелести подействуют на него. Они скорее не простили бы ему равнодушия. Кроме того, они не знали всего. Они с любопытством хотели изведать, ознакомиться с подробностями хотя бы частичного проявления низменного эротизма.

Г-жа де Руссе не была к нему очень строга. Она продолжала видеться с маркизом, который, в промежутках своих любовных похождений, рыцарски поклонялся ее увядающей красоте. Ей льстило это поклонение, и она далеко не была уверена, что сама не любит его.

В 1778 году, когда де Сад был заключен в Венсенскую тюрьму, она сделалась близкой подругой и сочувствующей наперсницей несчастной женщины, которая беспрерывно оплакивала живого супруга. Эта печаль казалась ей естественной, но несколько преувеличенной.

Она откровенно говорила это маркизе. Она советовала ей ободриться и иметь побольше доверия к своим собственным силам, чтобы хлопотать с необходимой настойчивостью. Она справедливо думала и высказывала при всяком удобном случае, что отчаяние ослабляет усилие и может повредить успеху. У нее была сильная, бодрая душа, способная вдохнуть в других анергию.

Г-жа де Руссе имела благотворное влияние на вечно жалующуюся и часто падающую духом маркизу де Сад. Она советовала и помогала ей без устали. В Париже, отчасти по обязанности, а отчасти по влечению — если судить о женщинах того времени по их современницам — она сопровождала ее в лавки и магазины, к портным, шляпникам, бельевщикам, книгопродавцам, сапожникам и к другим поставщикам, где они вместе выбирали все то, что с мелочной настойчивостью требовал господин и хозяин, находившийся в Венсене. Она взялась вести переписку с управляющим замком де ла Коста и другими имениями г. Гофриди, которого маркиз считал вором и который, быть может, и был вором, так как всегда можно предположить, что управляющий — вор, если противное не доказано.

Самой трудной задачей г-жи де Руссе было служить связующим звеном между женщиной, которая очень сильно любила своего мужа, и мужем, который совсем не любил своей жены.

Она советовала первой — быть равнодушнее и благоразумнее, а второму — воздержаться от грубостей и насмешек.

С начала зимы 1778 года она усердно переписывалась с маркизом. Все ее письма были переполнены хорошими советами о спокойствии и терпении.

Не питая в узнике пылких иллюзий, как это делала маркиза де Сад, она пыталась поддерживать надежду в заключенном, которому все более и более было в тягость его заключение; но вместе с тем она предлагала ему не безумствовать, уметь ждать.

Отважная амазонка мобилизовала часть семейства, не заинтересованную в заключении маркиза. Одна президентша де Монтрель — ее муж предпочитал держаться злорадного нейтралитета — отказывала в своем содействии.

Дабы обезоружить тещу, необходимо было, чтобы маркиз выразил ей добрые чувства, но именно на это он был совершенно не способен.

Г-жа де Руссе принялась думать и придумала.

Ей пришла мысль, которая с первого взгляда покажется странной, но которая сама по себе трогательна, — мысль, делающая честь как ее сердцу, так и ее изобретательности. Но и доброе начинание не имело, к несчастью, того успеха, на который она рассчитывала.

Маркизу де Сад была послана колбаса, не представлявшая по своему внешнему виду ничего подозрительного, но в ней заключался черновик письма, написанный г-жой де Руссе; он должен был его переписать, чтобы доказать свои благие намерения.

Она подделалась под его слог и диктовала ему сознание в вине и раскаяние.

Де Сад послушно переписал это письмо, оно было процензуровано начальством, послано и получено г-жой де Руссе.

«Что делает моя жена? Скажите мне правду! Правда ли, что она изменилась? Я не могу допустить мысль, чтобы желали смерти нам обоим. А между тем как относятся ко мне? Какая цель моего заключения? Отвечайте серьезно.

Шутка прекрасна, когда не страдают, но для разбитого сердца, подобно моему, нужна более серьезная пища; поверьте мне, что несчастия совершенно переродили меня. Юность — время промахов, и я слишком строго наказан за них. Не вы ли говорили, что дурное можно всегда исправить. Я помню все советы благоразумия, которые вы мне подавали. Но неужели же лишать меня свободы и, быть может, даже рассудка — исправление?

Пусть выпустят меня, и мои дети благословят своего отца; мы будем все довольны, я уверяю вас.

Нет ли каких-нибудь политических причин для моего задержания в этом скорбном месте? Но ведь тогда это просто фантазия. Удовлетворение получено, если оно было необходимо. Выгоды моего семейства требуют, чтобы я сам занялся своими делами, которые запущены, вы это знаете лучше других. Я хочу свободы, чтобы употребить ее на пользу моей жене и детям. Убедите их вашими простыми, но красноречивыми словами…

Я хотел быть счастливым, сделать счастливыми всех, кто меня окружает; я начал только что работу в этом смысле, как ее разрушили».

С этим письмом, в котором маркиз рисовался таким подавленным, кающимся, непохожим на себя, г-жа де Руссе носилась повсюду, но прежде всего она прочла его г-же де Монтрель.

К несчастью, президентша уже давно раскусила своего зятя и знала, как относиться к его обещаниям. Она решила, что он неисправим. Угрызения его совести она не ставила ни во что. Она настаивала на том, чтобы он остался в тюрьме. Там только, по ее мнению, он был безопасен.

С прежним рвением и горячностью г-жа Руссе снова начала переписку с маркизом. Она продолжала защищать г-жу де Сад, поведение которой он находил вызывающим и которую стал ревновать.

«Женщины вообще чистосердечны, — писала она 11 января 1779 года. — Это не то, что вы, мужчины. Один только маркиз де Сад не желает, чтобы жена его сказала ему: „Я — второе ты“. А между тем, как это прекрасно и нежно; если бы у меня был любовник или муж, я бы хотела, чтобы он говорил мне это сто раз в день.