Индиго - Джойс Грэм - Страница 31

Он слышал, как она ходит вокруг него на четвереньках, чувствовал, как ее ледяной нос тычется ему в ребра. Вновь пахнуло шерстью, словно огонь лизнул. Он открыл глаза и увидел ее опрокинутые челюсти, мерцающие в синем свете зубы, которые приблизились к его лицу и исторгли горячий дым, взорвавшийся у него во рту. Вместе с дымом марихуаны он ощутил другие запахи: смолы, снега, ягод, ягненка, падали. Он снова открыл глаза, стараясь освободиться от галлюцинации, но испугался ее глаз рядом, желто-серых, расплывчатых. Потом упал на спину под ее тяжестью, а когда содрогнулся в последний раз, комната превратилась в пещеру, затемненный синий свет — в луну, и он завыл.

Все это случилось прошлой ночью. Он проснулся в кровати, шлема на голове не было. Они не говорили о том, что произошло. Теперь она вела его по Риму, и он думал о том, чем сейчас, вечером, занимаются римляне в уединении своих жилищ. Они пришли к хорошо известному монументу; коринфские колонны образовывали круг, внутри которого находилось круглое сооружение из желтого мрамора.

— Но это же храм Весты! — запротестовал Джек.

— Его так назвали ошибочно, потому что он повторяет форму храма Весты на Форуме. Ученые знают, что этот храм посвящен богу-охранителю гавани. Портуну.

— Тогда что означает число двенадцать?

— Посчитай и найди двенадцатую колонну.

— Они же стоят кругом! С какой начнем?

— Как насчет той, что ближе к реке?

Послушно считая, Джек дошел до двенадцатой, выщербленной колонны, поперек которой протянулась четкая линия, пересекающая каннелюры. Ее продолжение, заканчивавшееся острием стрелы, ясно виднелось на тринадцатой колонне. Острие указывало назад на вершину холма, на церковь Святой Марии Космединской.

— Тебе нужно посмотреть на церковь, точно как указывает стрела, чтобы знать, куда идти.

Стрела указывала на западную арку колокольни, но Джек был недоверчив.

— Ты говоришь, это какие-то древние римляне придумали все эти загадки, чтобы скрыть местонахождение пещеры?

— Не будь идиотом. Это было сделано намного позже. Все эти знаки — дело рук кучки ренессансных художников, которые случайно открыли тайну истинного нахождения пещеры. И захотели сохранить ее. Вот откуда все ухищрения.

— Ренессансных? Откуда ты знаешь?

— Определи, к какому времени восходят стены и постройки, на которых расположены первые ключи к разгадке. Вроде того камня, который ты видел. Ты хочешь идти к Святой Марии или нет?

— И долго еще нам искать?

— Мы в самом начале пути.

Двумя часами позже Джек стоял на мосту Фабрицио, глядя, как сумерки опускаются на быстрые воды Тибра. Он поджидал Натали, которая встретила какого-то знакомого и заболталась с ним. Вздувшаяся река устремлялась под мост, пенясь и образуя водовороты, как в тот день, когда он увидел — или это ему только показалось — труп в воде. Он посмотрел назад. Натали стояла на другой стороне улицы, в круге голубого неонового света, разговаривая с юношей на мотороллере, чему-то смеясь и касаясь рукой его рукава. Джек почувствовал острый, как стилет, укол ревности. Он спустился к реке и встал у самой воды, вдыхая ее первобытный запах.

След, подсказанный Натали — или, правильнее сказать, его отцом, — привел к церкви Сан-Клименте — месту, где, по утверждению отца, находился подлинный Луперкал, логово волчицы. Отсылок, знаков, ключей было такое количество, что на поиски ушло полдня. Натали отказывалась идти кратчайшим путем, как и не говорила, верные то были знаки или фальшивые, заставляя Джека решать это самостоятельно.

Чего нельзя было отрицать, так это того, что кто-то приложил немало трудов, прокладывая след. Кроме постоянно меняющегося направления, они использовали в качестве указательных знаков останки древних эпох, добавив к ним несколько ключей собственного изобретения. Но зачем они это сделали?

Сан-Клименте была базиликой двенадцатого века, возведенной на руинах храма четвертого столетия, фундаментом которому, в свою очередь, служил разрушенный древний дворец. Сам дворец стоял на нескольких слоях останков древних римских домов. Слой поверх слоя, поверх другого слоя. Ступеньки вели от ризницы вниз к базилике четвертого века, где на несущих стенах остались выцветшие и неясные фрески с изображением чудесных событий из жизни святого Климента.[19] Дальше ступеньки вели в тускло освещенные останки древнего склепа, ниже уровня современного города. Когда-то это был храм Митры.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Они были одни в склепе. От него сохранились передняя с каменными скамьями, святилище с алтарем, где виднелось изображение Митры, убивающего быка, который олицетворял зло, и помещение для инициации. Отверстие над алтарем было заделано.

— Вот оно, — выдохнула Натали. — Здесь была пещера, которую потом расширили, превратив в склеп. Тим говорил, что именно тут и родился миф.

Джек огляделся, его дыхание оседало на древних, скудно освещенных стенах. Она поманила его в помещение для инициаций.

— Хорошо знаешь мифологию? — спросила она. — Ромул и Рем произошли от насилия Марса над Реей Сильвией. Рея была весталкой, иными словами, лунной богиней. Неожиданно напав на нее в гроте, ею овладел Марс, солнечный бог. А теперь магия, которую я тебе обещала: это история затмения. Отверстие в крыше улавливало затмение, и тень от него попадала на алтарь… То, что Ромул и Рем — близнецы, — продолжала она, — олицетворяло баланс двух традиций. Но Ромул, солнечная составляющая, поверг Рема, составляющую лунную. Митра, бог света, — это воплощение Ромула и воина, вот почему римские солдаты поклонялись ему в походах и распространили его культ до самой Британии. Все произошло в этой пещере. Затмение. Рождение Ромула и Рема. Волчица появляется только во время полного затмения. Эта пещера и есть Луперкал, святилище фавна Луперка.

Джек оглядел помещение. Что он хотел увидеть? Тени древнего затмения?

— Нужно обладать большим воображением, чтобы представить себе это, — возразил он.

— Все стоящее требует этого, — горячо ответила она. — Все.

Сейчас, стоя на берегу Тибра и ожидая Натали, он понимал, что дал увлечь себя очередной отцовской химерой; первая заставила его лететь в Рим, вторая — рыскать по разваливающимся памятникам древности, ища грот волчицы и находя мифологическое объяснение перемене света. Это было безумие, потому что, однажды ступив на этот путь, невозможно было сойти с него, пока окончательно не убедишься, что все это обман. И подсказки, на которые его наводила Натали, были рассчитаны с математической точностью. Ни один «знак» не допускал двоякого толкования. Ни разу он не мог возразить, что вот эта стрелка, или это слово, или этот намек были просто царапиной, или отметиной от пули, или следом от ковша экскаватора на камне.

И еще одна неотвязная мысль вертелась в голове Джека, когда он стоял на берегу, глядя на черную воду. Мысль о Бёртлсе. Глупо, но во время всех этих дневных хождений он постоянно терзался вопросом, насколько важна для него эта история с Бёртлсом.

Чтобы предъявить исполнительные документы от суда, исполнителю достаточно было просто «дотронуться» ими до должника. Большего по английскому закону не требовалось. В случае, если должник, завидев исполнителя, скрывался от него, документы оставались непредъявленными. Бёртлс как будто чувствовал, когда к нему явится Джек или кто другой из суда, и Джек потратил целых три недели, пытаясь вручить ему постановление суда, которое не позволило бы терроризировать бывшую жену. Но так и не смог застать его. Он караулил его у дома утром и вечером, околачивался в любимом пабе Бёртлса «Оленья нога», гнался за ним сквозь толпу на рынке. Бесполезно. Бёртлс замечал его прежде, чем удавалось к нему подойти, и ускользал. Один раз он даже выпрыгнул из окна в «Оленьей ноге» под аплодисменты и веселый смех его пьяных дружков. Джек уже дал ему кличку Неуловимый.

А потом Джек просто подумал: да черт с ним, какая разница, поймаю я его или нет? Предъявление документов не требовало свидетелей. Если он даже поймает его, Бёртлс такой тип, что потом отопрется. Решающее значение имеет его слово, а суд всегда верит исполнителю. Можно разок проделать такую вещь — подонок вроде Бёртлса иного не заслуживает. Исполнительные документы пошли по инстанции, а Джек улетел в Чикаго заниматься завещанием отца.