Пирушка с привидениями - Колпакчи Мария Адольфовна - Страница 5

«Кто его знает, — подумал он, — может, этот пустоголовый субъект искренне хочет открыть свою тайну. Может быть, он просто забыл, куда засунул свое богатство, и теперь старается вспомнить. Послушаю его еще разочек».

Увидя, что Джо собирается следовать за ним, дух благодарно заулыбался и повел его на чердак, а там поднял палец вверх и мгновенно растаял.

— Ну, на этот раз он попал в точку, надеюсь, — сказал мой шурин, и наутро они взялись стаскивать с мельницы крышу.

Понадобилось целых три дня, чтобы добросовестно снять всю крышу, но единственное, что при этом нашли, было птичье гнездо, после чего пришлось покрыть мельницу просмоленным брезентом, чтобы укрыться от дождя.

Вы, может быть, подумаете, что это вылечило беднягу Джо от поисков клада? Ошибаетесь!

Он сказал, что за всем этим должно скрываться нечто реальное, иначе привидение перестало бы появляться. Кроме того, зайдя уже так далеко, он решил идти до конца и разгадать загадку, чего бы это ему ни стоило.

И вот каждую ночь он вставал с постели и послушно брел за бесплотным старым обманщиком по всему двору. Каждую ночь старикашка указывал ему другую точку, и на следующий день мой шурин приступал к сломке указанного места, где, очевидно, был замурован клад. К концу третьей недели на мельнице не осталось ни одной комнаты, пригодной для жилья. Все стены были снесены, все полы вынуты, в каждом потолке зияла дыра.

А затем, так же внезапно, как и появился, дух прекратил свои посещения, и моему шурину ничто уж больше не мешало заняться в свободное время восстановительными работами.

Что заставило эту старую образину так нелепо подшутить над семейным человеком и честным налогоплательщиком? Ах, именно на этот вопрос я не могу вам ответить.

Некоторые утверждали, что дух коварного старика проделал все это в отместку за то, что мой шурин сначала в него не поверил. А другие считали, что призрак был при жизни вовсе не мельником, а водопроводчиком или стекольщиком, и ему приятно было видеть, как мельницу портят и разрушают. Но толком никто ничего не знал.

История, рассказанная священником

Мы выпили еще немного пунша, а затем священник рассказал нам свою историю. Я никак не мог разобраться в ней и потому не могу ее пересказать. Никто из нас не мог в ней разобраться. С точки зрения содержания это была довольно занимательная история. Сюжетов в ней было необыкновенное множество, а событий хватило бы на дюжину романов. Никогда еще я не слыхал рассказа, где было бы столько разных происшествий, случившихся с таким количеством разнообразных персонажей.

Мне представляется, что каждый человек, которого наш священник когда-либо и где-либо видел или о котором слышал, — попал в этот рассказ. В нем были сотни персонажей. Каждые пять секунд он вводил в нить рассказа новую коллекцию действующих лиц на фоне совершенно новых событий.

Рассказ развивался примерно так:

— И тогда мой дядя побежал в сад и взял там свое ружье, но привидения там, конечно, не было, и Скроггинс сказал, что он в него не верит.

— Не верит в кого именно? И кто такой Скроггинс?

— Скроггинс! Ах, вы не знаете? Это тот, другой, — понимаете, это его жена…

— Какая жена? Откуда она взялась и что ей нужно?

— Так вот об этом я вам и рассказываю. Это она нашла шляпу. Она приехала в Лондон со своей двоюродной сестрой, которая является моей невесткой, а другая племянница вышла замуж за человека по фамилии Эванс, а когда все кончилось, Эванс понес коробку к мистеру Джекобсу, потому что отец Джекобса видел этого молодого человека живым, а когда он умер, Джозеф…

— Подождите, оставьте в покое Эванса с его коробкой; что случилось с вашим дядей и ружьем?

— Ружьем! Каким ружьем?

— Ну, ружьем, которое ваш дядя держал в саду и которого там не оказалось. Что он сделал с этим ружьем? Может быть, он застрелил из него кого-нибудь из этих Джекобсов и Эвансов, Строггинсов и Джозефов? Если так, то это благое дело, и мы с восторгом послушаем о нем.

— О нет, что вы, это было бы невозможно, его ведь заживо замуровали в стену, вы же помните, а когда Эдуард IV[4] говорил об этом с аббатом, моя сестра сказала, что, принимая во внимание состояние ее здоровья, это невозможно, потому что может пострадать ребенок. И вот они назвали его Горацио, по имени ее собственного сына, который был убит при Ватерлоо[5] еще до своего рождения, и лорд Напир[6] сам сказал, что…

— Скажите, а вы сами имеете представление, о чем вы рассказываете? — спросили мы его тут.

Он сказал «нет», но поручился, что каждое его слово — чистейшая правда, потому что его родная тетка все это видела собственными глазами.

После этого мы его с головой накрыли скатертью, и он заснул.

Затем стал рассказывать мой дядя.

Он предупредил, что его история — самая правдивая из всех.

ПРИЗРАК ГОЛУБОЙ СПАЛЬНИ

— Я вовсе не хочу нагонять на вас страх, мальчики, — начал мой дядя чрезвычайно многозначительным, чтобы не сказать зловещим, тоном, — и если вы предпочитаете оставаться в неведении, я вам не скажу ничего, но если говорить начистоту, этот самый дом, где мы с вами сейчас находимся, тоже населен привидениями.

— Что вы говорите! — воскликнул мистер Кумбес.

— Говорю то, что вы слышите, а если не слышите, то нечего просить меня говорить, — ответил мой дядя с некоторым раздражением. — Что за привычка болтать глупости! Говорю вам, что в этом доме нечисто. В голубой спальне (комнату рядом со спальней в доме моего дяди принято называть голубой, потому что там умывальные принадлежности этого цвета) каждый сочельник появляется дух ужасного грешника, который когда-то под Рождество убил уличного певца кусочком каменного угля.

— Как ему удалось? — спросил мистер Кумбес с живейшим интересом. — Это, наверное, не так просто?

— Не могу вам сказать, как именно он это сделал, — ответил мой дядя. — Он не объяснял нам самой техники. Полагают, что певец остановился как раз перед его домом и начал петь какую-то балладу, и когда он открыл рот, чтобы взять верхнее си-бемоль, этот злодей швырнул из окна куском угля, который попал певцу в рот, застрял в горле и задушил его.

— Для такого дела нужно метко бросать, интересно как-нибудь попробовать свои силы, — задумчиво пробормотал мистер Кумбес.

— Увы, это было не единственным его преступлением, — прибавил мой дядя. — Еще раньше он отправил на тот свет одного оркестранта, игравшего соло на корнет-а-пистоне.

— Скажите пожалуйста! — воскликнул мистер Кумбес. — Неужели и это факт?

— Конечно, факт, — сердито отрезал мой дядя. — По крайней мере, этот факт не менее достоверен, чем все подобные ему. Просто вы сегодня слишком придирчивы. Говорю вам, обстоятельства дела не оставляли никакого сомнения. Бедный корнетист жил в этом районе что-то около месяца, и, по отзывам старого мистера Бишопа, тогдашнего владельца «Веселых Песочников», был самым старательным и работящим корнетистом, какого тот когда-либо встречал. Он мне сам рассказывал его историю и утверждал, что этот музыкант знал только две мелодии, но даже если бы он знал сорок, то не мог бы играть ни с большей силой, ни большее количество часов в день. Две пьесы, которые он исполнял, были «Анни Лори» и «Милый дом, родной мой дом», а что касается его искусства, то, по словам мистера Бишопа, даже ребенок разобрался бы в том, какое из двух произведений он играет.

Этот музыкант, бедный и одинокий служитель муз, каждый вечер играл два часа на улице прямо против нашего дома. И однажды вечером многие видели, как корнетист, получив, по-видимому, приглашение, зашел в дом, но никто не видел, что он оттуда вышел.

— А соседи не предлагали вознаграждение тому, кто его найдет? — спросил мистер Кумбес.