Столыпин — отец русской революции - Кара-Мурза Сергей Георгиевич - Страница 11

А.В.Чаянов пишет: «Малосеющая группа проявляет гигантскую силу роста и почти 3/4 своих хозяйств перебрасывает за 30 лет в более высокие посевные группы, с другой стороны, обе многосеющие в 1882 г. группы дают ярко выраженную картину ослабления и распада». Ясно, что это никак не согласуется с расслоением на классы. Классы — устойчивые группы, основанные на библейском принципе «У бедного отнимется, у богатого прибудется». Иными словами, трудно бедняку попасть в класс буржуазии, но те, кто в него попал, удерживаются в нем силой приведенного выше принципа. В крестьянстве же мы видим нечто совершенно противоположное.

Ленин тщательно удаляет из рассуждений фактор культуры, лирику. Но превращение рабочей силы в товар, т.е. обезличенную меновую стоимость, — огромное изменение именно в культуре, в антропологии, в представлении о человеке. Это прекрасно видно из приведенного Лениным рассказа о том, как эксплуатируют батраков немцы-колонисты — «оттого по истощенному виду так легко узнать работавших у немцев-колонистов» (с. 241). А у русских крестьян при переписях записывали батраков как членов семьи, что внесло немало путаницы (думаю, и в бюджеты дворов, которые использовал Ленин). Потому что, по мнению крестьян, все, кто питается из одного котла, — члены семьи. Член семьи — не товар, а нечто иное.

Кстати, А.В.Чаянов категорически отказывается от свойственного народникам «культурологического» подхода и говорит только о жестокой экономической действительности. Он отвергает «сладенькое живописание российского крестьянства наподобие благонравных пейзан, всем довольных и живущих, как птицы небесные. Мы сами такого представления не имеем и склонны полагать, что каждый крестьянин не отказался бы ни от хорошего ростбифа, ни от граммофона, ни даже от пакета акций «Ойл Шелл Компани», если бы к тому представился случай. К сожалению, в массе такого случая не представляется, и каждая копейка достается крестьянской семье тяжелым напряженным трудом. А в этих обстоятельствах ей приходится отказываться не только от акций и граммофона, но подчас и от говядины».

Ленин придает очень большое значение имущественному расслоению крестьянства как показателю его разделения на пролетариат и буржуазию. Однако данные, которыми он сам пользуется (бюджеты дворов по губерниям), большого расслоения по этому признаку не показывают. «Буржуазия», по классификации Ленина, — это крестьяне, которые ведут большое хозяйство и имеют большие дворы (в среднем 16 душ, из них 3,2 работника). Если же разделить имущество на душу, разрыв не так велик — даже в числе лошадей. У однолошадных — 0,2 лошади на члена семьи, у самых богатых — 0,3. В личном потреблении разрыв еще меньше. Посудите сами: у беднейших крестьян (безлошадных) расходы на личное потребление (без пищи) составляли 4,3 рубля в год на душу; у самых богатых (пять лошадей и больше) — 5,2 рубля. Разрыв заметен, но так ли уж велик?

Особое значение Ленин придает питанию как показателю жизненного уровня, здесь «наиболее резкое отличие бюджетов хозяина и рабочего». Действительно, буржуазия и пролетариат различаются как классы не только отношением собственности, но и культурой — образом жизни. И здесь тип питания есть один из главных признаков. Но таково ли было это отличие у разных групп крестьянства, чтобы, как это сделал Ленин, выделять курсивом слова «хозяин» и «рабочий» — указывая тем самым на их классовое различие?

У безлошадных расходы на пищу 15 руб. на члена семьи, у «пятилошадных» — 28 руб. Кажется, разрыв велик, но дальнейшие данные объясняют этот разрыв. Практически все безлошадные семьи, по данным Ленина, в среднем выделяют для работы по найму 1 батрака (то муж, то поденно жена, то дети). Батрак питается у хозяина. По данным для Орловской губ., пропитание батрака обходилось хозяину в среднем в 40,5 руб. в год (у Ленина приведен подробный рацион батрака). Очевидно, что эти деньги надо присовокупить к бюджету безлошадной семьи, членом которой является батрак. Если так, то выходит, что у «пролетария» на члена семьи расходуется на еду 25,4 руб., а у «буржуя» 28 руб. Строго говоря, следовало бы расходы на батрака вычесть из бюджета семьи хозяина, если он при переписи записал батрака членом своей семьи, тогда разрыв еще больше снизится — но мы этого делать не будем, нет точных данных о том, какая часть крестьян записывала батраков как членов семьи.

Из данных, приведенных Лениным (если брать не «двор», а расходы на душу), расслоения крестьян на классы по этому признаку не наблюдается. Да и Толстой отметил: «В том дворе, в котором мне в первом показали хлеб с лебедой, на задворках молотила своя молотилка на четырех своих лошадях,… а хлеб с лебедой ела вся семья в 12 душ… «Мука дорогая, а на этих пострелят разве наготовишься! Едят люди с лебедой, а мы что ж за господа такие!».

В целом, можно сказать, что в конце века, когда писалась книга Ленина, расслоение крестьянства по имущественному уровню и по образу жизни не привело к его разделению на два класса — пролетариат и буржуазию. Сами крестьяне делили себя на «сознательных» — работящих, непьющих, политически активных, — и «хулиганов». Разницу между ними они объясняли как отличие крестьян в заплатанной одежде от крестьян в дырявой одежде.

Крестьянство осталось как «класс в себе». И, неожиданно оно выступило как «класс для себя» в революции 1905-1907 гг. В ходе ее рухнула вся концепция «сельской буржуазии и сельского пролетариата». Активность в революции проявили середняки и богатые крестьяне, батраки («пролетариат») были наиболее пассивны. Т.Шанин пишет: «Середняки, в соответствии с точным определением этого слова, были решающей силой в российском селе и большинства в его общинах. Безземельные и «бобыли» не имели достаточного веса в деревнях и не могли оказать в одиночку длительного сопротивления в сельской борьбе. Восстание совершалось не маргиналами, а теми, кто отказывался превращаться в таковых. Сила общинного схода была такой, что наиболее богатые обычно не могли удержать контроль над этими общинами. Что касается кулаков в сельской местности России, по крайней мере в крестьянском значении этого термина, они были не обязательно самыми богатыми хозяевами или работодателями, но «не совсем крестьянами», стоящими в стороне от общин или против них. Наиболее близким крестьянским синонимом термину «кулак» был в действительности «мироед» — «тот, кто пожирает общину"…» (с. 277).

Центром организации революционных выступлений была община — деревенский или волостной сход. Уровень организации, высокая дисциплина и, можно сказать, «культура» революции поразили всех политиков и напугали правительство гораздо больше, чем эксцессы. Мы, к нашему буквально горю, очень мало знаем об этой революции, потому что она пошла совершенно «неправильно». Мы, например, слышали о Совете в Иваново-Вознесенске, который пассивно просуществовал два месяца, но ничего не знаем о сотне крестьянских советских республик, которые по полгода обладали полнотой власти в обширных зонах. История Советской России началась в деревне в 1905 г.

В ходе революции практически не было конфликтов между бедняками и богатыми крестьянами. Те, кого Ленин называл «сельской буржуазией», были организаторами большой «петиционной кампании» — в Крестьянский Союз и в Государственную Думу. Изучено около 1500 таких петиций, и в 100% из них — требование отмены частной собственности на землю. После этого вопрос о том, являются ли богатые крестьяне буржуазией и стало ли общинное крестьянство оплотом капитализма, можно было считать закрытым.

Выше говорилось о том, что жесткая парадигма — способ видения явлений определенного класса — является фильтром, через который многих сторон деятельности просто не видно. Политэкономия как теория капиталистического хозяйства заставляла подгонять любые хозяйственные явления под свои категории и понятия. А.В.Чаянов в 1924 г. опубликовал на немецком языке работу «К вопросу теории некапиталистических систем хозяйства», в которой сделал попытку построить «метатеорию» многоукладных экономических систем. Прежде всего, для нас важна его мысль о том, что не все реально существующие и даже важнейшие производственные уклады можно описать в категориях классической политической экономии. Он писал в этой работе: «В современной политической экономии стало обычным мыслить все экономические явления исключительно в категориях капиталистического хозяйственного уклада. Основы нашей теории — учение об абсолютной земельной ренте, капитале, цене, а также прочие народнохозяйственные категории — сформулированы лишь в приложении к экономическому укладу, который зиждется на наемном труде и ставит своей задачей получение максимального чистого дохода…».