Оппозиция как теневая власть - Кара-Мурза Сергей Георгиевич - Страница 17

Все это было очень грустно. Порода революционных интеллигентов не вымерла ни на Западе, ни у нас. У нас-то хоть они локализовались вокруг Нуйкина да Карякина, компартия от них вроде бы очистилась. На Западе они оторваны от масс, от здравомыслящих людей. Я езжу по всей Испании, читаю лекции самым разным людям и вижу этот разрыв теоретиков с жизнью, эти горе-революционеры погрязли в догматизме. А ненависти к СССР у простых людей нет и в помине, хотя те, кто сохранил здравое отношение к СССР, находятся в глухой обороне и не поднимают голоса. Зато как благодарят за правдивую информацию — она к ним не доходит. Но марксисты-антисоветчики откуда-то имеют деньги, имеют прессу. Получил и я пару номеров журнала, да с оглавлением начиная с 1977 г. Наши-то интеллигенты, оказывается, там давно пасутся. Тут и Окуджава (он тоже, выходит, революционный марксист), и братья Жорес и Рой Медведевы, и нынешние «правильные» левые. Конечно, надо сотрудничать с широким спектром политических сил, участвовать во всех «круглых столах» и журналах — учиться, обмениваться идеями, аргументами. Терпимостью, правда, троцкисты не отличаются, но и их можно понять — на их улице праздник.

Вопрос в другом: на какой основе КПРФ восстанавливает связи с «братскими зарубежными партиями»? Что это за партии и в чем заключается их братство, что их с нами объединяет и что разделяет? Политический пакт можно заключать с кем угодно — жизнь заставляет. Но когда я слышу от политика, что он рад разрушению СССР, у меня язык не повернется назвать его не только братом, но хотя бы другом. Да ему это и не надо.

1995

Часть вторая. Кризис нашего языка

Ликбез для вождей и ведомых

Интеллектуальный паралич оппозиции и, как следствие, дезориентация больших масс людей, не приемлющих нового порядка, во многом предопределены тем, что оппозиция, по сути, соучаствовала в культурной диверсии «перестройщиков». Она приняла и ввела в оборот ложные, искажающие мир слова и понятия. Сама загнала себя в ловушку. Давайте распутывать эти липкие нити.

Первое такое ложное понятие — рыночная экономика.

Простодушный человек думает, что речь идет о рынке товаров. Раньше и производство, и распределение у нас планировалось, а теперь это будет регулировать рынок. Велика ли разница? Невелика. Да ведь к делу — перестройке да реформе — это никакого отношения не имеет. Рынок товаров существовал за тысячи лет до появления «рыночной экономики» и будет существовать после ее исчезновения — если она не вгонит человечество в гроб.

Культурный человек, а тем более член КПРФ, думает, что суть «рыночной экономики» ему объяснила политэкономия, хотя бы в изложении вульгарного марксизма. Но политэкономию с самого начала оседлала идеология, она скрывает и фальсифицирует смысл слов. «Рыночная экономика» — условное, зашифрованное наименование, подобно «Свободе, Равенству и Братству» у масонов. Давайте проведем ликбез и восстановим исходный смысл слов. Суть «рыночной экономики» в том, что на рынок в качестве товара стали выноситься сущности, которые по своей природе товарами быть не могут: деньги, рабочая сила и земля.

Начнем с древности. Основные понятия дал Аристотель в книге «Политика». Одно из них — экономика, что означает «ведение дома», домострой, материальное обеспечение экоса (дома) или полиса (города). Эта деятельность не обязательно сопряжена с движением денег, ценами и т.д. Другой способ производства и коммерции он назвал хрематистика (рыночная экономика). Это два совершенно разных типа. Экономика — это производство и коммерция в целях удовлетворения потребностей. А хрематистика нацелена на накопление богатства, т.е. накопление, превращенное в высшую цель деятельности. Уже в древности были люди, которые действовали ради накопления, но это было аномалией — человек с органичным, естественным восприятием мира считал, что на тот свет богатства с собою не возьмешь, зачем же его копить.

Аристотель указал и на первый выверт «рыночной экономики», на первое ее нарушение законов естества: возникновение рынка денег. Деньги — порождение цивилизации, всеобщий эквивалент полезности. Это — кровь хозяйства, свободная циркуляция которой обеспечивает здоровье организма. Никто поэтому не может быть собственником денег, перекрывать их циркуляцию и извлекать выгоду, приоткрывая задвижку — подобно разбойнику на мосту, взимающему с путника плату за проход. Ростовщики, а потом банкиры наложили руку на артерии общества и взимают с него плату за то, что не сжимают слишком сильно. Заплатил — чуть разжали, нечем платить — придушили. Красноречивый пример — «кризис неплатежей» в нашей промышленности. Как только банки стали коммерческими, их хилая рука может задушить огромные заводы. Что бы сделал советский банк в этой фантастической ситуации? Будучи ориентирован на экономику, на ведение дома, он просто произвел бы взаимный зачет неплатежей — и дело с концом. Но это как раз то, чего не допускают монетаристы, ибо это лишает власти тех, кто узурпировал деньги и превратил их в выгодный товар.

Представьте себе метро — огромную производственную систему, мизерным элементом которой являются кассы и турникеты. И вот, некая банда приватизировала этот элемент. И берет за жетон тройную цену. Одну цену отдают метрополитену на покрытие издержек, а остальное — ее доход. Не хочешь платить — иди пешком. Страдают пассажиры, хиреет метро, а идеолог скажет, что эта банда выполняет необходимую организующую роль: обеспечивает метро средствами, выявляет платежеспособный спрос, побуждает людей больше зарабатывать.

Никаким естественным правом превращение в товар общественного платежного средства не обосновано. Поэтому все мировые религии запрещали узурпацию денег и взимание платы за их обращение — процент. Соответственно, и народная мораль отвергала ростовщичество. Оно разрешалось лишь иудеям, они и основали финансовый капитал, но повсюду стали париями общества. Для возникновения полномасштабной «рыночной экономики» понадобилась трансформация человека и общества — Реформация в Европе, в XVI-XVII веках. Было сказано, что «деньги плодоносны по своей природе», и оправдан рынок капиталов.

Это и есть первая ипостась «рыночной экономики» — овладение и торговля тем, что человек не производит и что товаром быть не может. Торговля деньгами.

В ходе Реформации именно накопление получило религиозное обоснование. Раньше оно допускалось, но не одобрялось христианством — это была деятельность, неугодная Богу, и у всех отцов Церкви мы видим эти утверждения. Впервые Лютер и Кальвин представили накопление не только как полезную деятельность, но дали ему очень высокий статус — предприниматель наравне со священником стал представителем высокой профессии. Это был отход от христианства, во многом возврат к Ветхому Завету.

Реформация изменила представление о человеке, отвергнув идею коллективного спасения души. До этого вся жизнь осенялась великой этической идеей, что спасение души возможно и оно достигается коллективно, когда человеческие отношения являются праведными. И посредник в этом церковь. Протестантизм отказался от этого. Каждый должен спасаться сам, гарантии спасения нет, но предприниматель угоден Богу, что повышает вероятность его спасения. Рефоpмация возвела на пьедестал индивидуума — вместо общины и Церкви (в широком смысле слова как соборной организации, носителя великой идеи).

Итак, «рыночная экономика» — это принципиальный, религиозно обоснованный индивидуализм, несовместимый с коллективизмом и соборностью. Индивидуализм, за которым стоит отказ от христианства. Это и выразил абсолютно ясно и с высочайшим поэтическим накалом Ницше в своей книге «Антихристианин». Знают это вожди оппозиции, которые «тоже за рыночную экономику»?

Именно освобождение от оков общинных отношений любого типа создало важнейшую предпосылку капитализма на Западе — рынок рабочей силы и возникновение пролетария. В Древнем Риме пролетарием, в отличие от «пропиетария» (собственника) называли тех, кто не имеет никакой собственности, кроме своих детей (prole). Но в дальнейшем понятие «пролетарий» приобрело более глубокий смысл и стало обозначать людей, лишенных корней, освобожденных от всяческих человеческих связей (оков) — человеческую пыль. В России рабочий никогда не был пролетарием — только сегодня становится. А интеллигенция уже в середине XIX в. прониклась мироощущением пролетария.