Манипуляция сознанием - Кара-Мурза Сергей Георгиевич - Страница 105

В проблеме голода на образы тесно примыкает другая объективная причина неосознанного недовольства жизнью в городском советском обществе начиная с 60-х годов — избыточная надежность социального уклада, его детерминированность. Порождаемая этим скука значительной части населения, особенно молодежи — оборотная сторона высокой социальной защищенности, важнейшего достоинства советского строя. В СССР все хуже удовлетворялась одна из основных потребностей не только человека, но и животных — потребность в неопределенности, в приключении.

Как биологический вид, человек возник и развился в поиске и охоте. Стремление к «приключению» заложено в нас биологически, как инстинкт, и было важным фактором эволюции человека. Поэтому любой социальный порядок, не позволяющий ответить на зов этого инстинкта, будет рано или поздно отвергнут. У старших поколений с этим не было проблем — и смертельного риска, и приключений судьба им предоставила сверх меры. А что оставалось, начиная с 60-х годов, всей массе молодежи, которая на своей шкуре не испытала ни войны, ни разрухи? БАМ, водка и преступность? Этого было мало. Риск и борьба были при трениях и столкновениях именно с бюрократией, с государством, что и создавало образ врага.

Нас в перестройке увели от этого вопроса, предложив внешне похожую тему политической свободы. Но речь не о ней, эта свобода — та же кормушка. Ее сколько угодно на Западе — а дети из хороших семей идут в наркоманы или кончают с собой. А стабилен режим Запада потому, что все его жизнеустройство основано как «война всех против всех» — конкуренция. Всех людей столкнули между собой, как на ринге, и государство, как полицейский, лишь следит за соблюдением правил войны191. Треть населения ввергнута в бедность и в буквальном смысле борется за существование — никаких иных приключений ей уже не надо. А остальным предложен рискованный лабиринт предпринимательства. Причем он доступен всем и поглощает страсть всех, кто в него входит, а вовсе не только крупных дельцов. Старушка, имеющая десяток акций, потеет от возбуждения, когда узнает по телевизору о панике на бирже. Живущий в каморке и сдающий свою квартиру «домовладелец» волнуется, что жилец съедет, не заплатив за телефон. Разбитые в уличной толчее очки потрясают бюджет среднего человека.

На фоне этих драм и постоянных побед и поражений жизнь советского человека с его гарантированным благосостоянием (даже если бы оно было велико!) превращается в бесцельное существование. Тошно жить, если очки стоят три рубля. Разбили — пошел и купил. Чтобы не было скучно, тебя уже нужно как минимум пырнуть ножом. Но в этой игре у нормального человека не бывает побед, одни поражения — и такая игра проблемы не решает. Среднему человеку жить при развитом советском социализме стало скучно. И никакого выхода из этой скуки наш проект не предлагал. Более того, он прямо утверждал, что дальше будет еще скучнее. И тут речь идет не об ошибке Суслова или даже Ленина. Тот социализм, что строили большевики, был эффективен как проект людей, испытавших беду. Это могла быть беда обездоленных и оскорбленных социальных слоев, беда нации, ощущающей угрозу колонизации, беда разрушенной войной страны. Но проект не отвечал запросам общества благополучного — общества, уже пережившего и забывшего беду.

Полезно посмотреть, кто особенно огорчался и особенно радовался краху социализма (речь идет, разумеется, о группах, а не отдельных личностях). Огорчались прежде всего те, кто в СССР ушел от скуки надежной жизни в какого-то рода творчество — но творчество, не нарушавшее стабильности общества и его режима. Таких доступных видов творчества и связанных с ним переживаний и приключений — множество. И доступ к ним имело подавляющее большинство граждан, но только теоретически192. Ошибка советского социализма в том, что он принял как догму убеждение, будто все люди мечтают сделать творческое усилие и будут рады просто предоставлению такой возможности. Эта догма неверна дважды. Во-первых, не все мечтают о творчестве, у многих эти мечты подавлены в детстве — родителями, садиком, школой. Во-вторых, значительная часть тех, кто мечтал, испытали неудачу при первой попытке и не смогли преодолеть психологический барьер, чтобы продолжить. Так и получилось, что основная масса людей не воспользовалась тем, что реально давал социализм. Не то чтобы ее оттеснили — ее «не загнали» теми угрозами, которые на Западе заставляют человека напрягаться.

Стимулирование угрозой — не единственный механизм, заставляющий делать усилия. Более того, этот механизм неизбежно травмирует душу и обедняет жизнь самого успешного человека. Но надо признать как провал всего проекта советского социализма то, что он оказался неспособным создать иной, не разъединяющий людей механизм их вовлечения в творчество. А значит, сделал неудовлетворенными массу людей. Так в получившей достаток семье с низкой культурой молодые люди начинают много есть и спать до обеда — они теряют радость жизни, начинают мрачнеть и озлобляться. Именно они и составили широкую «социальную базу» для разрушения СССР. Можно не считать их мотивы уважительными, но ведь речь идет о страдающей части общества. Ведь советский строй не дал этой категории людей хотя бы того утешения, которое предусмотрительно дает Запад — потребительства. Как можно было запирать таких людей в стране, где нет сорока сортов колбасы! Ведь это же социально взрывоопасный материал.

Другой крупный контингент, который радуется крушению режима — молодежь, и по вполне естественным причинам. Для нее скука губительна даже биологически. Если она длится слишком долго, то и творчество воспитывать детей становится недоступным — детей нет. Возникает заколдованный круг. Парадоксально, но скоро мы будем наблюдать духовный рост и вспышку творческой активности молодежи, направленную на восстановление социализма, то есть, порожденную опять-таки крушением советского режима.

Конечно, советский строй мог бы продлить свое существование, если бы следовал рецептам Великого Инквизитора из легенды Достоевского. Если бы позволил людям в свободное от работы время грешить (под контролем и с регулярной исповедью) и облегчил распевание детских рок-песенок. Если бы наладил выпуск баночного пива с надписью «завод им. Бадаева» не на русском, а на английском языке, и т.д. Слава богу, что так не случилось — это было бы поражение более фундаментальное.

В будущем, если мы выживем, задача резко облегчается тем, что старый советский проект — мобилизационный социализм — сломан. Не придется решать сложную проблему мягкого выхода из него — нас вырвали из него с кровью. Значит, придется не ломать, а воссоздавать солидарное жизнеустройство в новом виде — зная уже о потребности людей не только в белках и углеводах, но и в витаминах.

Углублению культурного кризиса в России способствовал тот факт, что в ходе перестройки и реформы были опорочены важнейшие принципы общественного устройства — демократия, гражданство, свободное волеизъявление. Отрицание той политической практики, что прикрывалась этими понятиями, породило тягу к архаическому фундаментализму. Возникло тяжелое противоречие: перестройка была с энтузиазмом поддержана именно вследствие осознанной необходимости модернизации общества, но вызванное реформой социальное бедствие толкнуло маятник массовых настроений к архаизации.

В заметной части оппозиции даже бытует важная политическая концепция. Суть ее в том, что России не нужна демократия, всякие там выборы и парламенты, а нужна «спасительная и созидательная диктатура». Русскому народу приписывается мечта о сословном обществе, живущем под рукой доброго царя (генсека, патриарха, президента и т.п.). Псевдосословные атрибуты стали важной частью политического спектакля193.