Девятое кольцо, или Пестрая книга Арды - Аллор Ира - Страница 45

Валар подняли свои кубки и все четверо выпили, не чокаясь, до дна. Вино слегка горчило.

Намо посмотрел на Аллора. Тот пожал плечами:

– Каждый год вот такое. Места себе не находишь. Хоть и не видел я этого вживую – уже в Мордоре был, – но внутренне – наблюдал. «Я, должно быть, много грешил, только – чем заслужил я кару видеть, как в грозовой тиши выше башен – волна восстала?» Так мне и надо, конечно, но – не привыкнуть. А в Мордоре в эти дни к нам и подходить боялись, и не только в Мордоре. В те ночи мы мстили тем, кто жив, когда Нуменорэ и мы – мертвы… Это не пережечь. И вином не залить. Впрочем, я и не хочу ничего забывать. И права не имею. Ладно, не обращайте на нас внимания, господа, это скоро пройдет… до следующего года…

Майа облокотился на стол, положив подбородок на сцепленные кисти рук. Он был абсолютно трезв – была бы пьяная истерика, было бы проще: начать утешать или, наоборот, наорать, встряхнуть, наконец. А тут, когда на тебя смотрят с пониманием, когда не можешь каяться – и с чего, да и не требует никто, а история не терпит вопроса «А если бы?..», и ни к чему его задавать, и некому, разве – т-с-с! – потому что все они – в изгнании и в то же время взаперти, ни влево, ни вправо. Все, приехали.

Вдруг Манвэ протянул руку к мандолине:

– Сыграю что-нибудь, пожалуй…

Аллор внимательно взглянул на него и протянул инструмент, не выразив никакого удивления. «Умно с его стороны», – подумал Король.

Он провел по струнам кончиками пальцев, подкрутил колок, попробовал звук, словно сверяя его с внутренним камертоном, взял несколько аккордов. Мандолина зазвенела – странно, звуки были на грани того, что можно извлечь из струны: шелест, вздох – или всхлип, звон ледяной поземки… «Привет тебе, мой печальный дом», – слова падали, дробились. Песня была о том, невысказанном, что висело в прокуренном воздухе бывшей темницы, освещенной светом нездешних звезд. Ткалась паутина знаков и образов. Дом, которого больше нет. О ком и кому пел Повелитель Ветров? Обо всех и – всем. Песня прорастала горькими травами, промывала глаза дождем, сушила их ветром… Хотелось не быть, уйти вот так, как кровь, по капле… Будто лопались с тихим звоном кровеносные сосуды – почти на грани наслаждения свободой…

Слова смолкли, но музыка продолжалась, заполнив собой воздух, сплетаясь с нитями дыма, хотя тонкие пальцы Валы, казалось, едва трогали струны. Намо, скрывая изумление, незаметно всматривался в лицо Манвэ, сейчас отрешенное, почти беззащитное: полуопущенные веки приглушили холодный блеск глаз.

Владыка Судеб резко оборвал мысль – не пришло бы Королю в голову уловить это: не простит. Беззастенчиво проникая в чужое сознание, свое он огородил железной стеной. Надо не дорожить своей шкурой нисколько, чтобы попытаться влезть в душу Манвэ Сулимо. А какие там мороки бродят – лучше не гадать. Даже ему, Владыке Судеб. И все же – задумчивое лицо Короля было вдохновенно-красивым, – впрочем, может, и это – личина? Но зачем? Для кого? Для скорбных майар или для него, Намо? Он же ничего не делает просто так! А… Владыка ведь хотел расспросить про Хранителей… Для сбора информации ничего нет лучше доверительной беседы: дешевле обходится. Или – неужели (невероятно, но – вдруг?) это искренне… Но почему – с ними? Откуда доверие?

Намо не знал, что думать. Ирмо бы сюда, может, разобрался бы. И если Владыка и впрямь проникся, раскрылся хоть немного, – не припомнит ли он это майар – потом? А гнев Повелителя Ветров страшен.

Манвэ прикоснулся к струнам в последний раз – тихий, чуть надтреснутый звук растекся по комнате и исчез, словно просочившись сквозь каменную кладку, – и, открыв глаза, пристально посмотрел на присутствующих.

Аллор и Эльдин, сидевшие неподвижно, пока длилась песня, зашевелились, словно очнувшись от сна. Майа утвердительно кивнул головой, провел узкой ладонью по лбу, словно стряхивая что-то.

– Откуда эта песня? – севшим голосом прошептала Эльдин.

– Неважно. – Взгляд Короля обрел прежнюю жесткость, лицо вновь было бесстрастным. – Ветром занесло, – усмехнулся он. Затем встал, Намо последовал за ним. Аллор поднялся с кресла.

– Спасибо, – сказал он, глядя в глаза Манвэ, и наклонил голову. – И тебе спасибо, Намо.

– За что? – поднял брови Владыка Судеб.

– Хотя бы за то, что зашли.

Эльдин снова наполнила кубки и поднесла их Валар. Те выпили – стоя.

– Нам пора, – сказал Манвэ. Намо согласно кивнул.

– Уже? – протянула Эльдин. – Жаль. Майар слегка поклонились.

– Заходите еще, мы веселые будем, примем как подобает…

Манвэ усмехнулся, Намо кивнул, и Валар скрылись за дверью.

Подъем был бесконечней спуска. На одной из площадок они остановились, и Король, глядя в упор на Владыку Судеб, произнес:

– Удивляешься, Намо? Гадаешь, какие у меня мотивы?

– Отчего же? – попытался отделаться вопросом на вопрос Намо.

– Оттого, что тебе это свойственно – размышлять о причинно-следственных механизмах бытия.

– Да, это моя суть. Но есть вещи, о которых не стоит слишком много думать, – правда?

– Святая и истинная правда, Намо.

– Только один вопрос: это – твоя песня, Манвэ?

– Допустим. И что с того?

– Ничего. Не знаю. И размышлять не стану. А из моих Залов ничего не выходит, если нет на то указаний свыше, через тебя идущих. Ты это хотел услышать?

– Я это знаю, Владыка Судеб.

Манвэ снова зашагал вверх по лестнице, Намо двинулся следом.

Вскоре подъем закончился. В лица Валар дохнул по-рассветному терпковатый ветер, край неба уже еле заметно посветлел. Недалеко от чертогов различался силуэт огромного орла. Завидев господина, мощная птица встрепенулась и направилась навстречу Вале. Манвэ легко вскочил на широкую спину.

– До встречи, Намо. – Его светская улыбка была еле различима в темноте.

– До встречи, Ваше Величество.

Орел резко взмыл в небо, волной воздуха пригнув близлежащие кусты, и полетел в сторону Ойлоссэ.

Намо посмотрел ему вслед. Потом, нахмурившись, развернулся и направился к себе в чертоги.

Беспокойство нарастало. Странные события творятся в последнее время в Благословенной земле, и Владыка Судеб своим, как правило, безошибочным чутьем ощущал, что это еще только начало. Чего – каждый раз что-то мешало ему додумать. Подобие страха? Почему-то все это казалось ему связанным с появлением новых майар. Может, поэтому не хотелось пытаться раскручивать эту нить дальше.

«Будь что будет, – подумал Вала. – Не трогай грядущее, и оно тебя не тронет. Возможно».

Представители народа дун-эдайн лежали на кровати, тесно прижавшись друг к другу. Острое ощущение горечи уступило место опустошенности. Впрочем, занозой засело внутри чувство тревоги – хотя, наверное, оно было всегда, не давая особо о себе знать.

– Какая песня, – задумчиво сказала Эльдин, – все, что сказать хотелось… Откуда Манвэ ее взял и почему – спел?

– Дополнительный вопрос: кому – спел? Ощущение, что мы, наше сегодняшнее застолье – подходящие обстоятельства, не более.

– Вечно мы оказываемся этакими провокаторами… Но ведь не нарочно же: кто же знал, что их именно сегодня нелегкая занесет? И ведь это прекрасно было: казалось, рвется что-то, освобождает, отпускает, – всплакнула бы, да не вышло…

– А песня, похоже, его. Впрочем, неудивительно: он же поэт и музыкант. – Аллор поежился. – На две эпохи лишить себя самого необходимого. Души.

– Две эпохи? Это… с тех пор?

– Видимо, себя он тоже судил – сам. А пел он не нам… То есть нам, но… Гибель Нуменорэ все-таки сильно задела Аман. Выбила стихии из живого мира. Творцы – изгнанники…

– Нам еще Могущества Арды жалеть – дожили, – развела руками Эльдин. – Ну почему, действительно, всех их именно жалко? Никого нет с неискалеченной душой.

– Главное, чтобы они этого не заметили: тот же Манвэ голову оторвет – и я его, кстати, понимаю. Когда балансируешь на грани истерики, по плечу погладить достаточно, чтобы в эту истерику обрушиться – и надолго. А они в большинстве своем на пределе. Тут боль и надрыв в воздухе висят – я здесь действительно ощущаю себя как дома. Может, поэтому сегодня так и накрыло – особенно сильно. Сорвался – извини, кстати, выплеснул еще это на тебя.