Одинокий всадник - Караманулы Курмангазы - Страница 5

— Так, значит, за это Кулбатыр на него зуб имел? Сатылган ведь вроде родственник ему?

— Какой он ему родственник? Треплетесь — не знаете ничего! Видно, только я могу просветить вас. За убийство своего отца отомстил Кулбатыр.

— Что же, выходит, Ураз его отца убил?

— Быть не может! За что?

— За что, за что! Чего только не было в то буйное время! Разве спрашивал кто-нибудь: за что?.. Когда Кулбатыр ударился в бега, Ураз и заявился к его отцу. Он, конечно, не один был, целую ораву вооруженных людей с собой привел. Наверное, чтоб напутать старика. Подступил к нему: «Где прячется сын? У нас есть сведения, что ты знаешь об этом». А старик ему: «Ничего я не знаю. Но и знал, не сказал бы. Вам надо — ищите. А я вам не помощник...» Но Ураз, видно, решил все-таки выпотрошить из старика все, что тот знает, — начал грозить расправой. Только ведь и старик, если помните, порох был. Вспылил, схватил камчу — и на Ураза. Трудно сказать, что там у них произошло, только Ураз выхватил наган и пришил старика.

— Вот это да! А я и не знал...

— Будь я на месте Ураза, не стал бы Кулбатыру на глаза показываться. Отправил бы с Шанау своих помощников, а сам бы поостерегся в это дело вмешиваться.

— Судьба погнала. Зарвался человек. Власть, она ведь развращает: думал, наверно, век безнаказанным ходить.

И везде сожалели об Алдабергене.

— Жизнь человеку лишь раз дается. Если успел детей нарожать да вырастить, если повидал да попробовал всякого — о чем жалеть, умирая? А вот Алдаберген совсем молодым ушел.

— Да... Что поделаешь?.. На роду, видно, было написано... Только разве это справедливо — погибнуть от руки какого-то бродяги?

— А какой крепкий парень был! А выносливый! Да на него хоть как на хорошего верблюда нагрузи — повезет. И лицом, и статью вышел. А характер? Просто золотой. Джигит хоть куда!

— Упаси боже от такой, как снег на голову, внезапной беды — вот о чем всем нам всерьез потолковать надо. Ведь у беды свое имя есть — Кулбатыр...

Солнце склонялось к закату, когда на дороге, что перевалила через гору Есенаман, поднялось пыльное облако. Люди давно поглядывали в ту сторону. Дорога вела в волостной центр Кара-тюбе, и еще утром Шанау послал туда гонца.

Впереди ехали специально отряженные волостным руководством милиционеры и уполномоченные, человек пять. Их сразу можно было отличить по стволам карабинов за плечами. А чуть поотстав, трусило еще с десяток всадников — как все догадались, родственников Ураза, которые ехали сюда за его телом.

Сразу же по приезде уполномоченные собрали активистов в доме Шанау.

Волостной уполномоченный, молодой с виду парень — ему можно было дать не больше лет двадцати пяти, — резко сдвинул за спину складки гимнастерки под ремнем, окинул собравшихся недовольным взглядом и, уставившись на Шанау, который под этим взглядом как-то сразу съежился и, казалось, стал еще меньше ростом, заговорил с едва сдерживаемым гневом:

— И о чем только думает этот наш самоуверенный Шанау? Двух славных товарищей потеряли из-за него... Знать, что из себя представляет Кулбатыр, и действовать на авось! Как это называется? Что же вы думали, матерый бандюга вам просто в руки дастся — кинулись за ним почти безоружными и так беспечно?.. Допустим, у Шанау не было злого умысла. Допустим. Но ведь...

И оборвал себя на полуслове. Шанау сидел перед ним совсем потерянный, жалкий, и уполномоченный, видно, пожалел его. Стрельнул еще раз злыми глазами и отвернулся.

— Кулбатыр Сырматов хорошо известен, — продолжал он. — Алаш-ордынский офицер, кровопийца, который и глазом не моргнет, если понадобится укокошить кого-то... Алаш-Орда уничтожена пять лет назад, но все еще бродят ее выкормыши по нашей земле, в норы прячутся, в песках петляют. И не думайте, что они отказались от своих намерений — нарушить покой аульчан, которые только-только избавились от проклятого прошлого и начали строить новую, счастливую жизнь. Пока не очистим землю от этой нечисти, нет нам покоя. И совесть должна нас все время грызть, что мы не достойны хлеба, который едим, если еще живы мерзавцы, подобные Кулбатыру.

Речь, видимо, взволновала его самого. Он с дрожью вздохнул и добавил:

— Разрешается расстреливать на месте без суда и следствия!

Затем слово взял другой уполномоченный. Был он пожилым грузным человеком, со свесившимися на глаза густыми спутанными бровями.

— С нами вместе прибыл начальник милиции Салык Тулемисов и два его сотрудника, — кивнул он на трех милиционеров, сидевших у стены. — Нужно бы, конечно, побольше людей, чтоб действовать без всякого риска, но их негде взять — других дел хватает, все оперативники в работе. Потому-то мы и собрали вас: нужны добровольцы, три-четыре человека. Ведь Кулбатыр, возможно, и не один... Словом, кто возьмется помочь Тулемисову?

— Я согласен идти, — осипшим голосом быстро проговорил Шанау, точно боялся, что его кто-то опередит. Чувствовал свою вину Шанау. Чувствовал.

Пожилой уполномоченный вздохнул, помедлил немного, потом кивнул молодому своему товарищу:

— Пиши. Шанау, сын Барака. Председатель аулсовета.

— И меня запишите, — сказал огромный одноглазый мужик, выдвинувшись вперед.

— Как зовут?

— Баймагамбет, сын Ескары. Раньше батрачил. Большевик.

— Записывай, записывай, — согласился пожилой уполномоченный. — Я его хорошо знаю. Один из лучших активистов.

— Я бы тоже хотел, — подал голос невысокий, не крепко сложенный чернявый парень. — Киикбай мое имя. Сын Койбагара. Я здесь секретарь комсомольской ячейки.

— Подойдет, — согласился пожилой уполномоченный.

— И меня, если можно, — вызвался совсем молоденький парнишка, с мальчишески розовым лицом и слабым пушком под носом.

— Чей же ты будешь, такой прыткий? — улыбнулся, глядя на него, уполномоченный.

— Комсомолец я. — Парень покраснел.

— Что комсомолец — хорошо. А как зовут тебя?

— Куспан, сын Сарыишана.

Нашлись бы еще добровольцы — многих обозлило вероломство Кулбатыра, но уполномоченные сказали, что достаточно: два партийца и два комсомольца — хватит, не весь же аул посылать за этим бандитом.

Все разошлись. Остались лишь те, кому завтра предстояло пуститься в дорогу: надо было кое-что обсудить.

У Шанау и Баймагамбета имелись старенькие берданки. Киикбай и Куспан пообещали раздобыть дробовики.

Отряд собирался выступить на рассвете.

5

Они сели в седла, когда на востоке только-только замутнело небо. Негромкий перебор копыт в этой ранней тиши разносился далеко по округе.

Вчера вечером двое уполномоченных, начальник милиции Салык и председатель аулсовета Шанау остались и чуть ли не до утра обсуждали, где искать Кулбатыра. Бандит мог скрываться в любом ауле волости. Хотя эта догадка была почти сразу же отвергнута: вряд ли кто осмелится дать ему приют, особенно после того, что произошло здесь, под Косагачем, — в степи слух разносится быстро.

Значит, может затаиться лишь в нескольких местах: в песках Карагандыкум, в зарослях Калдыгайты, в горах Есенамана. Но и тут стоило подумать. Действительно, вокруг Калдыгайты заросли надежные, но ведь и окрестности реки густо заселены — того и гляди, попадешься на глаза. Горы Есенамана тоже не годятся. Горы — одно название. На самом деле это почти слившиеся друг с другом пологие холмы, лишенные растительности. Ущелья и глубокие овраги, где можно было бы укрыться всаднику, по пальцам пересчитать. Выходило, что самое удобное место для Кулбатыра — пески: там уже некогда скрывался он. И все же для начала решено было заехать в Жылкыкудук — аул, где жила жена Кулбатыра: может, удастся разузнать, куда он подался.

Когда Косагач скрылся за пригорком, Салык придержал отряд и, строго оглядывая каждого, рассказал о ночном совете и принятом решении. Потом велел прекратить разговоры и двигаться будучи все время наготове.

Несчастье, которое свалилось вчера на головы аульчан, вопли женщин и детей, раздирающие душу проклятия судьбе, окровавленные тела погибших — все это не могло не леденить сердца людей. До разговоров ли тут было! Все ехали хмурые, сосредоточенные. Салык, Шанау и Баймагамбет, державшиеся чуть впереди, изредка еще перебрасывались короткими фразами. Куспан же, Киикбай и два милиционера, Абдулла и Сагынгали, помалкивали.