Повесть о верной Аниске - Гурьян Ольга Марковна - Страница 5

5

Глава седьмая

БАШМАЧКИ

огда Аниску привели в княжий замок, Анна Ярославна бросилась ей навстречу, обнимала её, тискала, дергала, кричала:

— Ах ты моя милая! Ты моя хорошая! Если бы ты только знала, как я тебя люблю! Уж я ждала-ждала тебя, думала, не дождусь.

Она сама повела Аниску переодеваться, подарила ей цветное платье и башмачки со своей ноги. У Анны-то Ярославны ножка маленькая, узенькая, с высоким подъёмом, в Аниска-то всю жизнь босиком шлёпала, растоптала пятки. Не лезут нарядные башмачки, никак ногу в них не втиснешь.

— Этому горю можно помочь, — сказала Амальфея Ни миишна, взяла большие ножницы, надрезала башмачки в двух местах, натянула Аниске на ноги. Надрезы под длинным подолом вовсе не заметны.

Встала Аниска на ноги, стоит качается. Так жмут башмаки, будто железные. Будто с каждым шагом по раскалённым угольям ступаешь. Ступила шаг, ступила другой, улыбается, а у самой на глазах слёзы.

Тут прибежала девушка, доложила, что княгиня Анну Ярославну к себе требует. Все ушли, и Аниска осталась одна.

Села она на пол, губу закусила, стягивает башмачок. Фу, еле стянула. Сидит Аниска на полу, смотрит на свои босые ноги, распухшими пальцами шевелит — шевелятся! «Недолго отдохну и опять обуюсь». Ан нет, ноги будто вдвое больше стали — не лезут башмачки, и всё тут. Аниска и так и этак их тянет-натягивает. Не лезут — вот напасть.

И вдруг слышит, кто-то смеётся.

Подняла Аниска глаза, а в дверях стоит мальчик.

Уж взрослый парень — лет четырнадцати, а такой чудной. Белый и румяный, как девчонка. Длинные волосы в кудри завиты, и на них шапочка с пёстрым пером. Кафтанчик на нём розового шёлка, короткий, чуть ниже пояса, а на ногах голубые суконные чулки и башмаки такие же. Стоит и смеётся. Как закатился, остановиться не может. Отведёт глаза в сторону, опять на Аниску посмотрит, опять зальётся смехом.

— Ты чего зубы скалишь? — сердито спросила Аниска и показала ему кулак.

Тут уж ему вовсе удержу не стало. Вдвое согнулся, руками всплёскивает, хохочет.

Аниска совсем рассердилась. Встала, зашлёпала босыми ногами по полу, подошла и башмачком его прямо по макушке, по шапочке стукнула.

Он перестал смеяться, выпрямился, поклонился и залопотал непонятное. Показывает себе на грудь и говорит:

— Пертинакс.

«Перти, петри, и не выговоришь, но понять можно — по нашему будто Петруша». Аниска тоже показала себе на грудь:

— Аниска.

— Анике, — повторил Петруша, сел рядом с ней на пол, снял с ноги голубой башмак и протягивает Аниске. Она примерила — ну прямо по ней. Он ей второй подаёт.

Тут Анна Ярославна возвратилась от княгини, увидела, как они рядышком сидят, прищурила глаза, плечиком дёрнула, одним уголком рта усмехнулась и проговорила:

— Ай да Аниска! Мне французский король пажа прислал, чтобы он мне прислуживал, а он, вишь, тебе угодить старается?! Надели на тебя цветное платье, ты уж думаешь, что сама стала княжна.

Аниска в ответ вздохнула и говорит:

— Если я тебе не угодила, прошу прощенья. А лучше отпусти меня домой. Там без меня хозяйничать некому.

Анна Ярославна кинулась ей на шею, целует, уговаривает:

— Ну вот глупая какая! Уж сразу и обиделась. А я тебя никуда от себя не отпущу. Будем вместе, неразлучные, из одной мисочки есть, на одной кроватке спать. Чего ты дома не видела?

На этом и помирились.

Глава восьмая

СБОРЫ

нягиня-матушка порешила, что до границы Анну Ярославну будет сопровождать большая свита. А от границы та свита обратно возвратится, и уж в самую Францию поедут с княжной только Амальфея Никитишна и Аниска. Вот стали их готовить в дальнюю дорогу. Стали их спешно обучать французскому языку, чтобы они могли там объясняться, а не хлопали глазами, как деревянные.

Анна Ярославна уж так-то хорошо учится по-французски — няньки-мамки даже все удивляются.

— Ах умница ты наша, разумница! Да как это у тебя складно получается! И слова-то все непонятные, а выпеваешь, будто соловушка. Ввек тебя не наслушаемся. Порадуй нас, ещё словечко по-французскому вымолви!

Анна Ярославна легко учится, а Аниска того легче. Она мимоходом на кухню заглянет, с французскими поварятами поболтает. Она на конюшню забежит, с французскими конюхами беседу заведёт. Она с Пертинаксом как сорока трещит, ссорятся да мирятся, помирятся и опять поссорятся. С каждым днём всё быстрей лопочет. Анна Ярославна даже обиделась, выговаривает Аниске:

— Ты, пожалуйста, не думай, что ты меня способней! Велика важность — языку обучиться. Что ты ещё знаешь? А я историю учила про Троянскую войну, и как Александр Македонский на Индию походом пошёл, и как царица Савская к царю Соломону в гости приехала. Слыхала про такое? То-то же! Ты дальше своей грязной землянки ничего и не видела. А мне монах рассказывал и про небо, и про землю, как земля плоская, а вокруг огорожена высокой стеной, а кверху стена закругляется, и получается небо. И про разных животных. Знаешь, что такое слон? Не знаешь и молчи! А он такой — у него коленки не сгибаются, если упадёт, не может встать. А писать ты умеешь? А я умею. Так что ты со мной не равняйся!

Девочки-то легко языку обучились. А с Амальфией Никитишной один смех. Сегодня два слова вызубрит, а назавтра уж позабудет. Однако ж «да» и «нет» научилась говорить.

Учитель её по-французски спрашивает:

— Какой день недели есть сегодня?

Она отвечает:

— Нет!

Учитель спрашивает:

— Покрывало на вашей голове синее или красное?

Она отвечает:

— Да.

Вот умора!

Среди прочих подарков король прислал Анне Ярославне двух прекрасных коней — один белый, как лебедь, другой чёрный, как вороново крыло. В ихней стране все дамы верхом скачут. Стали обучать княжну с Аниской верховой езде. Анна Ярославна на белой Лебеди, Аниска на вороном коне. Анну Ярославну подсаживает в седло граф Рауль. Такой из себя видный и статный. Глаза чёрные, круглые, тонкие усики над губой. На кого-то он похож? Уж так похож, а не вспомнишь — на кого?

Аниску подсаживает паж Петрушка-Пертинакс. А как захотели Амальфею Никитишну взгромоздить на коня, она вся затряслась, руками отмахивается, ногами упирается.

— Да не снесёт меня конь — опрокинется. Да не стану я позориться на старости лет. По мне и носилки хороши.

Носилки так носилки. До границы всё равно все в носилках поедут. Носилки поместительные, спокойные, на ремнях к четырём иноходцам подвешенные. Качаются, будто люлька с младенцем. Иной раз и укачает, да за спущенными занавесками никто не заметит…

Внизу на Подоле соседки то и дело наведываются к Анискиному отцу.

— Ах, какое вам счастье привалило! С чего бы это?

— А за какие такие услуги вашу Аниску к княжьему двору взяли?

— Я бы от такого богатства хоть ребятишкам бы обнову купила. Вишь на них рубашонки грязные и рваные.

— Вы бы какую-нибудь бобылку прибрать позвали. Она бы недорого взяла. Чего жалеть-то?

— Небось дочка вам всего нанесла-надарила? Счастье-то какое!

Маленький Пантелеймонушка открыл рот, пискнул:

— Аниска ни разу…

Евлашка с Епишкой его одёрнули:

— Молчи, несмышлёныш!

Хоть бы угостили чем, — говорят соседки и уходят недовольные. — Жадные какие, прибедняются…

Вот и настал день отъезда. За сборами да за хлопотами ни разу не успела Аниска с отцом и братьями свидеться. Попрощаться не пришлось. Анна Ярославна ни на шаг её от себя не отпускает, паж Пертинакс как телёнок следом ходит. А граф Рауль издали круглым чёрным глазом за ними следит.