Марион и косой король - Гурьян Ольга Марковна - Страница 17

Марион присаживается на край тюфяка. Она сама не понимает, отчего ей так страшно.

— Так вот, слушай! Разве не хочется тебе красивые платья и вкусную еду и чтобы не ты была служанкой, а тебе прислуживали? Или тебе больше нравится прыгать под указку хозяйки, а не угодишь ей — выкинут тебя на улицу, и ходи проси милостыню? Нет, что касается меня, я на такую нищую жизнь не согласна! Понемногу коплю я то, что пригодится мне в собственном моем хозяйстве, а накоплю достаточно, уйду отсюда, сниму комнату и заживу барыней. Как я увидела тебя, я сразу подумала: «Вот хорошая, умная девочка. Научу ее, как добыть себе легкую жизнь». Все еще не понимаешь? Хочешь, я покажу тебе, что у меня есть в сундучке?

Марго вскакивает, дергает дверь каморки — заперта ли? Стучит кремень, роняя искры. Зажглась свеча. Марго на корточках перед сундучком.

— Смотри!

Одно за другим она вынимает свои сокровища, отставив пухлый мизинец, вертит им перед пламенем свечи, восхищенно любуется ими.

— Смотри, агатовый кубок. Весь прозрачный, просвечивает насквозь. Когда в нем налито красное вино, он светится, как костер в тумане. Правда, красота? Так и хочется пригубить! Я унесла его из таверны «Медведь и лев» на Пропащей улице. А этот кубок? Он попроще, но тоже хорош. Оловянный, а блестит совсем как серебро. Я вошла в пустой дом на набережной, около отеля «Бурбон». Дверь забыли запереть, я толкнула ее и вошла. Там он стоял на полке, и я поскорей взяла его, пока хозяева не вернулись. Если бы я так не торопилась, было там еще несколько хороших вещей, но лучше не жадничать. А вот посмотри на эту кружку! На ней узор из цветов репейника и переплетающихся ветвей и листьев. Ты только посмотри, какая работа! У нашей хозяйки такого нет. Я выбирала миски у торговца оловянной посудой, а между тем незаметно спрятала эту кружку под верхним платьем. Это полотняное покрывало, совсем новое, ни одной заплатки, я нашла в шкафу в банях на улице Сен-Мартэн. Глупый банщик стоял у входа и кричал во все горло: «Бани горячие, и я не вру!» А я незаметно прошла мимо него и незаметно вышла. Вот этот медный подсвечник я выменяла на кусок сала. Я делала вид, что выбираю мясо, взмахнула рукой, и сало скользнуло в мою корзинку. Притво-рясь, что покупаю полотно, я унесла одну штуку для себя. Это платье ты уже видела, а вот другое платье получше. И кошель из белого бархата, и смотри, какой миленький костяной гребешок. С одной стороны частые зубья, с другой — редкие, а посреди вырезаны Адам и Ева под яблоней. Ну, еще две простыни, одни башмаки, вторые башмаки, вышитые шелком перчатки. Я их стащила с лотка, когда, помнишь, мы ходили гулять на кладбище…

Зачем ты мне все это показываешь? — спрашивает Марион. Она пытается отодвинуться от сундука, но Марго вцепилась ей в плечо и крепко держит.

Зачем? Чтобы и у тебя тоже было все это. Я хочу тебе добра.

Не надо мне твоего добра! Пусти меня!

Нет, уж теперь, когда ты все знаешь, не пущу. Теперь ты будешь делать, что я тебе прикажу. А попробуй не послушаться, и я скажу, что это ты залезла в хозяйкину запертую шкатулку и украла там эти два кольца. Вот они.

Из дальнего угла сундучка она достает завязанный в тряпочку узелок, развязывает его острыми зубами, нанизывает кольца на палец и вертит им перед носом Марион.

Не умею я красть, — плача говорит Марион. — Не могу я воровать.

Конечно, не умеешь. Это тебе не полы подметать. Это дело тонкое и требует навыка. Ты и не будешь воровать. Воровать буду я. Ты только будешь стоять рядом, и, когда я суну тебе какую-нибудь вещь, ты спрячешь ее под своей пелеринкой и отойдешь в сторону. Это надо на тот случай, если заподозрят меня, а увидят, что у меня нет ничего чужого, то должны будут меня отпустить. Ничего дурного непридется тебе делать, а только стоять поблизости на всякий случай. И не беспокойся, я с тобой честно поделюсь. И не бойся, никто на тебя не подумает — такое у тебя лицо, как у овечки на лужайке.

Но Марион горько плачет и, утирая руками слезы, повторяет:

Чему ты меня учишь! Это дурное дело!

Что же тут дурного? Должна ты наконец расплатиться со мной. Не платить долги — то же воровство. Но не хочешь, как хочешь. Я сейчас пойду к хозяйке, покажу эти два кольца и скажу, что это ты украла. Тебя отведут к судье и выставят к позорному столбу на Рыночной площади.

Какие у Марго холодные, светлые, страшные глаза! Черный зрачок расширяется, расширяется, уставился на Марион, тянет, притягивает. Сейчас она провалится в черную пропасть, а там позорный столб, там закопают ее заживо, как ту бедную женщину, которая отрезала кошелек с золотыми пуговицами у горожанки, покупавшей засахаренные апельсины.

Не надо! — закричала она, упала на тюфяк и зарыдала в голос.

Замолчи! — зашипела Марго. — Разбудишь весь дом… — и зажала ей рот пухлой, как подушка, ладонью.

Отталкивая руку Марго, икая и всхлипывая, Марион согласилась сделать все, что Марго прикажет. А Марго, сразу повеселев, принялась гладить ее по голове и целовать, и хвалить, и улыбаться, и сказала:

— Я ведь знала, что ты умница и, если тебе разъяснить, поймешь, с какой стороны хлеб маслом намазан. А теперь ложись, спи спокойно. Доброй ночи.

Она гасит свечу и говорит:

— Это дело не стоит откладывать. Пока не наняли новую кухарку вместо Женевьевы и никто за нами особенно не следит, надо хорошенько поработать. Завтра пойдем с тобой па Малый мост. Я там присмотрела у одной белошвейки чепец из тонкого полотна, и мне давно такой хотелось. Но только помни: если ты завтра попробуешь отречься от своего слова, тебе не поздоровится.

Глава пятнадцатая

СТРАХ

Марион казалось, что всю ночь ни за что ей не заснуть, но вдруг открыла глаза и увидела, что ужо утро. Марго спала, улыбаясь во сне, розовая, пышная, пышущая сонным теплом.

Осторожно, чтобы не разбудить ее, Марион отодвинулась, тихо-тихо поднялась — не зашуршала бы солома! — накинула платье, схватила башмаки и выскользнула из чулана. На площадке лестницы она зашнуровала корсаж и еще раз прислушалась. Нет, Марго спала, не шевельнулась. Марион босиком спустилась с лестницы, перешагнула через третью ступеньку, ту, которая скрипит, если ступить на нее. Внизу она обулась, у колодца во дворике ополоснула лицо и, оглянувшись на окно — нет, Марго не смотрит на нее, еще спит, — вышла на улицу и начала подметать мостовую перед домом.

Метла шуршала, будто сзади подкрадывались чьи-то шаги. Тень прохожего падала на Марион, она вздрагивала и замирала. Дверь лавки отворилась; она, не поворачиваясь, искоса бросила на нее взгляд. Нет, это не Марго, это Клод Бекэгю снимает ставню, закрывавшую на ночь прилавок.

Три раза, не смея поднять головы, она водила метлой но одному и тому же месту, но дальше нельзя было медлить, надо было убирать комнаты. Стараясь стать совсем незаметной, ссутулившись, вобрав голову в плечи, она поднялась по лестнице, приоткрыла дверь в залу — из-за каждой двери могла вдруг высунуться толстая, с ямочками на сгибах рука, — но нет, зала была пуста.

Тут она услышала в спальне голос Марго, причесывавшей хозяйку, поскорей опустилась на колени и принялась протирать пол. Но за спиной она все время чувствовала дверь, которая сейчас может открыться и оттуда выйдет Марго. Но нет, там за стеной все еще разговаривали, еще она здесь в безопасности.

Неслышно ступая, осторожно двигаясь — не задеть бы что-нибудь, не стукнуться бы! — вытирала она пыль, а руки дрожали и не слушались. Ох, сейчас, сейчас Марго придет за ней!..

Надо было идти в спальню — стелить постели. Как преодолеть себя? Как решиться войти? Нет, голоса затихли, скрипнула отодвинутая табуретка, послышались шаги, они ушли в коридор, наверно, пошли на кухню.

Как тень Марион пробралась в спальню, подставила скамеечку к кровати, взбила тюфяк, перестелила простыню, не решаясь — не зашелестела бы! — взмахнуть ею, чтобы легла гладко, без складок, кое-как прикрыла одеялом, слезла со скамейки, ноги под^ гибались. Прислонившись к косяку двери, слушала — в коридоре было тихо.