Марион и косой король - Гурьян Ольга Марковна - Страница 15

Женщин не вешают, — сказал парнишка постарше.

А жаль, жаль, жаль! — запели мальчишки. — Жаль, жаль и очень жаль! Посмотрели бы мы, посмеялись бы мы, как тетушка запляшет в петле.

У Женевьевы лицо потемнело, но она сдержала гнев и только сказала строгам голосом:

Скверные мальчишки, идите домой к вашим родителям и не приставайте к прохожим.

А у нас нету дома, у нас нету дома! — закричали мальчишки. — Нет у нас дома, и нам некуда идти. В наших кроватях спят солдаты, за нашим столом сидят солдаты, из наших мисок едят солдаты. А нас всех выгнали!

Что это вы говорите! — воскликнула Женевьева.

А парнишка постарше объяснил:

Все это правда, тетушка. Жили мы около ворот, а ворота замуровали, чтобы бургундцы не могли войти в город. И все улицы около ворот заняли солдаты-арманьяки, а жителей выгнали из их домов. И уже несколько дней нет у нас пристанища.

Пошли домой, Марион, — сказала Женевьева. — Нечего нам здесь делать. Только время теряем.

По дороге она все время глубоко вздыхала и один раз пожаловалась:

Что-то у меня сердце щемит, будто предчувствует беду.

Чему же еще быть? — сказала Марион. — Вы не огорчайтесь, госпожа Женевьева. Сегодня нам ничего не удалось достать, а вдруг завтра купим хороший кусок и очень дешево. Ведь еще на прошлой неделе…

Глупости, — прервала Женевьева. — Чувствую, что уже не придется мне никогда ничего покупать.

Молча дошли они до дома, но едва переступили порог, как сверху донеслись отчаянные вопли хозяйки:

— Боже мой! Да откуда мне было знать? Да клянусь вам госпожой парижской богоматерью, ничего мы не знали, и не видели, и не слышали. И невинные мы, как дитя в колыбели.

Незнакомый мужской голос отвечал:

— Что же это вы все так кстати оглохли? По всем перекресткам было объявлено, чтобы никому не осмелиться ставить на окна горшки или сундуки, ни корзины в саду, ни бутылки с уксусом на окне, выходящем на улицу. А кто не послушается, будет отвечать своей жизнью и всем своим добром.

Женевьева схватилась за сердце, вскрикнула:

— Моя бутыль! — и бросилась вверх по лестнице. А Марион, прижав к груди пустую корзинку, побежала за нем.

В большой зале собрались все обитатели дома, только хозяина не было видно. Лица у всех были бледные и испуганные, а хозяйка валялась на коленях перед двумя сержантами и, ломая руки, умоляла:

— Смилуйтесь над нами, господа сержанты! Ах, берите все, что хотите, но оставьте нам жизнь! Было у меня два кольца, да они пропали, но, может быть, вам другое что-нибудь понравится? И кому какой вред от того, что бутылку кислого вина выставили на подоконник, чтобы под благотворными лучами солнца превратилось оно в уксус?

Старший сержант, человек с таким длинным и плоским носом, что его лицо было похоже на морду волка, оскалил зубы в язвительной усмешке, а второй сержант, добродушный толстяк, вздохнул и скучным голосом заговорил:

— Который же раз приходится мне повторять, что вред от бутылки с уксусом самый большой и может иметь ужасные последствия. Всем известно, что бургундцы уже стоят под самыми городскими стенами и только и ждут, чтобы нашлись в городе предатели, которые откроют им ворота, злодеи, у которых одна мысль и желание: чем бы навредить нам, верным слугам короля и его милости графа Арманьяка. Ну, представьте себе, пройдет под вашими окнами отряд отважных солдат, защитников города, и вдруг им на головы летят горшки, сундуки и бутылки. Что тогда будет?

— Это моя бутылка! — закричала Женевьева. — И не стану я выливать хороший уксус на улицу. Не такая я дура, он мне самой пригодится.

Уже оба сержанта схватили ее и стали связывать ей руки за спиной, а Женевьева не давалась им, брыкалась и норовила ударить локтем в живот, когда Гротэтю вдруг подмигнул Клоду Бекэгю и, шепнув ему что-то на ухо, обратился к старшему сержанту:

— Доблестный господин, разрешите попросить вас ненадолго последовать за мной.

Это зачем же? — спросил тот и взялся за рукоять меча.

Для вашей же несомненной пользы и выгоды, — с низким поклоном ответил Гротэтю и выразительным жестом потер друг о друга большой и указательный пальцы.

Сержант понимающе усмехнулся, и все трое вышли из залы.

Женевьева, воспользовавшись тем, что теперь ее держал только один сержант, ударила его коленкой, вырвалась из его рук и вцепилась ногтями ему в нос. Сержант тряс головой и удивленно и с восхищением бормотал:

— Что за женщина! Прошу вас, перестаньте! Ах, не надо!

Тут вернулся старший сержант и, затягивая завязки своего заметно разбухшего кошелька, приказал:

— Забирай женщину, и пошли!

Ловким приемом вывернул Женевьеве руки за спину, связал их и за веревку потащил из зала. Второй сержант шел следом и повторял:

— Только не причиняйте ей боль!

Едва они ушли, уводя рыдающую Женевьеву, как хозяйка воскликнула:

— Боже мой, где же мой супруг?

Они стали его искать и внизу в лавке, и наверху на чердаке, и под лестницей, и даже в сундуке с одеждой. И вдруг, войдя в спальню, увидели, что соломенный тюфяк на кровати судорожно вздрагивает. Марго подбежала и сбросила тюфяк на пол. И тут они увидели бакалейщика. Лежал он весь скрючившись, спрятав голову и подтянув ноги, так что казался не человеком, а узлом тряпья. Но тотчас выпрямился, сел и важно заговорил:

— Если желаешь сохранить свое здоровье, не надо ни бояться, ни раздражаться, ни смотреть на безобразные зрелища и ни слушать грубые речи. Все обошлось? Очень приятно. Подайте мне мою лекарственную кашку из алоэ, успокоить сердце, трепещущее от этих обид, больших и малых.

Глава тринадцатая

ЧЕРЕЗ ДВА МОСТА

Боже мой! — сказала хозяйка. — Прямо незнаю, как теперь быть? Женевьевы нет, некому ходить за покупками, и придется нам сидеть без обеда. Не знаю, что и придумать!

И думать тут нечего, — сказала Марго, — ведьМарион уже больше года всюду ходила с Женевьевой. Она знает, куда идти, что покупать и сколько платить. Дайте ей денежек побольше, и все будет хоporrro.

А вдруг Женевьева сейчас придет? — прошептала Марион.

Но Марго засмеялась и воскликнула:

— Как же! Дожидайся!

Конечно, дожидаться не приходилось. Хозяйка дала Марион кошелек с несколькими монетками и напутствовала ее предупреждениями, советами и поучениями: не заблудись и смотри, чтобы не обвесили, и деньги пересчитай дважды, прежде чем платить…

— И смотри, чтобы у тебя не отрезали кошелек, — сказала Марго, засмеялась и ущипнула Марион. — Берегись воров.

Запирая за Марион входную дверь, еще раз подмигнула и еще раз повторила:

— Смотри, как бы не украли у тебя деньги.

Марион вышла из дому с тяжелым сердцем и, очутившись на улице, совсем поникла. Ни разу еще не приходилось ей совсем одной ходить по городу, и было немножко страшно. Несколько времени она постояла на месте, поворачивая голову и ступая шажок то в одну, то в другую сторону. Наконец собравшись с духом, она направилась привычной дорогой к Большой бойне.

Был прелестный осенний день — светлый, свежий и спокойный, и оттого у Марион стало легче на душе.

Она шла, крепко сжимая в руке кошелек, и ей казалось, что прохожие оглядываются на нее, удивляются, как это такая девочка, а идет покупать еду для всей семьи.

У Большой бойни немногое изменилось со вчерашнего дня — народу было поменьше, развалин побольше, мясников не было вовсе.

«Нету мяса, куплю рыбу, — подумала Марион. — Круглую и плоскую, угря или сардин. Госпожа Женевьева тоже часто покупала рыбу».

Но у Рыбного камня тоже не видно было продавцов. Не возвращаться же с пустой корзинкой!

«Попытаю счастье на Малом мосту, — подумала она, — там всегда много торговок овощами. Куплю крепкий кочан капусты и сварю суп — все будут сыты. Госпожа Женевьева тоже часто так делала».

Вот она прошла под сводом ворот Большого Шатлэ и ступила на Мельничный мост. Всегда здесь оглушительно шумели мельницы под арками моста, но сегодня было тихо. Мельницы не работали, дощатые двери были прикрыты, па ступеньках не стояли мельники. Это значило, что опять не было подвоза зерна. Так что же с того, завтра привезут.