Супружеское ложе - Гурк Лаура Ли - Страница 45

Виола по очереди изучала их, с удивлением сознавая, что не ощущает ни гнева, ни ревности. Только странное отчуждение, словно смотрела на все со стороны. Да еще нечто вроде жалости к этим женщинам.

Он не любил ни одну, но что чувствовали они?

Она вспомнила нежность, промелькнувшую на лице Пегги Дарвин в тот день в лавке драпировщика. Нежность, подтвердившую то, что отказывался видеть Джон. Графиня когда-то любила его. Возможно, теперь любовь остыла, но ведь когда-то была!

Виола подумала о груде розовых писем в портфеле мистера Стоуна. Бедная Эмма Роулинс!

А сама она? Она его жена. И что же? Не имей она приданого и брата-герцога, никогда не вышла бы за Джона Хэммонда и все равно влюбилась бы, потому что в него так легко влюбиться… даже не сознавая, как это происходит. Всему причиной его улыбка, обаяние и способность смешить женщин. Он помнит, какие блюда, какие развлечения и какие ласки любит та или иная женщина, но ни одна не сумела затронуть его сердца. И это сердце он никому не отдал.

Виола прижала руку ко лбу. Голова болела. Сердце ныло. Она чувствовала приближение месячных, но вовсе не поэтому чувствовала себя усталой, одинокой и бесконечно угнетенной духом. И не могла не думать о том, до какого отчаяния и боли может дойти женщина, чтобы пачками посылать письма мужчине, который знать ее не желает. Ей была вполне понятна мучительная безответная любовь Эммы Роулинс. Как это странно — симпатизировать бывшей содержанке собственного мужа!

Супруги уехали с бала рано и этой же ночью вернулись в Эндерби. Виола спала одна под предлогом надвигающихся месячных. Джон, казалось, смирился с объяснением, и она была рада этому, потому что не хотела, чтобы он увидел, как она рухнула на кровать и зашлась в рыданиях. Правда, уткнулась лицом в подушку, чтобы не услышал Джон.

Она отдаляется от него. Он это чувствует.

Джон лежал в темноте, глядя в потолок, и пытался убедить себя, что всему виной ее месячные. Он знал, что подобные события сильно влияют на настроение женщины и в такие дни лучше держаться подальше.

Он твердил себе, что именно в этом причина ее странного отношения к письмам Эммы, но в глубине души понимал, что это не так. Она отдаляется от него.

Сегодняшний бал не помог улучшению их отношений. Будь проклята злобная натура леди Дин. Но ведь он и сам во многом виноват.

Джон растер ладонями лицо и задал себе вопрос, терзавший его все эти годы, чего хотела от него Виола: чем можно исправить положение? Должен же быть способ!

Эти годы казались ему страницами романа, но чаще всего он вспоминал первые дни их брака, особенно Хэммонд-Парк, где они вместе скакали по полям, и холмам и он смешил Виолу. Она была счастлива в Хэммонд Парке. Он точно это знал.

И тут он с неожиданной ясностью понял, что должен делать. Отвезти ее домой. В их дом, где ей самое место. Спать с ней в одной постели, обыгрывать ее в шахматы, подарить резвую кобылку, купленную специально для нее, и устраивать скачки.

Он представил, как она обгоняет его подбрасывает в воздух шляпу и смеется. И только тогда смог наконец уснуть.

Виола не возражала против отъезда из Лондона, но во время поездки в Нортумберленд почти не разговаривала. Хотя иногда ему удавалось рассмешить ее, в основном она казалось сдержанной и отчужденной. Наверное, тяжело переносит начало месячных, а шестидневное путешествие вряд ли облегчит ее состояние.

Однако к тому времени как они на седьмой день добрались до Хэммонд-Парка, холодность по-прежнему окутывала ее невидимым панцирем. Виола явно не хотела иметь с ним дела. Но на этот раз Джон не позволит ей закрыть перед ним дверь спальни.

Вечером он вошел в хозяйские покои, полный решимости дать понять жене, что отныне они станут делить постель.

Виола в ночной сорочке уже сидела за туалетным столиком, расчесывая волосы. При виде мужа она на секунду замерла, но тут же снова принялась водить щеткой по золотистым локонам.

Джон заглянул в гардеробную и увидел застеленную раскладную кровать. Зря она это сделала. Он не собирается спать отдельно. Ни сегодня, ни в последующие ночи.

Джон разделся, вышел из гардеробной и встал за спиной жены. Она снова застыла, глядя в зеркало.

Подавшись вперед, он обнял ее и поцеловал в шею. Виола отложила щетку, сжала его запястья и оттолкнула руки.

Джон выпрямился.

— Хочешь поссориться?

— С чего бы это? Просто я не в настроении ложиться с тобой в постель.

Нет, бывают такие моменты, когда женщины способны вывести из себя святого!

— Просто что-то неладно, и я не понимаю, что именно.

— Дело в том… — она осеклась и обернулась, глядя на него в свете лампы.

В ее глазах стыла некая странная печаль, и у него что-то перевернулось в душе.

— Все еще сердишься из-за писем Эммы?

— Не сержусь, Джон. Я никогда не сержусь.

— Откуда же такое странное настроение? Или ты все еще…

Он нерешительно ткнул пальцем в направлении ее живота, надеясь, что все проще некуда и скоро пройдет, но при этом отлично сознавая, что дело не в этом.

Ее щеки порозовели.

— Нет.

— Может, ты расстроена, что мы покинули Лондон до окончания сезона?

— Господи, нет!

— Тогда в чем дело?

Виола беспомощно подняла руку:

— Мне так жаль эту женщину.

— Какую? Эмму? Но почему?!

— О, Джон! — раздраженно бросила Виола и отвернулась. — Она неравнодушна к тебе, неужели не понимаешь? Иначе не посылала бы тебе горы писем и не унижала себя подобным образом.

Он сморозил глупость. Следовало бы предвидеть, что ответ ему не понравится. Джон положил руки ей на плечи и со вздохом прижался лбом к её макушке.

— И что, по-твоему, я должен с этим делать?

— Не знаю, — честно призналась она, передернув плечами, словно старалась сбросить его руки.

Но это ей не удалось. Он выпрямился и встретился с ней глазами в зеркале.

— Возможно, я туп. Но все же не понимаю, в чем проблема.

— Я знаю, что она чувствует, Джон, — прошептала Виола. — Ну вот, теперь тебе известно, в чем проблема.

Его пальцы сжались.

— Это не одно и то же.

— Абсолютно одно и то же. Неужели мужчины действительно считают, что содержанки не могут испытывать подлинные чувства?

Джон нетерпеливо тряхнул головой.

— Да-да, именно любовь. Я пыталась объяснить это раньше, когда мы видели Пегги Дарвин в лавке драпировщика. Она тоже когда-то любила тебя. Я всегда это знала.

— Я никогда не любил Пегги Дарвин.

— Я говорю о ее чувствах. Не о твоих. О чувствах Эммы Роулинс. И моих. О, Джон, неужели не понимаешь? Женщины влюбляются в твою улыбку и обаяние. Ты неотразим.

Какой абсурд! Джон отвел глаза.

— Поверить не могу, что женщины способны влюбиться всего-навсего из-за улыбки!

— Ты поразительно красив и обладаешь невероятным магнетизмом и обаянием. Флиртуешь с женщинами, все о них знаешь, очень внимателен к каждой. Женщины — марионетки в твоих руках. — Виола на секунду замолчала, прежде чем тихо добавить: — Совсем как я.

— Ты никогда не была марионеткой в моих руках, — заверил Джон.

Виола встала, отошла и легла в постель.

— Я хочу спать.

Он оглянулся на открытую дверь гардеробной, в проеме которой виднелась раскладная кровать, и, прислонившись к резному изножью, оперся ладонями о край и снова взглянул на жену.

— Скажи мне вот что, — произнес он и глубоко вздохнул, чувствуя себя так, словно готов спрыгнуть с обрыва. Резьба изножья больно впивалась в кожу. — Ты хочешь, чтобы я провел ночь в гардеробной?

На этот раз настала очередь Виолы отводить взгляд.

— Я… — она прикусила губу.

— Да или нет?

— Я не хочу спать с тобой, Джон. Не потому, что сердита на тебя. Просто… просто мне не хочется.

Одного короткого прикосновения было достаточно, чтобы возбудить в нем желание. Какой пыткой будет лежать с ней в одной постели и держать в объятиях, но если все обернется именно так, он все вынесет. Сколько бы ночей ни ушло на это, он твердо намерен убедить Виолу, что достоин ее доверия, и использует любой шанс на окончательное примирение.