Другие голоса, другие комнаты - Капоте Трумен - Страница 16

Флорабела оказалась совсем не такой красивой, как при луне. Лицо у нее было плоское и веснушчатое, как у сестры. Зубы немного торчали, и она то и дело чопорно надувала губы. Она полулежала в гамаке, подвешенном в тени между двумя орехами-пеканами («Мама сама его сделала и сама сшила все мои красивые платья, кроме муслинового, – а сестре ничего не шьет. Мама говорит: Айдабела пусть бегает в чем придется, все равно на ней вещи горят, – скажу тебе откровенно, мистер Нокс: Айдабела – сущее наказание, и мамино и мое»). Она взяла пинцет и, кривясь от боли, стала выщипывать свои розовые брови.

– Сестра объявила… ой!.. что хочет быть фермером.

Джоул сидел на корточках, покусывая лист; он вытянул ноги и спросил:

– А что в этом плохого?

– Ну, мистер Нокс, ты, конечно, шутишь? Слыхано ли это – чтобы порядочная белая девочка хотела стать фермером? Нам с мамой просто стыдно. Я-то, конечно, знаю, что у нее на уме. – Она бросила на Джоула снисходительный взгляд и понизила голос. – Она думает, что папа умрет и оставит ей дом в полное распоряжение. Меня-то она не проведет.

Джоул окинул взглядом предполагаемое наследство Айдабелы: дом стоял в отдалении, затененный деревьями; хороший дом, простой и основательный, в прошлом белый, а теперь сероватый. Вдоль боковой стены шла открытая галерея, а на передней веранде были качели и ящики с геранью. В стороне под маленьким навесом стоял зеленый «шевроле» 1934 года. На чистом дворе с клумбами и декоративными камнями прогуливались куры. За домом была коптильня, ветряк с насосом, и начиналось уходившее вверх по склону хлопковое поле.

– Ой! – крикнула Флорабела и бросила пинцет. Потом оттолкнулась в гамаке и стала раскачиваться, нелепо надув губы. – Вот я, например, хочу быть артисткой… или учительницей. Только если стану артисткой, не знаю, как нам быть с сестрой. Когда ты знаменитая, все начинают копаться в твоей биографии. Не хочу сказать ничего плохого о ней, мистер Нокс, но разговор этот завела потому, что она в тебя втрескалась… – Флорабела с видом скромницы потупилась. – А у нашей бедной девочки репутация.

Джоул был приятно польщен, хотя никогда бы не признался в этом даже по секрету.

– Какая репутация? – спросил он, боясь улыбнуться.

Флорабела выпрямилась.

– Полно, сэр, – произнесла она тоном старой дамы, причем воспроизведенным с пугающей точностью. – Я думала, вы человек, искушенный в жизни. – И вдруг, заметно встревожившись, повалилась в гамак. – А-а, э-э, сестра… посмотри, кто к нам пришел.

– Здорово. – На пушистом лице сестры не выразилось ни малейшего удивления или удовольствия. Айдабела несла огромный арбуз, а за ней по пятам трусил черно-белый охотничий пес. Она катнула арбуз по траве, пригладила вихры на голове, привалилась к дереву, зацепила большими пальцами петли на джинсах. Кроме брюк, на ней были грубые фермерские башмаки и фуфайка с линялой надписью «Пей кока-колу». Она посмотрела сперва на Джоула, потом на сестру и, как бы вместо оскорбительного замечания, с шиком сплюнула сквозь пальцы. Старый пес рухнул на землю у ее ног. – Это Генри, – сказала она Джоулу, поглаживая пса ногой по ребрам. – Он хочет поспать, так что давайте громко не разговаривать, поняли?

– Подумаешь! – сказала ее сестра. – Видел бы мистер Нокс, что творится, когда я хочу вздремнуть: трам-бам-барам!

– Генри, по-моему, совсем заболел, – объяснила Айдабела. – Что-то ему нехорошо.

– Да мне самой нехорошо. Много от чего нехорошо.

Джоулу померещилось, что Айдабела улыбнулась ему. Улыбнулась не как все люди, а цинично скривила угол рта: на манер того, как Рандольф вздергивал бровь. Она задрала штанину и начала сколупывать болячку на колене.

– Ну как тебе там, в Лендинге, малец?

– Да, – сказала Флорабела и наклонилась вперед с лукавой ухмылкой. – Ничего такого не видел?

– Дом красивый, а так – ничего, – уклончиво ответил Джоул.

– Ну, а… – Флорабела соскользнула с гамака и уселась рядом с ним, облокотившись на арбуз. – Я хотела спросить…

– Смотри, – предупредила Айдабела, – сейчас выпытывать начнет.

И это позволило Джоулу разрядить напряжение смехом. В числе его грехов были ложь, воровство и дурные мысли; но неверность его натуре была чужда. Он понимал, что низостью будет исповедоваться Флорабеле, хотя ни в чем не нуждался сейчас так, как в сочувственном слушателе.

– Больно? – спросил он ее сестру, этим интересом к болячке желая показать свою благодарность.

– Эта? Старая? – сказала она и корябнула струп. – Тьфу, один раз у меня на заду чирей вырос с яйцо – и то хоть бы хны.

– Да? Крику было порядочно, когда мама тебя шлепнула и он лопнул, – собрав губки, напомнила Флорабела. Она постучала по арбузу, и он отозвался спело, гулко. – Хм, по звуку зеленей травы. – Ногтем она нацарапала на кожуре свои инициалы, потом корявое сердце, пронзила его стрелой и вывела ТН, означавшее, как она пояснила, застенчиво скосившись на Джоула, «Таинственный Незнакомец».

Айдабела вытащила нож.

– Гляди, – велела она, раскрыв противное узкое лезвие. – Таким зарезать можно, а? – Один убийственный удар, арбуз треснул, и она стала кромсать ею на большие куски, брызгая ледяным соком. – Папе оставьте, – предупредила она, удаляясь под дерево, чтобы попировать без помех.

– Холодный, – сказал Джоул, капая розовым на грудь рубашки. – Этот ручей у вас, наверно, как ледник. Он откуда течет – не из Утопленного пруда?

Флорабела посмотрела на Айдабелу, Айдабела – на Флорабелу. Обе, казалось, были в нерешительности – которой из них отвечать. Айдабела выплюнула мякоть и спросила:

– Тебе кто сказал?

– Сказал?

– Про Утопленный пруд.

Оттенок враждебности в ее тоне заставил Джоула насторожиться. Но в данном случае было неясно, каким образом правда может обойтись ему дороже лжи.

– А, человек, который там живет. Он мой друг.

Айдабела ответила громким саркастическим смехом.

– Кроме меня, тут никто к этой жуткой гостинице не подойдет; слышь, и то, даже глазиком одним его не видела.

– Сестра правильно говорит, – вмешалась Флорабела. – Она давно мечтала увидать отшельника; мама пугала нас: будете плохо себя вести, он вас утащит. Но теперь я думаю, что его просто выдумали взрослые.

Тут уж и Джоул мог дать волю сарказму.

– Если бы вы час назад были на дороге, я бы с удовольствием вас представил. Его зовут Маленький Свет, и он мне сделает… – но спохватился, что говорить об амулете запрещено.

На такое свидетельство Айдабеле ответить было нечем. Она была поставлена в тупик. И полна зависти. Она хмыкнула и запихнула в рот кусок арбуза.

Золотыми яблоками лежали на темной траве кружки солнечного света, пробившегося сквозь крону; над арбузной кожурой роились синие мухи; коровий бубенчик звенел где-то за ветряком лениво и монотонно. Генри снился страшный сон. Его судорожный храп, видимо, раздражал Флорабелу; она выплюнула семечки в ладонь и со словами «Старый противный, старый противный» швырнула в него.

Айдабела сперва ничего не сделала. Потом, встав, сложила нож и сунула в карман. Медленно, с непроницаемым лицом подошла к сестре, и та вдруг порозовела, нервно засмеялась.

Подбоченясь, Айдабела смотрела на нее гранитным взглядом. Она не произнесла ни слова, но дыхание со свистом вырывалось сквозь ее стиснутые зубы, и в ямке под шеей билась голубая жила. Старый пес прошлепал к ним и смотрел на Флорабелу с укором. Джоул отступил на несколько шагов: в семейной сцене он не хотел участвовать.

– У тебя как-нибудь глаза вылезут, – с вызовом сказала Флорабела. Но каменный взгляд был устремлен на нее по-прежнему, и дерзость ее стала таять. – Не понимаю, чего ты так развоевалась из-за гадкой собаки, – сказала она, крутя свой клубничный локон и невинно моргая. – Мама все равно заставит папу пристрелить ее, потому что она заразит нас какой-нибудь смертельной болезнью.

Айдабела шумно втянула носом воздух и кинулась – и покатились, покатились по земле, трепля друг дружку. У Флорабелы так задралась юбка, что Джоул покраснел; наконец, лягаясь, царапаясь, вопя, она сумела вырваться.