Птица-Радость. Рассказы о голубиной охоте. - Гроссман Марк Соломонович - Страница 14

Орлик

Нет, никак нельзя назвать этого голубя красивым! У него грязновато-синее оперение, длинные голые, без единого пёрышка, прямые ноги... А нос!.. Нос у него большущий-пребольшущий, да ещё вдобавок с белыми шершавыми наростами у основания. Но именно этот нос вызывал шумные восторги всех окрестных голубятников в возрасте от восьми до пятнадцати лет.

Первое время они приходили по утрам к моему балкону и хором требовали:

— Дядь, покажи почтаря!

Я вынимал из гнезда голубя и сверху показывал его ребятам.

— Ай да птица! — восторгались голубятники. — Ай да орёл! Гляди, нос какой — с шишками!

Купил я Орлика совсем маленьким. Он ещё пищал, широко растопыривая крылья и подёргивая ими. Потом, когда он подрос и начал смешно, как утка, крякать, мой сосед дядя Саша, щурясь и потирая подбородок, сказал:

— Этот пойдёт! Этот будет резать. Эх, братец мой, как он будет резать!

Это означало, что Орлик будет быстро и издалека приходить к своей голубятне.

Весной я начал нагон Орлика. Выбросив его в противоположном конце города, я скорее сел в трамвай и медленно покатил к дому. Собственно говоря, трамвай шёл, как всегда, не очень быстро и не очень медленно. Но мне казалось, что вагон не катится по рельсам, а ползёт.

Когда я вернулся домой, Орлик сидел в голубятне, очень довольный, и чистил перья.

На следующий день я выбросил Орлика и двух старых красноплёких голубей с пригородной станции.

Ни в этот день, ни в следующий ни одна из трёх птиц домой не вернулась. На третий день Орлик появился над домом и «пикой»* промчался к голубятне.

_______________

* «П и к о й». — Голуби, хорошо знающие дом, ещё издалека начинают складывать крылья и пикируют на голубятню.

Вид у Орлика был жалкий. За время бродяжничества он так похудел, что кости, казалось, выпирали у него из перьев, а нос стал ещё больше. Было ясно: пока Орлик искал свой дом, он ничего не ел, не спускался на чужие голубятни и пролетел, без сомнения, много сот километров.

Красноплёкие голуби не вернулись совсем.

* * *

Как-то в воскресенье ко мне пришли два старика и, как это положено в таких случах, начали разговор издалека.

— Слыхал я, — сказал один старик, — что нынче в соседней области хороших почтарей держат. Ты, говорят, бываешь там. Поглядел бы.

Я обещал поглядеть.

Старики попыхтели трубками и, не найдя, видно, больше предлога для общих разговоров, перешли к делу.

— У тебя, слышно, молодой почтарь есть... Не продашь ли?

Я ответил, что голубей не продаю.

— Ну подари.

Это было так неожиданно и против всяких правил, что я не нашёлся, что ответить. До сих пор не могу понять, что со мной случилось, но старики ушли, завернув в газетный кулёк Орлика.

Орлик пришёл в тот же день в связках. Крылья у него — по четыре пера в каждом — были прочно связаны суровой ниткой, и он летел до того тяжело, что, казалось, сердце у него должно разорваться от усилий.

Через час явились старики.

По неписаным законам голубятников, птица, вернувшаяся от новых хозяев к старым, считается снова собственностью последних.

— Бери двойную плату за своего змеёныша, — сказал один из стариков. — Знаем, не продаёшь. Уважь. Сделай исключение.

Я отказал.

Тогда старики предложили другое:

— Давай на спор. Ты выиграешь — берёшь голубку почтовую у нас. Мы выиграем — Орлика возьмём. Так и так — пара будет.

На это, не желая ссориться с гостями, я согласился.

Условия спора заключались в следующем. Наши доверенные должны были отвезти голубей на электричке за двадцать пять километров и одновременно выпустить их. Старики будут ждать свою голубку дома, я Орлика — тоже у себя. Как только птицы прилетят в свои голубятни, мы должны будем «сбегаться» на полянке, до которой и от меня и от стариков метров по пятьсот. Тот, кто явится на полянку первым, — конечно, с голубем, — выиграл.

Студент-отпускник, сын моего соседа, и доверенный стариков в полдень увезли голубей.

В лучшем случае птицы могли вернуться через полтора часа. Но уже через час со мной начало твориться что-то непонятное. Я то включал радиоприёмник и сразу же выключал его; то вдруг вспоминал, что недописано письмо товарищу, и садился за стол. Но ничего у меня не получалось. Я начинал читать книгу и бросал её.

Пришлось махнуть рукой на все дела и выйти на балкон.

Орлик! Где сейчас Орлик? Идёт ли он, мой несуразный малыш, домой или запутался где-нибудь над полями и рощицами? Нет, нет, он, конечно, несётся теперь к родной голубятне! Он не станет, как это делают иные голуби, лететь за чужой голубкой, а сам, сам выберет верное направление!

Но тут же на меня находили сомнения. Всякое случается: то не сразу голубь выбирает правильное направление, то закружит над местом выброски, пойдёт в одну, в другую сторону, прежде чем лететь домой.

А мало ли всяких опасностей и соблазнов подстерегает голубя в пути? Может он попасть в лапы и к соколу и к ястребу-тетеревятнику. Или из рогатки его глупый мальчишка подшибёт.

А соблазн полетать с чужой стаей, встретившейся на пути?

В таких случаях всегда кажется, что с голубем «противника» ничего этого не стрясётся, а вот с твоим...

И Орлик и синяя голубка должны были прийти с запада. Я до слёз всматривался в небо, но ничего не видел.

Вдруг что-то дрогнуло у меня в груди: вдали, быстро увеличиваясь, летела птица!

Прошло несколько секунд, и я понял, что это не Орлик! Нет, он не пошёл бы к дому стороной. Он всегда от высокого здания элеватора мчался сюда по прямой. То была чужая птица, была — я уже совершенно верил в это — синяя голубка стариков.

Всегда в таких случаях становится обидно. Не только жаль проигранного голубя! Обидно, что он оказался в споре слабым, что твоя система воспитания и нагона голубей, твой выбор, твои вкусы плохи.

Грустно раздумывая об этом, я не заметил, как вдалеке появился Орлик. Почти над самым домом он сложил крылья и стремительно понёсся к голубятне.

Я взял Орлика из гнезда и без особого желания пошёл в условное место. Я хорошо представлял себе, как там, на небольшой полянке, сидят уже старики со своей синей и, посмеиваясь, подмигивая друг другу, ожидают меня.

Вон вдали показалась полянка. Что-то не видно стариков.

Лежат, наверно, на травке, покуривают, пошучивают.

Но сколько я ни вглядывался, стариков нигде не было видно. Что за чёрт! И тут снова что-то ёкнуло у меня в груди: да нет же стариков на полянке! Не прилетела их синяя!

И тогда я со всех ног бросился бежать, не обращая внимания на шарахавшихся от меня прохожих.

Вот и полянка! Я сажусь на травку и, тяжело дыша, достаю папиросу.

Чудесный, замечательный день! Какие-то пичуги трещат — воробьи, что ли? Отлично трещат, вполне музыкально. И вообще всё кругом очень мило и хорошо. Как я этого раньше не замечал?

Минут через пятнадцать, задыхаясь, прибегают старики. Увидев у меня Орлика, они останавливаются и неожиданно начинают смеяться.

— Ну и змеёныш! — от души восторгаются мои «противники». — Ну и молодчага: старую голубку обошёл ведь!

Но всё-таки они долго рассматривают Орлика, считают перья у него в хвосте и крыльях — тот ли?

Потом тяжело вздыхают и кладут мне в чемоданчик такую же, как Орлик, синюю голубку.

* * *

Скоро я стал выбрасывать Орлика уже за пятьдесят и даже за сто километров. Ориентировался он отлично. Сделав круг над местом выброски, Орлик мчался к голубятне по прямой. Другие голуби приходили домой, «завивая» спираль или прокладывая в воздухе множество ломаных линий. Орлик шёл так, будто видел за лесами и горами свою голубятню и боялся опоздать домой.