Ребус-фактор - Громов Александр Николаевич - Страница 8

Спалось и в самом деле нормально. Один раз я проснулся – все было в порядке. Дремали лошади, сопел во сне Джафар. Луна Большая обгоняла Луну Малую, а еще, конечно же, светил Карлик, будто далекий красный фонарь, так что мне была видна каждая веточка вокруг нас. Даже безлунные ночи на Тверди никогда не бывают совсем темными. В учебнике сказано, что лет через тысячу Карлик передвинется на небе так, что в это время года будет светить днем, когда и без того светло, а ночью светить не будет. Ну и пусть. Какое мне дело до того, что случится через тысячу лет!

Утром мы наскоро позавтракали холодной грудинкой и продолжили путь. Весь день продирались сквозь буш, а место для ночлега выбрали на обширной горелой проплешине. Наверное, в минувший сезон гроз сюда ударила молния и, знамо дело, подожгла кусты, а потом ливень хлынул стеной и залил пожар, не дав ему распространиться. Лошадей привязали к корням, натаскали дров и развели нормальный костер. Здесь было можно. В ближайшей низинке нашелся родничок, так что устроились мы на славу. Попоны пованивали, ну да и мы были не лучше. Кто хочет стерильности и приятных запахов, тому в буше делать нечего.

За весь день мы едва перекинулись парой фраз, и теперь нам хотелось поболтать, но я начал с того, что сунул в ухо горошину приемника. Телефон в этих краях уже не действовал, потому что ретрансляторы остались далеко, а количество спутников связи, как и любых других спутников, на Тверди всегда было равно нулю. Издержки гипертранспорта: Врата есть, а собственной космической программы нет и не скоро будет. Говорят, будто во всех колониях такой парадокс. Проще попасть на Землю – хотя для этого надо лет пять работать не покладая рук, ничего не есть и только копить деньги, – чем подняться на орбиту Тверди. Зато радиосвязь действует почти по всей планете. Правда, всего одна вещательная станция, но больше никому и не надо. Администрации – точно не надо.

Джафар уже весь извелся, а я все слушал. Диктор рассказал о строительстве железной дороги, что свяжет Новый Пекин с западным побережьем, об угрозе засухи в южных сельскохозяйственных районах, и о новом прогрессивном методе осушения северных болот. О продолжающемся визите министра по делам колоний тоже было сказано, но о покушении на него – уже ни слова. О нас тоже. Затем пошла радиовикторина, а из нее извлечешь столько же полезной информации, сколько из атмосферных помех. Я убрал горошину в карман.

– Знаешь, а в нас, похоже, не очень-то нуждаются…

Джафар потребовал, чтобы я пересказал ему содержание блока новостей, что я и сделал почти слово в слово. Он долго морщил лоб, двигал ушами. Наконец просиял:

– Вернемся? А?

– Это еще зачем?

– Ну, если нас не ищут…

– Кто тебе сказал, что не ищут? Ищут, только по-тихому. Незачем устраивать всепланетную облаву – мы сами когда-нибудь где-нибудь объявимся. Полиция в курсе и просто ждет…

– Уверен?

– Я так думаю. Мне вот что интереснее всего: почему не объявлен общепланетный розыск настоящего стрелка?

– Может, его уже поймали.

– Скорее его ловят так же, как нас, – без шума. А директор радиостанции уже получил нагоняй за вчерашнее. Догадываешься почему?

Джафар не догадывался.

– Ты любишь Землю и землян? – спросил я.

Вместо ответа Джафар смачно плюнул. Ну то-то же.

– Я тоже этих гадов терпеть не могу. А назови мне хоть одного человека, который бы их любил. Ну, может, из начальства кое-кто, да и те держат фигу в кармане. И по всей Тверди так. И тем не менее Твердь считается благопристойной колонией с лояльным населением.

– Благодаря полиции! – прорычал Джафар.

– Подонки они, согласен, – охотно поддержал я. – Хотя и не все из них. Зато все они твердиане. На Тверди родились, с людьми общаются и тоже небось землян не обожают, хоть и лижут им задницы. Но я не о них. Я о настоящих твердианах. Вот если бы к тебе на ферму прихромал тот стрелок и попросил убежища – ты бы отказал?

– Еще чего! Нет.

– Ага! Многие не отказали бы. Зачем же правительству создавать стрелку рекламу? Чтобы население охотнее его прятало? Он бы в героях ходил. А так – пришел неизвестно кто, попросил укрыть его, а кто знает, сказал ли он правду? Наболтать что угодно можно. Кто-нибудь усомнится да и сообщит тишком в полицию.

Джафар хотел возразить, но я перебил его:

– Погоди, это не все. Это даже не главное. По-моему, важнее другое: никто не хочет признаваться, что на Тверди есть проблемы. Ни премьер– губернатор, ни земной этот министр, вообще никто. Дело не замнут, не надейся, но шуму не будет. Нам-то, конечно, с того не легче, так что едем к дяде Варламу.

– А ты здорово соображаешь! – с плохо скрываемой завистью признал Джафар.

– От мамы научился. А так я тупой. Давай спать.

Еще два дня мы продирались через буш, прежде чем заметили вдали горную гряду. Она длинная, но невысокая, а главное, единственная в наших краях, отчего у нас ее называют просто грядой, не прибавляя никаких уточняющих названий. Хребтом ее назвать как-то неловко, хотя издали она похожа именно на хребет доисторического чудовища, сдохшего миллион лет назад и с тех пор медленно врастающего в землю. Горушки метров по двести-триста, скалы, утесы идут узкой полосой с востока на запад, а может, и наоборот, с запада на восток, нам это без разницы.

Куда важнее было то, что до гряды нам предстояло продираться еще полдня, если не больше.

– С сегодняшней ночи будем дежурить по очереди, – сказал я, когда мы устроились на ночлег. – Выбирай: первая половина ночи или вторая?

– Ты выбирай, – возразил Джафар.

Он смахивал на черта, а может, на шайтана (надо будет спросить, какая между ними разница) – черно-серое лицо, сверху пыль, под нею грязь, и сквозь эту корку струйки пота проложили русла. Родников нам больше не попадалось, добытого из листвы и веток конденсата только-только хватало напиться, накануне мы даже кашу не варили, наши лошади получали совсем по чуть-чуть воды и, понятно, страдали – тут уж не до личной гигиены. А еще я видел, что Джафар здорово устал. Пусть прямо сейчас поспит хотя бы часов пять. Не то заснет на посту.

– Беру первое дежурство, – сказал я.

Он, естественно, не возразил и сразу улегся. Я ему молчаливо позавидовал, потому что и сам порядком выдохся. Когда кругом духота и пыль, когда сколько ни выпей воды, она тут же вся выйдет пóтом, когда помыться негде и все тело свербит, и так продолжается который день подряд – тогда вымотаешься и без тяжелой работы. Устанешь терпеть.

Чтобы не заснуть, я занялся делом. Для начала нарезал мелких зеленых веток и туго набил ими пустынные пакеты. Затем привязал поперек двух наиболее широких тропинок веревки с колокольчиками. В окрестностях гряды зверья уже больше – до Диких земель осталось всего ничего. Звякнет колокольчик – буду сначала стрелять, а потом спрашивать, кто там идет. И наконец, чтобы скоротать время, я начал копать яму, время от времени прерываясь, чтобы следить за костерком. Добыть воду я не слишком надеялся, не такое это было место, но ведь всякие бывают чудеса. А хорошо кустам! Их корни уходят вглубь черт знает на какую глубину и, уж конечно, находят там влагу. Попить бы… Помыться бы…

Лошади всхрапывали, переступали с ноги на ногу, но не особенно тревожились. Я знал, что скорее всего поблизости нет опасных зверей. «Скорее всего» – потому что лошади все-таки земные животные, хотя и нашей, твердианской породы. У них не было миллионов лет эволюции на Тверди, чтобы выработать полезные инстинкты. Например, змеиных ящериц они совсем не боятся, а зря. Джафар из рогатки не бьет так метко, как плюет ядом змеиная ящерица. Сами по себе они не нападают ни на человека, ни на лошадь, но любят отдыхать где попало. Никакой местный зверь, кроме чешуйчатого древесника, и глаз-то не имеющего, никогда не подойдет близко к змеиной ящерице, ну а лошадь – может и наступить на нее.

И человек может. Особенно если он от природы такой дурак, что слоняется ночью, а днем не глядит себе под ноги.