Ребус-фактор - Громов Александр Николаевич - Страница 12

– Провались ты со своим дядей! Пусть нас найдут! Я хочу, чтобы нас нашли!

– Ты мне еще поори… Уже сломался, да? В полицию захотел?

Да, он сломался, я это видел. Пожалуй, теперь мы действительно могли пойти и сдаться с надеждой на то, что к нам отнесутся по-человечески. Не все полицейские садисты. Мне-то, положим, достанется на орехи, зато Джафара свезут в госпиталь, а там, глядишь, вся эта история и вовсе позабудется…

Да, ему надо на больничную койку, и как можно скорее, думал я. Но ведь что на запад, что на север – действительно примерно равный путь…

– Я свой телефон включил, – сообщил Джафар, обиженно посопев.

– Полезное дело, – ухмыльнулся я. – И давно?

– Часов пять уже.

– Ну и как оно?

– Будто не знаешь. Никак. Связи нет.

– Естественно. Здесь Дикие земли. Кому тут нужна связь? Разве что полицейские до сих пор летают над лесом на вертолете с пеленгатором… Очнись!

– И ты свой телефон включи, – потребовал он.

– Да пожалуйста! – Я включил и продемонстрировал. Телефоны у нас были одинаковые, стандартная колониальная модель с зарядом на месяц и маломощным радиомаячком. В условиях Тверди маячок – вещь крайне полезная. Будут хорошо искать – непременно в конце концов найдут если не живого человека, то уж по крайней мере его кости, чтобы со всем уважением положить их в гроб.

Колючий вал ограждал нашу стоянку, а в единственном проходе пылал костер. Приняв дозу успокоительного, Джафар уснул на подстилке из мха. Я остался на страже. Кричали какие-то птицы, шуршал кто-то в кустах, и некто грузный и неповоротливый хрустел поодаль в валежнике. Может быть, даже лесной толстопят. Мне вспомнилось, как наш учитель твердеведения говорил, что, в общем-то, на нашей планете по сравнению с Землей и другими колониями довольно-таки бедная материковая фауна, чего не скажешь о морской. Как будто все сухопутные виды, оказавшиеся достаточно сообразительными, вновь вернулись в океан, оставив наземным экосистемам только то, без чего те не могли обойтись. Ну, мне так не показалось – особенно после нападения кота. Не казалось и сейчас.

Я не осуждал Джафара. Как бы я сам поступил на его месте? Можно крепиться, можно даже хорохориться, но ведь пока сам не сломаешь ногу, ответа не получишь, вот что противно. Что есть критерий истины? Говорят, будто практика. Не спорю. При этом добавляют, что общественная, а по-моему, и личная тоже.

К полуночи я начал клевать носом. Вставал, двигался, приседал и прыгал, подбрасывал сучьев в костер, и все равно начинал засыпать, чуть только вновь опускался на мох. Всю ночь мне прыгать, что ли?

Я так и сделал. И напрасно, что обиднее всего. Никто не напал на нас, никто даже не заинтересовался нашим укрытием. На рассвете я растолкал Джафара и велел ему бодрствовать, а сам все-таки вздремнул немного. Когда пришла пора двигаться дальше, Зараза посмотрела на меня столь укоризненно, что я невольно отвернулся. Ей приходилось не слаще, чем нам. Вода в лесу была, струилась ручейками, застаивалась в болотистых низинах, но трава не росла, а древесные листья – плохой корм для лошади. Ничего, дотерпит… И кобыла дотерпит, и мы. До Одинокой горы доплетемся уже сегодня, а там и Штернбург недалеко…

– Ты уверен, что нужно туда взобраться?

Джафару очень хотелось, чтобы я ответил «нет». Но кто бы мне точно указал, с какой стороны от горы лежит Штернбург? Приблизительно к северу – это я знал. Но насколько приблизительно? Может, к северо-западу или к северо-востоку? Ошибка в направлении могла дорого нам обойтись. Фигаро говорил: «Я всегда следую моим собственным советам». Он правильно делал.

– Не дрейфь. – Я устроил почти нормальный лагерь, нагромоздил вал из колючих ветвей и спрятал за ним кобылу и приятеля. – Я возьму твою мелкашку, а тебе оставлю мое ружье. Там картечь. Бей всякого, кто сунется, если у него больше двух ног. Да не спи! Я скоро.

Подняться на вершину оказалось труднее, чем я думал. Для начала мне пришлось взять сильно к югу, чтобы как можно дальше обойти колонию волчьих жуков, а потом, взобравшись повыше, вновь тащиться к северу вдоль невысокой, но совершенно отвесной и гладкой скальной стены. Но и там, где не было скал, подъем был не сахар: крутизна склона то и дело заставляла меня карабкаться на четвереньках, а осыпи выводили из себя. Когда я достиг лысой вершины, солнце уже коснулось краем горизонта.

Первым делом я нашел в лесном море Штернбург – точнее, не сам город, а дым из фабричной трубы, – и только потом утер с лица пот и кое-как отдышался. Ноги противно дрожали, сердце колотилось как сумасшедшее. Я вспомнил, что опрометчиво не захватил с собой фонарик, и выругал себя за слабые умственные способности. Спуск пройдет быстрее, чем подъем, но, если возвращаться тем же путем, с Джафаром я воссоединюсь уже в полной темноте. Волей-неволей я должен был найти спуск покороче и даже на нем не терять времени.

Я заспешил вниз. Добравшись до скальной стены, взял чуть правее – так я огибал колонию волчьих жуков с другой стороны и по более короткому маршруту. Темнело быстрее, чем мне хотелось. События вообще происходят либо медленнее, либо быстрее, чем нам хочется. Либо не происходят вообще.

Размышляя об этом, я наткнулся на целую просеку в зарослях, проделанную танком или, вернее, толстопятом. Зверюга явно мчалась куда глаза глядят, а откуда она взяла старт, гадать не приходилось: из колонии волчьих жуков. Глупые пять тонн мяса вперлись на чужую территорию, были покусаны и пустились наутек. Судя по еще не успевшему рассеяться тяжелому запаху зверя, это произошло совсем недавно. Понятное дело, мне не хотелось встречаться ни с озлобленным толстопятом, ни со стаей жуков, способных прокусить шкуру в два пальца толщиной. Я взял направление под прямым углом к просеке и продолжил спуск. Лишний крюк, но он должен был выйти совсем небольшим.

Стало еще темнее, но и склон был уже не столь крут. Я почти бежал, пугая мелкую живность, перепрыгивая через упавшие обомшелые стволы. И испытал огромную радость, когда впереди за деревьями забрезжил слабый свет. Джафар, конечно, догадался развести костер!

Лишь потом до меня дошло, что этого не могло быть даже теоретически. Я оставил приятеля у подножия, где склон был почти не заметен, а здесь крутизна Одинокой горы еще вполне ощущалась. Но глаза не врали – из-за деревьев действительно шел свет.

– Эй, Джафар! – закричал я, хрустя валежником. И, приблизившись, оторопел.

Такой свет не мог идти от костра. Бледно-зеленое сияние даже на вид казалось холодным, да таким оно и было на самом деле. Оно исходило от поставленного вертикально круга диаметром метра два или, может, чуть больше. Светящийся круг висел в воздухе, не касаясь земли, сквозь него можно было с трудом разглядеть ветви деревьев. И ни единого звука. Ни электрических шорохов, ни потрескиваний, какие, бывают от шаровой молнии, если только очевидцы не врут. Да и кто хоть раз видел шаровую молнию двухметрового диаметра?

Нет, это была не молния. Сделав несколько шагов вбок, я понял, что передо мной не шар, а диск. И диск этот мог быть только одним из известных мне объектов.

Вратами.

Почти такими же, как в Новом Пекине. Только те Врата, насколько я знал, были вделаны в подобие арки, а не висели в воздухе без всякой опоры. А еще они были меньшего диаметра и светились не зеленым, а лиловым. Но все же сомнений не было: я видел перед собой именно Врата.

Возможно, новые, пробитые с Земли неточно?

Врата… Мечта любого твердианина. Мы рождаемся, живем и умираем на Тверди. Лишь единицы из нас достаточно богаты, чтобы оплатить экскурсию на Землю. Поэтому мы ненавидим землян. Мы – изгои, а за что, спрашивается? За то, что наши прапрапрадеды переселились или были изгнаны с Земли на Твердь? Но мы – это мы, а не наши прапрапрадеды!

Ноги сами несли меня к Вратам. «Что же я делаю? – мелькнуло в моей голове. – Джафар… У него ведь останется совсем мало шансов, если я вдруг не вернусь… Сто против одного. Мне нельзя туда, я должен как можно скорее отыскать Джафара…»