Место, которое мы называем домом - Грант Роберт Дж. - Страница 32

Роберте регулярно продолжала проводить сеансы Сета, и два года спустя Джеймс «постучался» в дверь ее психики, готовый диктовать ей свои взгляды. Однажды утром Роберте и Баттс завтракали и вдруг в ее уме целиком возник весь первый параграф «Посмертного журнала одного американского философа». Она быстро пошла к своей печатной машинке и начала печатать то, что стало первой и последней редакцией посмертного дневника Джеймса. Этот процесс ощущался как сотрудничество Роберте и Джеймса: их две вселенные встретились, и из этого единства Джеймс снова нашел свое выражение в материальном мире.

Считывания Эдгара Кейси указывали на то, что совершенное общение между потусторонним миром и теми, кто находится на земле, зиждется на готовности обеих сторон общаться. Как только Роберте согласилась с идеей записи воззрений Джеймса, между двумя мирами протянулся мост.

«В процессе получения этой рукописи выработался определенный алгоритм методов работы, — писала Роберте. — Большая часть текста была записана автоматическим письмом, а первая и заключительная части были сразу напечатаны на машинке. Значительная часть информации приходила ко мне совершенно неожиданно, например, когда я делала наброски или когда заканчивала свою ежедневную работу. В результате мои небольшие блокноты страница за страницей заполнялись текстом Джеймса, который я записывала любой первой попавшейся ручкой. Затем, на следующий день я перепечатывала этот материал, и часто в процессе этого Джеймс появлялся снова и начинал диктовать новый материал».[69]

Во время диктовки у Роберте создавалось впечатление, что по комнате расхаживает сам Джеймс, сложив руки и погрузившись в свои размышления. Она стала лучше понимать Джеймса и восхищаться им — его историческим «я» и его личным «я». Говорят, что порой Джеймс был целиком поглощен поиском доказательств существования жизни после смерти. Его комментарии, передаваемые через Роберте, указывали на то, что он нашел великое облегчение в продолжении своей жизни в мире ином. В ранних сеансах Джеймс говорил, что он пришел в этот мир, чтобы диктовать свои воззрения:

«…как человек занимавшийся психологией и религией как хобби и пытавшийся сформировать из того и другого единую философию, я чувствую себя в некотором смысле ответственным за то понимание, которое я, возможно, добавил к этим вопросам. Я нахожу в себе полную решимость пролить свет на такие вопросы, особенно поскольку теперь мое ощущение времени стало таким богатым…»

«В мире, где я некогда с таким удовольствием занимал свое место, остается непризнанным тот факт, что умершие имеют некоторые права на свое существование, и ни один психолог не готовит людей к переходам души в те сферы, и никакое образование, полученное на земле, не может их подготовить к этому Пребывая в меланхолии, я часто предчувствовал свою смерть и создавал в своем уме такие жуткие картины растворения и разложения, что факт смерти явил для меня практически невыразимое словами интеллектуальное и эмоциональное откровение, яркость которого настолько затмевала все другие события моей жизни, что моя смерть по сравнению с ними казалась главным достижением моей жизни. Однако это не всегда так, поскольку, если бы я понял естественные тенденции ума и последовал им, то позволил бы проявиться тем аспектам своего сердца и ума, которым чужды условности, и впустил бы в них большую свободу… Мой мир был радостным миром, который видел зарождение психологии, не осознавая того, что он до сих пор окутан пеленой старых религиозных убеждений и до сих пор полон застарелых предрассудков… Некогда [во время своей физической жизни] я был чересчур легковерным и чересчур требовательным, и поэтому мои эмоции и мой интеллект редко находили друзей, разделяющих мои взгляды, но чаще находили противников, готовых к битве… Освобожденный смертью от условностей и шаблонов мышления и убеждений, которые окружали меня, я обрел в смерти прозрение и понимание этого величайшего последствия…»[70]

Посмертный манускрипт Джеймса, написанный через Роберте, изучался Джеймсом Виндзором, д-ром философии, который долгое время исследовал и преподавал учения Джеймса. «Я абсолютно убежден в аутентичности этих писаний, — говорил Виндзор. «Джеймс тщательно исследовал религиозный мистицизм и спиритизм как для своего удовольствия, так и на научной основе. И он воистину как профессор передавал после своей смерти свои «взгляды из мира иного». Записи, сделанные через Роберте, должны исследоваться и применяться бок о бок с более ранним трудом Джеймса Varieties of Religious Experience («Многообразие религиозного опыта»). Эти духовные писания, на мой взгляд, стали завершением боле ранних трудов Джеймса».[71]

Уильям Джеймс во время своей совместной работы с Джейн Роберте ненамного отдалился в своем бытии от физического мира. По-видимому, Джеймс пребывал в астральных сферах, в которых он во многом продолжал оставаться человеком, жившим на земле в девятнадцатом столетии. Он осознавал земной план и свою прежнюю жизнь, но его восприятие того и другого изменилось. Он говорил, что, когда он сосредотачивает свое внимание на физическом мире, он видит его как «негатив фотографии». Он до сих пор продолжает свою деятельность и сохраняет интерес к изучению различных измерений сознания, но это изучение теперь стало всесторонним. Теперь, более не скованный трехмерной реальностью, он способен прочувствовать концепции, которые он столь скрупулезно изучал на земле. Джеймс смог описать мир и жизнь, которые он познал уже с точки зрения послесмертной формы существования. Он видел замысловатые подробности, касающиеся того, что каждая мысль, на самом деле, является вещью и что эти мысли, как говорил Эдгар Кейси, продолжают воздействовать на нас и на всю вселенную еще долго после нашей физической смерти:

«После физической смерти, говоря вашими словами, разделение между живыми и мертвыми не имеет большого значения… Скорее это не разделение, но ступени сознания, переходящие одна в другую… Мне трудно говорить о том, насколько изменилось мое ощущение времени. Я могу одновременно «видеть» присущие миру шаблоны мышления и эмоционального проявления, как вы могли бы видеть облака, если бы поднялись высоко над землей. Я точно так же могу «видеть» собственную жизнь во всей ее полноте, не только такой, какой я знал ее, но также и те аспекты, которые были мне неведомы. Я вижу, что я делал в своей жизни, и то, что мог бы еще в ней совершить, и я могу воспринимать энергию, которую я посылал во всех направления, сам того не сознавая. Это позволяет мне проследить свое влияние, увидеть тысячи, нет, миллионы людей, ощутивших на себе мое влияние, ибо каждый из нас оказывает влияние на нашу планету и на ее население в гораздо большем масштабе, чем мы это осознаем. Каждый контакт, будь то непосредственный или косвенный, излучается наружу и имеет свое значение, т. е. из жизни каждого человека исходят контактные линии, которые пересекаются на психическом уровне с контактными линиями других людей… Поэтому наблюдать после смерти отпечатки своего влияния — это, видимо, самое захватывающее из всех занятий… Возможно, самое интересное — то, что эти линии начинаются до рождения и продолжаются после него. И эти линии моей жизни пересекаются с линиями тех, кто сейчас жив, и воздействуют на них…»[72]

Мысли, которые мы держим в своем уме, молитвы, которые мы возносим, добро, которое мы творим в этом мире, продолжают жить, влияя и воздействуя не только на наши души после смерти, но и на мир, который мы оставили. Иначе говоря, ничто никогда не умирает.

Уильям Джеймс, говоривший через Роберте, об суждал и то, как мертвые судят о своих отношениях с живыми. Он говорил, что умершие продолжают очень хорошо осознавать жизнь своих близких людей, живущих на земле, но он говорил еще и то, что они не «скучают» по ним так, как скучают живые, похоронившие своих близких. Умершие входят в новый мир переживаний и более высокого познания, и точно так же как мы, перейдя на новую работу или переехав в другой город, порой оказываемся полностью поглощенными своими делами, они легко увлекаются и поглощаются своей новой деятельностью в мирах, куда они попадают после смерти: