Темные врата - Грановский Антон - Страница 6

Добровол посмотрел на ружье и нахмурился.

– Тяжкую ношу ты на себя взвалил, Первоход, – проговорил он своим густым властным голосом. – Гляди, не надорвися.

– Не надорвусь, – в тон ему ответил Глеб. – Если бы ты знал, сколько раз я слышал эти слова, ты бы сильно удивился.

Добровол жестко и насмешливо прищурился:

– И где все те, которые тебе их говорили?

– Пьют сбитень с Велесом в царстве Нави.

Прищур боярина стал насмешливым.

– Ты и супротив меня пойдешь, ходок? И меня сметешь со своей дороги?

– Встанешь на пути, смету, – честно ответил Глеб.

«А ведь это объявление войны, – понял он вдруг. – Вот дьявол! Далековато же меня занесло».

Добровол тяжело вздохнул:

– Что ж… Так тому и быть. Идем, волхв!

Он хотел развернуться, но Глеб, багровея от ярости, громко окликнул:

– Погоди, боярин!

Добровол, волхв и охоронцы замерли, уставившись на Глеба.

– Вы останетесь тут, пока я вас не отпущу, – заявил Глеб. – Отныне здесь, в княжьем тереме, вы будете делать только то, что я вам скажу. Понятно?

Добровол гневно сверкнул серыми ледяными глазами. Глеб вдруг отметил, что пышные волосы боярина, выбивающиеся из-под дорогой шапки, походят на львиную гриву. Все в его облике говорило о жажде власти и способности этой власти добиваться: большое сильное тело, громовой грубый голос, пылающие холодным огнем глаза.

– Есть ли у тебя право распоряжаться нами, ходок? – процедил Добровол сквозь зубы.

Глеб взглянул на княгиню Наталью. Она была бледна как смерть, но все же кивнула. Глеб снова перевел взгляд на боярина.

– Отныне я – главный распорядитель, – отчеканил Глеб. – И все, что я говорю вам, говорит сама княгиня. Отныне я – ее уста.

– Моими устами говорит князь Егра! – каркнул волхв и ударил посохом об пол.

Глеб перевел на него взгляд и негромко возразил:

– Егра более не принадлежит этому миру. Передай ему мои слова, если встретишь.

Волхв крепко стиснул в сухих пальцах свой посох и сипло пролаял:

– Негоже живому гневить мертвецов!

По губам Глеба, подобно молнии, пробежала усмешка.

– Если бы ты только знал, волхв, скольких мертвецов я изрубил на куски в Гиблом месте. Знаешь, что про меня говорят?

– Ты убиваешь темных тварей, – ответил вместо волхва Добровол.

Глеб кивнул.

– Верно. Однако я не посоветую ни одному из людей красться за мной в темноте. Иначе могу перепутать с темной тварью и… – Глеб не договорил. – В общем, вы меня поняли. Это и вас касается, боярские охоронцы!

Добровол едва заметно усмехнулся, затем перевел взгляд на княгиню и небрежно осведомился:

– Мы можем идти, княгиня? Или ты должна спросить разрешения у ходока?

Наталья растерянно посмотрела на Глеба. Тот нахмурился, хотел ответить грубостью, но вдруг – по какому-то мгновенному наитию – протрезвел от своей пьяной ярости и решил сменить тактику.

– Добровол, – заговорил он спокойным, примирительным голосом, – пожалуй, мы не с того начали. Я не хочу ссориться. Правда. У нас впереди общее дело, и мне не помешают новые друзья.

Глаза боярина, серые, матовые, жутковатые в своей непроницаемости, чуть сузились.

– Ты хочешь, чтобы я стал твоим другом?

– Да, хочу, – серьезно ответил Глеб. – И нет лучшего способа подружиться, чем совместная попойка. Мы скрепим нашу дружбу кубком вина. Ты согласен?

Боярин, похоже, слегка растерялся от такого предложения, а Глеб, знающий, что нужно ковать железо, пока горячо, быстро «дожал» его:

– Послезавтра вечером княгиня устраивает пир. На нем мы будем не только пировать, но и обсудим, между трапезой и питием, все хлынские дела. Княгиня желает, чтобы на пиру были все ее домовые бояре. Само собой, мы будем ждать и тебя. Придешь?

Добровол помолчал, пригладил ладонью широкую каштановую бороду, чуть склонил голову набок и уточнил:

– Ты уже поведал нам, что отныне ты – уста княгини. Но все, что ты сейчас сказал, могла бы сказать и она.

– Я жду тебя на пиру, Добровол, – подтвердила Наталья.

Боярин прищурился и величественно кивнул тяжелой головой.

– Хорошо, – изрек он. – Я буду сам и передам остальным. Теперь я могу идти?

– Можешь, – разрешил Глеб. – И прости, если я говорил с тобой излишне жестко. Это старая привычка, и я постараюсь от нее избавиться.

Добровол несколько секунд сверлил Глеба взглядом, стараясь проникнуть в его мысли, потом кивнул, повернулся и зашагал к выходу. Волхв Чтибогх засеменил рядом. Пропустив боярина и волхва мимо, охоронцы дружно развернулись и, чеканя шаг и не отнимая пальцев от рукоятей мечей, направились за ними.

– Ну? – спросил Глеб княгиню и советников, когда незваные гости скрылись за дверью. – Чего приуныли?

Наталья посмотрела на него недовольным взглядом и сказала:

– Ты очень дерзок на язык, Первоход.

– Что есть, то есть, – признал Глеб. – Но ты ведь это знала, когда звала меня в советники.

– Да, знала. – Княгиня слегка покраснела, потом вздохнула и тихо добавила: – Надеюсь, я не ошиблась в своем выборе.

5

Размышляя о том, с чего следует начать, Глеб пришел к выводу, что перво-наперво следует привлечь на свою сторону самых авторитетных людей Хлынь-града. Побродив по городу и порасспрашивав жителей, он составил в уме что-то вроде рейтинга «самых крутых авторитетов». Первую строчку в этом рейтинге занимал он сам. А вторую – лекарь по имени Хвалимир.

Глеб пару раз встречался с Хвалимиром. Мужик был умный, но упертый и жутко самонадеянный. Жил лекарь Хвалимир анахоретом и был уверен, что не нуждается ни в чьем совете и ни в чьей помощи.

Глебу Хвалимир всегда напоминал алхимика. В сарае у него было что-то вроде лаборатории. Перегонные кубы, колбы, замысловатые котлы для кипячения трав с кучей отводов и трубок. В своей лаборатории лекарь Хвалимир готовил целебные зелья, которые затем продавал народу по ломовым ценам. Народ жаловался, но зелья покупал, потому как – помогали. За глаза Хвалимира называли «нашим шкуродером», однако работу его ценили, а самого его жутко уважали.

На дворе лекаря, крытом плотной крышей и превращенном в подобие приемного покоя, как всегда, толклось много народа. На самом почетном месте – на топчане, крытом волчьими шкурами и расположенном возле железой бочки, в которой пылали дрова, лежал пожилой мужик со всклокоченной бородой и бледным лицом. Судя по тому, сколько вокруг мужика было заплаканных людей, был он какой-то местной «шишкой», навроде районного старосты.

Глеб протолкался к сараю и распахнул дверь.

Хвалимир сидел на лавке и толок в ступе очередную адскую смесь. Был он сед как снег, коротко стрижен, высок и угрюм. В ответ на приветствие Глеба он небрежно кивнул (Хвалимир со всеми здоровался кивком) и спросил:

– Что случилось, Первоход? Опять понадобилась моя заживляющая мазь?

– На этот раз мне от тебя нужно кое-что другое.

Глеб уселся на лавку и осмотрел верстаки, уставленные перегонными кубами и котлами. В сарае, освещенном факелами и светом, льющимся из слюдяных окон, было прохладно, но не холодно. Отчасти из-за того, что на улице потеплело, отчасти – из-за маленькой, но чрезвычайно умело и грамотно сложенной печурки, в которой пылали березовые дрова.

– Ты – один из самых уважаемых людей в городе, – продолжил Глеб, осмотревшись. – Люди считают тебя чуть ли не богом и прислушиваются к каждому твоему слову. Мне нужна твоя помощь.

Седовласый целитель перестал толочь зелье и пристально посмотрел на Глеба.

– Помощь?

Глеб кивнул:

– Да. Ты должен стать распространителем моих идей.

На лице Хвалимира не отразилось ни удивления, ни интереса. Он снова опустил взгляд на ступку и продолжил толочь свою смесь.

– Ну так как? – спросил Глеб. – Поможешь мне?

– В народе поговаривают, что ты задумал перемены, – сухо проговорил седовласый кудесник, размеренно и спокойно работая медной толкушкой. – А я не люблю перемен.