Столичная штучка - Гордиенко Галина Анатольевна - Страница 7

Нормальные ребята! Ничем не отличались от Ритиных одноклассников. Интересовались одними группами, одними компьютерными играми, одними страницами в Интернете. Говорили о тряпках, новых моделях сотовых телефонов, барах, клубах, фильмах, друзьях, иномарках. Немного о школах.

И никогда о деньгах, вернее, их отсутствии. Или о способах заработать – родители на что?

Рита умылась и заглянула на кухню: завтрак, как и всегда, ждал на столе. Горка блинов с творогом – тетя Даша называла их «налистниками» – сметана и несколько розеток с различным вареньем.

Рита покосилась на плиту и пожала плечами: сойдут и холодными. Ей не хотелось возиться со сковородкой. А микроволновки у тети Даши не было.

«Голытьба, – пренебрежительно размышляла Рита, с аппетитом уминая вкусные налистники. – Ничего-то у них нет. Ни компьютера, ни телефонов сотовых, ни нормального музыкального центра, ни видака, ни цифрового фотоаппарата. Живут как в каменном веке. Леська магнитолой обходится – цирк, а музыкальные диски – наперечет. Книги читает, ископаемое. Полки с ними по всему дому развешены. А косметики нормальной нет, как можно жить без нее…»

Через пятнадцать минут Рита вышла из дома. Небрежно помахала рукой Лесе – троюродная сестра подвязывала помидоры – перебросила сумку через плечо и побежала на пляж.

Леся закончила прополку. Устало выпрямилась, вытерла влажный от пота лоб и разочарованно посмотрела на небо: ни тучки.

Вторую неделю стояла жара. Небо словно выгорело. Ярко-синее с утра, к полудню оно выцветало и становилось белесым. Солнце теряло золотистые тона и висело над головой нестерпимо яркой каплей. Лесе почему-то казалось: именно так выглядит расплавленный металл.

Она понесла в дом миску с помидорами. Привычно помыла посуду, перебрала собранную вечером вишню и мысленно прикинула: стаканов двадцать. Если продавать по гривне, да еще прихватить с собой к пляжу немного клубники…

Девочка грустно улыбнулась: все равно на подарок деду не хватит. Три недели всего и осталось до дня рождения. А у нее только две тысячи гривен. Весь год собирала, даже в школе на завтраки деньги не тратила, хорошо, мама не знала.

Леся мечтала подарить деду новый протез. Старый совсем выгорел, пластик на кисти растрескался, приобрел отвратительный оранжевый оттенок, будто на руку кипятком плеснули. Теперь, когда дедушка надевал протез, вовсе не казалось, что у него обе руки. А раньше, Леся отлично помнила, никто из посторонних и не замечал, что дедушка калека.

Леся покраснела и пугливо оглянулась, словно Анатолий Федорович мог подслушать ее предательские мысли.

Сам-то он никогда себя калекой не считал. Наоборот, говорил о потерянной руке: «Совсем мизерная жертва для такой серьезной войны». И все-все умел делать одной рукой.

Почти вся мебель в детской сделана дедушкой. Росла Леся, с ней росла и мебель. Столу наращивались ножки. Стулья незаметно менялись. Полки у книжного шкафа поднимались все выше и выше.

Соседи обращались за помощью, стоило закапризничать бытовой технике. Все старые холодильники, телевизоры, стиральные машины прошли через умелые руки деда, вернее – руку. Да и новенькую Лесину магнитолу он прошлым летом мгновенно привел в порядок, настройки больше никогда не сбивались.

А как виртуозно дедушка чинил обувь! Прошивал, клеил, набивал набойки. Как здорово водил машину, с большим трудом добившись разрешения – Леси тогда еще и в проекте не было – в самой столице. Никак ему местные гаишники не позволяли водить обычные «Жигули» одной-то рукой.

Дедушке все давалось, за что бы ни взялся. Маленькая Леся любила рисовать, дедушка попробовал тоже и с тех самых пор заболел этим. От карандашей перешел к краскам. От простеньких натюрмортов к портретам и пейзажам. Учился по книгам, два года ходил в местную студию, ничуть не стесняясь малолетних своих коллег.

Девиз его жизни: учиться никогда не поздно. Прекратил учиться, значит, умер. Доволен собой – тоже смерть. Праздность убийственна – к чему тогда землю коптить?

Он жадно жил, Лесин дед, словно каждая секунда у него на счету. Вставал раньше всех, а ложился далеко за полночь. Смеялся, что поспать успеет, что мягче и уютней постели, чем родная земля, на свете нет. А пока пора не пришла…

Временами Лесе казалось: дедушка чувствовал себя виноватым перед погибшими в далеком сорок пятом друзьями. И радовался своей малой жертве, потерянной руке. Будто добровольно принес ее на невидимый алтарь и тем умерил боль души.

Новенький протез стоил ровно две тысячи пятьсот гривен. Леся съездила весной в Симферополь и долго пререкалась в медицинском центре со старой и равнодушной врачихой: почему-то деду полагался новый протез – бесплатный, как инвалиду войны – лишь через два года.

Кто придумал эти правила?! Разве можно сравнить Крым с другими регионами Украины? Здесь солнце, влажность, соленый воздух…

Ждать два года Леся не хотела. Два года – целая вечность. Дедушка уже стеснялся своего старого протеза, Леся же не слепая. Предпочитал пустой рукав неестественно растопыренным оранжевым пальцам.

Леся расстроенно подумала: «Даже если я каждый день буду зарабатывать по двадцать гривен, все равно за оставшиеся дни пятьсот не отложу. А еще нужны деньги на дорогу в Симферополь. Правда, можно заказать, чтобы выслали протез наложенным платежом, но тогда не меньше недели потеряю…»

Как девочка ни прикидывала, получалось: нужен месяц, а то и полтора. Каждый день она не могла выходить к пляжу с фруктами, только по будням, когда мама на работе. Да и дедушка считал, что Леся просто купаться бегает. Поэтому много вишни из дома не вынести. Только то, что в пляжный пакет поместится.

Нет, мама совсем бы не возражала против Лесиной незатейливой торговли. Просто сюрприз бы не получился. Мама наверняка бы предложила добавить недостающие деньги, перехватила бы у подруг, снова залезая в долги.

Нет уж!

Леся упрямо поджала губы: она все равно подарит дедушке новый протез. Пусть не ко дню рождения. Пусть к осени. А ко дню рождения купит ему… краски! Хорошие масляные краски. И кисти. И две новые рубашки закажет в ателье.

Рубашки дедушке в магазине не купить. Он носил только с длинными рукавами, чтобы спрятать культю или протез. И чтобы на рукавах не было пуговиц. Дедушке их самому не застегнуть, а он не терпел собственной беспомощности.

Леся вдруг звонко рассмеялась: маленькой она искренне считала, что у всех дедушек нет левой руки. Такая особая примета любого дедушки – отсутствие одной руки. И счастливо не замечала, что в прихожей у подружек не висят протезы со шнуровкой.

Рита лежала на надувном матрасе и рассеянно посматривала на пляж: он с моря напоминал старинное лоскутное одеяло, таким Леська ночами укрывалась. Песка почти не видно, только плотно уложенные покрывала и яркие пестрые полотенца практически до самой воды.

Уж слишком в Аршинцево пляж узкий. Бесконечно длинный, но шириной не более десяти метров. Затем каменная беленая стена, за ней полоса парка с кафе и самодеятельным рынком. Рита еще ни разу к нему не бегала, зато Олег каждый день приносил оттуда ранние крымские фрукты.

Над всем этим великолепием нависала гора. Почти отвесная, со скальными вкраплениями, заросшая цепкими местными акациями и неизвестным Рите кустарником.

Девочка криво улыбнулась: в город с пляжа вела высоченная древняя лестница с пулустертыми каменными ступенями. Подниматься по ней настоящая мука.

Рита начинала злиться, едва ступив на нее, не добравшись до первой, выщербленной от времени площадки. Там можно немного передохнуть, спрятаться в жидкую тень искривленного деревца с узкими жемчужными листьями – олива! – и перевести дыхание.

Проклятая лестница портила все удовольствие!

Солнце палило безжалостно, от ступеней шел дополнительный жар. Уже спустя несколько минут по спине бежали ручейки пота, волосы липли к влажной шее, от недавней свежести не оставалось и следа, хоть снова возвращайся к воде. Море внизу казалось ослепительно синим и манило прохладой.